Мои останкинские сны и субъективные мысли - Эльхан Мирзоев

— О да! Этой только такое и подавай. Я звонил следователю — он против. Ещё переговорю с родственниками подростков с обеих сторон. Если захотят — приедут, но донимать их не буду.

Кто виноват? Знакомый следователь связал со своим другом из нижегородского ФСБ — вдруг, говорит, поможет. А тот рассказал, что Бор — город с отрицательной репутацией: «рассадник наркомании», много малолетних преступников, драки, хулиганство, а алкоголь — это забава. «А взрослые?» «Взрослые? — отвечает силовик, — Работа есть в городе, но зарплаты мизерные, основное развлечение — водка. Другие взрослые, в милицейских погонах начальников, «крышуют» местных бандитов. Рэкетиры и барыги — вот, кто в Боре успешные люди, которым молодёжь и подражает».

Забытый, брошенный провинциальный городок — сколько таких в России — жители которого вдруг понадобились Первому каналу и кремлёвским хозяевам для очередного спектакля. Так проблема алкоголизма и связанная с ним детская преступность не излечиваются. Вот если бы такие истории потрясали бы всё общество, которое принялось бы не только обсуждать, а начинать титанический труд гражданского контроля и участия. А так — работаем по принципу «Поговорили и забыли». И живём так же.

Часов в шесть вечера произошёл небольшой скандал. Всё, как положено на Первом: эмоции, отрицательные герои (мы), положительные герои (они — руководство), завязка (непрофессионализм сотрудников), кульминация (их, начальников, плохое настроение), развязка (угрозы).

Звонит Аида Инне. Требует собрать всех нас и переключить мобильный на громкую связь — видимо, ей такая форма общения понравилась.

— Почему?! — закричал телефон. — Почему вы не выполняете распоряжения Корчагиной? Вы не предоставили ей истории героев сегодня днём. Мне Никонова недовольная звонила.

Инна и Лёша пытаются ей объяснить, но та не слушает — голос продолжает увлечённо вещать.

Вообще-то, нашей блондинки днём не оказалось на работе — я случайно увидел её, скрытно пробирающуюся к своему кабинету лишь в четыре часа вечера. Ну, понятно, всю ночь сидела в Останкино и жаловалась на судьбу самой себе. Наверняка, про себя — чтобы стены не услышали.

Была раздосадована тем, что я её заметил — проткнула злыми глазками, вчера вечером уступчиво демонстрировавшими наивность и испуг. Эх, женщины… И вот — пожаловалась руководству. Может, стразы реально отвалились. Может, её команде не удаётся подобрать экспертов на программу. Это же так сложно — перелистать записные книжки, обзвонить и пригласить их. Каторга для опытных профессионалов Первого канала.

— Вы не оправдали доверия руководства! — заводилась Аида. — Мы на вас надеялись! А вы ведёте себя непрофессионально! Не-про-фессссио-наль-но!

Телефон закашлял и вдруг взвизгнул.

— Уволю! Всех!

Это заявление нам не понравилось.

— Извините, девочки и мальчики, этот вздор не собираюсь слушать, — впервые выругался я при женщинах-коллегах.

Даже самый интеллигентный среди нас — Лёша Федоренко — разозлился и стал перекрикивать Аиду. Телефон сразу испуганно затих. Помолчал какое-то время, а потом малодушно прервал связь.

Одиннадцать вечера. Видимо, Аида, наконец, пришла в себя. Снова звонит. Снова громкая связь. Речь была короткой.

— Корчагина снова вами недовольна! Никонова тоже недовольна! Вы не оправдали доверия руководства! Завтра быть здесь в 8 утра. Нет, нет, в 7 утра!

Быстро-быстро выпалила и отключилась.

И тут я догадался — интуитивно — что все три дамы сидят сейчас в одной комнате и сходят с ума.

Им что — делать больше нечего?

Сцена следующая.

День накануне записи. Четыре часа дня.

— Звонила Никонова, — кричит мне из соседней комнаты Инна. — Нужны дети-алкоголики-скрипачи…

Минут через пять едва-едва пришёл в себя.

— Ты что здесь смеёшься? — спрашивает появившаяся в дверях Инна. — Мне Корчагина когда сказала, я тоже не поверила. Им действительно нужны такие герои — дети-алкоголики, играющие на скрипке. Так и сказали — дети-алкоголики-скрипачи.

Мне стало не по себе, прямо дурно: как если бы узнал, что, на самом деле, я гомосексуалист.

— Зачем? — прохрипел я.

Лёша, рабочий стол которого находился прямо напротив моего, внимательно посмотрел мне в глаза. А потом с серьёзным видом произнёс фразу-мысль, которой можно прокомментировать любой первоканальный креатив.

— Слушай, Инна. Есть такой музыкальный инструмент — гобой. Дети-алкоголки-гобоисты им не подойдут?

— Лёша, Лёша, — замахала руками на него Панкова. — Если они догадаются про гобой, будет вообще пи. ец. Скажут — ищите! Ведь скажут же!

Лично я выпал из производственного процесса на целый час — хохотал, представляя себе выстроившихся в ряд на записи программы субтильных, измученных нарзаном юных подростков, играющих трясущимися руками толи на скрипках, толи на гобоях…

Зачем? Зачем это им нужно? Нет, я понимаю, они думают — это такая интрига, сложная фабула, «история, несущая дополнительную смысловую нагрузку». Но я всё равно не понимаю — зачем? Зачем это им нужно?

В нашей жизни ничего не надо придумывать — следует только описывать действительность…

Помог Олег, хотя и не его была работа. Нашёл 18-летнего парня, который увлекается игрой на скрипке — сказал, что в подростковом возрасте попробовал: вино, потом пиво. Мол, как и все. Да, правильно, как и все.

Руководство недовольно — требует, чтобы были реальные алкоголики в прошлом, а, в идеале, в настоящем; мы таких даже не стали искать. С «кровавыми» историями тоже не получилось — герои наотрез отказывались. Видимо, я был максимально откровенным.

А вот детей, подростков с обычными, распространёнными историями на программу пришло много — таких искать недолго.

Наконец, пятница. Обе темы записывались в одной из студий на втором этаже АСК-1. Первая — про детей — в 17:00. Вторая — сразу после неё. Столпотворение началось с полудня.

Весь длиннющий коридор второго этажа был забит редакторами Студии спецпроектов. Я их уже видел. За прошедшие два дня успел даже соскучиться по этим забавным дамам. Только в отличие от той ночи, сегодня они были в своих лучших нарядах, с серьёзным макияжем и выше ростом — из-за каблуков. У одной девушки на голове были два больших банта, правда, она их потом сняла. Получалось, запись программы они воспринимали как выпускной школьный бал. Ну, или как свадьбу любимой подружки.

Дамы занимались своим любимым делом — бегали и кричали. Носились, грохоча каблуками, вдоль длинного коридора и кричали. Чем ближе время записи, тем выше скорости и громче крики. Однозначно, в этом хаосе уже была какая-то система. Потому что редакторы предпочитали бегать не в одиночестве, а парами, тройками. Кроме того, когда они бегали группой, то не кричали — неслись вперёд молча, как лошади в упряжке, наклонив голову, подталкивая друг дружку частями тела. Странно, но если, в этот момент группа натыкалась на препятствие — в виде других редакторов или элементов конструкции здания — пережившая столкновение девушка почему-то неслась по другой ново-заданной траектории. При этом не теряла выражения осмысленности на лице, но начинала кричать на ходу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});