MASH - Ричард Хукер

— Тащите его в операционную прямо на этих носилках, — крикнул он, — Я не могу вынуть палец. Найдите Ужасного Джона, скажите чтобы его задница тут была немедленно!

Громила МакКарти спешила за Ястребом в операционную, не имея возможности задавать вопросы. Ястреб продолжал выкрикивать команды.

— Кто-нибудь, режьте на нем одежду… Скажите пусть из лаборатории принесут пока две пинты нулевой [21] группы, выяснят его группу и готовят еще пинт пять-шесть донорской… Найдите кого-нибудь, чтобы начать переливание… И вот еще что — начинайте искать доноров, и пошлите кого-нибудь в Сеул за всей кровью какую можно добыть!.. И тащите сюда анестезиолога!

— Я уже здесь, — отозвался Ужасный Джон.

— Хорошо, — сказал Ястреб, — давай ему наркоз, и трубку вставь, если сможешь. У него сонная артерия разорвана, а он так дергается, что я ничего делать не могу. Нету времени на предоперационную возню.

— Мама! Мама! — орал пациент, — я умираю!

— Не дергайся, — сказал Ястреб, — иначе гарантировано умрешь.

Ужасный Джон сделан надрез и попал в вену. Он начал переливание, затем ввел Пентотал и кураре, вставил внутритрахейную трубку. Положение оставалось напряженным. Хотя пациент и получил свою дозу наркоза, Ястребу еще предстояло как можно скорее пережать сонную артерию.

— Зови на помощь, — приказал он Громиле МакКарти. — Я буду продолжать держать пальцем, иначе мы его потеряем. Я не могу ни отпустить артерию, ни зажимать ее одной рукой.

Но он попытался. Схватив скальпель левой рукой, он расширил рану вокруг своего грязного указательного пальца правой, который должен был оставаться в ране. Затем он попробовал просунуть туда зажим Келли и пережать артерию, но это ему не удалось. Тогда он взял ретрактор и, удерживая его левой рукой, добился хотя бы более легкого доступа вглубь раны. Ему срочно нужна была помощь.

— Слушай, Ужас, — обратился он к Ужасному Джону, и без того занятому анестезией и переливанием крови, — возьми-ка зажим Келли, проведи его вдоль моего пальца с той стороны, с которой ты стоишь и зажми… Тогда мы эту заразу остановим…

Ужас сделал так, как ему велели. Засунув зажим вглубь раны, он открыл его как можно шире. Чувствуя, что зажим охватывает что-то довольно крупное, он с силой захлопнул его, крича «Вот она, попалась!».

Увы. Ему попался конец пальца Ястреба. Рефлексивно Ястреб отдернул руку. Вновь хлынула кровь. Ястреб бросился обратно к ране и заткнул отверстие, но уже левой рукой. В конце концов ему удалось зажать артерию.

— Отбой тревоги, — сказал он Громиле МакКарти и хирургу другой смены, спешившим к нему, — но Профессора все равно веди.

Большинство хирургов набиралось опыту в лечении артериальных травм прямо на месте, но все равно они в этом деле еще были новичками. Потому Армия направила в Корею с лекциями профессора сосудистой хирургии из Вашингтонской клиники Уолтера Рида. К счастью, в тот момент он оказался в Двойном-неразбавленном, чем выручил и пациента, и Ястреба.

Ловец Джон, между тем, был по локти в чьей-то груди, а Дюк разбирался с несколькими футами тонкой кишки совершенно теперь не нужной её владельцу. Ястреб вернулся в предоперационную, где распоряжался теперь подполковник Блэйк.

— Какой счёт? — спросил Ястреб.

— По серьезному пациенту на каждом столе, еще десять тяжелых ранений на очереди, и около тридцати тех, которые могут подождать пока тут затихнет.

— Кто готов?

— Вон тот вон, — указал пальцем Генри.

«Вон тем вон» оказался очень черный негр — один из эфиопских вкладов в войска ООН. Ястреб заштопал печень и кишечник как раз к тому моменту, когда понадобилось ассистировать Ловцу Джону в операции над очередной грудью. От Ловца он перешел к Дюку, чтобы помочь вынуть почку и часть толстой кишки, принадлежавшие ранее капралу Иену МакГрегору.

— А этот какого сорта? — спросил Ястреб Дюка.

— Ты эт-та, что, не видишь что оперируешь представителя Канадской Легкой Пехоты Принцессы Патрисии?

— У, высший сорт, — ответил Ястреб.

Так они справлялись день за днем. Как только один из них заканчивал работу на своем столе, он шел помогать другому, пока ему не приносили собственного пациента. Получив от подполковника Блэйка краткие наставления, хирург начинал делать все, на что способен. Когда последние из тяжелых случаев были распределены, освободившиеся хирурги начинали работать над менее серьезными случаями: вынимать осколки из ран конечностей. Иногда попадались трещины в костях, иногда было необходимо отрезать палец на ноге или руке, или даже ампутировать ступни или руки. Но все равно — случаи эти намного легче всего того, что они уже сделали. Все это время они и все вокруг со страхом прислушивались: не появится ли шестичасовой вертолет.

Шестичасовых вертолетов — будь то утром или вечером — боялись все, так как сам факт, что пилот рискует лететь в полусумеречном утреннем или вечернем небе означало, что в его носилках лежат тяжелораненые солдаты. Так что дважды в день — на рассвете и на закате, когда часы приближались к шести, все в лагере — сестры, санитары, хирурги, повара, и в особенности подполковник Блэйк тщательно прислушивались. В это время Великого Потопа слышался не один шестичасовой вертолет, а целых три или четыре.

— Да что там у них происходит, черт возьми? — спросил в сердцах Блэйк в очередные 18:00, когда рев вертолетов заполнил послеоперационную, в которой подполковник и обитатели Болота подводили итоги.

— Китаёзы, — пробрюзжал Ловец, — очевидно объявили набор в клуб Материнской Золотой Звезды [22].

— И нам выпало постараться ограничить количество новых членов, — сказал Ястреб, — так что вперед, за работу.

— Точно, — поддержал Дюк, — мы их можем чинить с той же скоростью, с которой в них стреляют.

— Черта с два «точно», — сказал Генри, — вы так долго не протяните. Не спите вообще.

— Точно, — сказал Дюк.

— Ты как себя чувствуешь?

— Лучше, чем пациенты.

— Тогда какого черта тут стоишь? — сказал Генри.

Новая группа раненых была интернациональной. Ястребу достался турок, которому он заделал изрешеченную толстую кишку. Дюк ампутировал ногу пуэрториканцу, частью бедренной кости которого была пробита грудь его приятеля по окопу. Он теперь лежал на соседнем столе под ножом Ловца. Когда Ловец закончил с ним, он перешел к китайскому военнопленному и зашил разорванную диафрагму. Дюк тем временем ассистировал профессору сосудистой хирургии, пытавшемуся спасти ногу нидерландского рядового путем вырезания фрагмента разорванной вены и замены его аналогичным куском из другой ноги. А Ястреб, с помогавшим ему Питом Риззо, погрузился в австралийский живот.

— Черт возьми, — воскликнул он примерно через полчаса, — Нам просто не хватает рук!

— Я знаю, — ответил Пит Риззо, — но у меня их только две.

— Громила!

— Да, сэр? — спросила капитан Бриджет МакКарти.

— Одевай перчатки и становись нам помогать, лады?

— Не могу, Ястреб, — ответила капитан Бриджет МакКарти, — у меня уже слишком много дел.

— Тогда найди еще кого-нибудь.

— Да, сэр.

Через десять минут Ястреб почувствовал присутствие помощи — что-то белое перчаточно-шапочное повязочно-халатное с его левой стороны. Не поднимая головы он взял руку нового ассистента и вооружил ее ретрактором.

— Тяни, скомандовал он.

— Как тянуть, Ястреб? — услышал он голос Отца Мулкахи. — Это всё немного не по моему профилю.

Целыми днями и уже и по ночам Даго Красный выполнял свою работу. Сутки напролет он ходил от пациента к пациенту — черным, белым, желтым — и к друзьям, и к врагам. Некоторые не знали кто он такой, но знали на чьей он стороне. Уверенный в выздоровлении пациент лучше переносит операцию, равно как и уверенный хирург, и у Даго Красного находились правильные слова и для того и для другого.

— Просто тяни, — сказал Ястреб спокойно. — Вот так,… и на себя. Еще… Хорошо. А когда мы из этого выкарабкаемся, можешь произвести первое в истории хирургии простерилизованное колдовство.

А они все прибывали. Животы, груди, шеи, артерии, ноги, руки, глаза, тестикулы, почки, спинной мозг — все простреленные, к чертовой матери. Выиграть или проиграть. Жизнь или смерть. В самом начале всего этого хирурги, и в особенности обитатели Болота, пережили большую внутреннюю перемену. В периоды нерегулярной занятости, они частенько изрядно выпивали, чрезмерно жаловались на жизнь, но с наступлением Великого Потопа они вновь превратились в полезных людей, в состоявшееся, эффективное, сражающееся подразделение, а не просто в сборище непотребных бомжующих нытиков, застрявших черт знает где вдали от жизни. Такая встряска хороша в небольших количествах, но дело зашло слишком далеко. К концу второй недели они все были бледны, красноглазы, уставшие как собаки, и на грани срыва. Кроме того, им самим было очевидно, что их рефлексы притупились, а принимаемые решения иногда были сомнительными.