Соловей и халва - Роман Рязанов

распутной жизни не скрываться под прозвищем Халва?

– Но как вы могли подумать? – изумился господин Чжан. – Что тётушка самого владыки Бухары имеет отношения к ремеслу подобного рода…

– Вы знаете, уважаемый, – произнёс купец Рахматулло. – События, связанные со смертью поэта Али Ахмада Бухари, научили меня ничему не удивляться… Как там говорил мавлоно Гиясаддин: «Всё что угодно можно ожидать в мире, где стихотворцы оказываются доносчиками и соглядатаями». Вот я и решил, что раз прославленный поэт оказался доносчиком, то почему бы и ханской тётушке не быть развратной женщиной? Ещё во время нашей первой встречи с Юнусом, когда мой слуга Мамед уснул после очередной чаши вина, мы с моим другом условились, что он начнёт собирать сведения о Гюльбахар…

– И вот, – вновь вступил в разговор Юнус. – Мои ребята узнали, что у одной из подруг нашей уважаемой Гюльбахар-ханым хранится её портрет, написанный одним персидским художником38. Недолго думая, мы его выкрали, и вот уже с этим портретом мои друзья отправились по весёлым домам Бухары. И очень скоро они узнали от более чем десятка человек, что они не раз видели женщину известную под прозвищем Халва как две, капли воды похожую на ту, что была на портрете, и эта женщина сама предлагала свои услуги мужчинам… Ну, что вы так на меня смотрите? – ухмыльнулся Юнус, поймав на себе взгляд китайского посланника. – Я не багдадский вор, а всего лишь бухарский щёголь и гуляка, но тоже кое-что умею!

– Так она убила Али Ахмада, потому что тот узнал эту её постыдную тайну? – хором задали вопрос я и господин Чжан.

– Не совсем, – слегка улыбнулся купец Рахматулло. – Пожалуй, мне стоит рассказать эту историю по порядку…

Итак, маленькая Гюльбахар росла замкнутой девочкой в стенах гарема. Отец выдал её замуж, но муж рано умер, а его ханство было захвачено соседями. И Гюльбахар вернулась домой, и жила при дворе своего царственного брата. Однако же страсть к мужчинам с годами не проходила, становясь только сильнее и поглощая её целиком.

И однажды Гюльбахар поняла, что можно легко утолить эту страсть, если выйти за ворота дворца, скрыв лицо и предложить себя в весёлом доме, как его называют у нас, в маулян-ободе какому-нибудь повесе… Так оно и шло до тех пор, пока однажды она не застала в очередном маулян-ободе своего племянника, старшего брата нынешнего хана, шахзаде Малик-Ахмеда. Тот сделал вид, что не узнал свою сановную тётушку, а может быть, и в самом деле не узнал её… Но Гюльбахар-ханым узнала его сама и испугалась… И не придумала ничего лучше, как пойти к старшему брату и обвинить перед ним племянника в заговоре – якобы тот хмельной болтал на достархане, что скоро собирается занять место отца.

Тогдашний хан считал своего сына Малик-Ахмеда вспыльчивым, злобным человеком, только и мечтающим о том, как взойти на трон Бухары… Поэтому он легко согласился с доносом сестры. Принцу Малик-Ахмеду было велено отправиться в хадж в Мекку. В качестве его спутников отец избрал нескольких отъявленных головорезов, которые и до этого исполняли различные деликатные ханские поручения.

По дороге они задушили шахзаде Малик-Ахмеда, а подданным хана было объявлено, что тот утонул в реке. Позже, один их этих головорезов совсем опустился и проводил своё время в майханах39 для бедняков и прочего пропащего люда.

Там с ним и сошёлся Али Ахмад, служивший осведомителем визиря у прежнего хана, и посещавший по долгу своей тайной службы заведения подобного рода. Уж не знаю, каким образом, наверняка за лишнюю чашу вина, но он заставил этого человека написать письменное признание в убийстве ханского сына. Мало того – этот забулдыга также слышал и разговор хана с его сестрой, в котором та обвиняла шахзаде Малик-Ахмеда в заговоре. И услышанное в этом разговоре также заставил записать этого человека Али Ахмад.

А, получив бумагу, он приберёг её у себя на будущее, поскольку до тех пор, пока прежний хан был на престоле, пускать эту бумагу в ход было не только глупо, но и опасно. Признание головореза побудило Али Ахмада получше узнать Гюльбахар-ханым, и вскоре он знал обо всех её тайных грехах. А тем временем хан-отец скончался, на престол вступил его сын, влияние тётушки Гюльбахар-ханым на него слабело, и Али Ахмад Бухари, вышедший к тому времени в отставку, решил, что настал черёд действовать…

Посетив однажды покои Гюльбахар-ханым, когда та пригласила его для чтения стихов, Али Ахмад дал ей понять какими сведениями он обладает… Он бахвалился перед ханшей своим умением выведывать чужие тайны и разрушать судьбы других людей. Он поведал Гюльбахар, что в юности, будучи в Китае, донёс властям на семью одного чиновника. И теперь внук этого чиновника появился в Бухаре среди членов китайского императорского посольства и даже мельком видел его, Али Ахмада!

Но Бухари просчитался! Гюльбахар-ханым не сделалась его очередной покорной жертвой. Она понимала, что её положение при дворе непрочно и терять ей нечего. Ханша задумала убийство поэта, и его неосторожный рассказ о своём первом доносе лишь подсказал ей верный способ замести следы. Гюльбахар-ханым наметила убийство на день поэтического состязания во дворце, когда там должны были быть и китайские послы, и сам Али Ахмад Бухари в числе именитых поэтов. Загодя через свою верную Михрибан ханша приобрела яд джунгарского корня, который в обилии можно найти в Китае, и перед состязанием поэтов будто бы нечаянно уколола Али Ахмада отравленной булавкой. Позже, пользуясь суматохой, её верная служанка подбросила часть отравы в халву, которой перед смертью угостился поэт, а склянку с остатками яда подложила в халат молодому Ли Ши… Михрибан происходила из народа люли и в детстве, как она рассказала на допросе, обучалась воровству…

– Да у этой ханши, несомненно, сердце и ум лисицы! – в сердцах воскликнул китайский посланник господин Чжан.

– Остальное вы знаете… Али Ахмад, известный как поэт Бухари умер, прочтя свою последнюю газель. Далее по мысли Гюльбахар-ханым Ли Ши должен был взойти на плаху, – неумолимо продолжал Рахматулло. – А обо всех этих событиях и поэте Бухари должны были забыть, ибо мёртвый поэт – это совсем не то же самое, что живой… На то, сколько подданных Сына Неба могло погибнуть от погромов в Бухаре и сколько правоверных могло пострадать от мести императорских чиновников в Поднебесной, на это Гюльбахар-ханым смотрела абсолютно безразлично. Она, видимо, жалела, что недооценила человечный нрав своего племянника, отложившего смертную казнь Ли на три дня. Да и безумец Умар, убивший другого поэта и покусившейся на жизнь третьего,