Соловей и халва - Роман Рязанов

великий хан тоже давно вами тяготится, лишь на людях разыгрывая роль любимого племянника, и только ищет повода избавиться от вашей навязчивой опеки…

– Ты… ты, мерзкий выскочка! – выкрикнула в бессильной злобе ханская тётушка.

–Прошу следовать за нами, госпожа, – обратился к ней предводитель стражников – Теперь судьбу вашу решит великий хан.

Гюльбахар-ханым ничего не оставалось, кроме как подчиниться приказу.

Глава шестнадцатая, в которой китайский посланник слагает стихотворение

Спустя несколько дней мы, то есть купец Рахматулло, Мамед, верный слуга своего господина и вас, любезные читатели, и друг моего хозяина Юнус обедали в доме китайского посланника господина Чжана. К этому времени переводчик китайского посольства Ли Ши был уже выпущен из-под стражи и отдыхал после тягот, перенесённых в заключении, в соседней комнате. Когда обед был окончен, и слуги унесли столовые приборы, господин Чжан задал купцу Рахматулло вопрос, мучивший нас всех:

– Скажите, почтенный, так как же умер Али Ахмад, известный под тахаллусом Бухари?

Купец Рахматулло немного помолчал и заговорил, казалось бы, отвлечённо:

– Стоит ли кому-нибудь произнести пару строчек в стихах, как мы начинаем думать, будто это и есть правда. На состязании в ханском дворце Али Ахмад прочёл газель о халве, в которой произнёс, что халва из рук владыки горше яда, затем отведал лакомства и неожиданно скончался. Когда же мы все узнали, что его смерть наступила от яда, всем нам стало казаться, будто яд, погубивший поэта, был в халве, которую он съел…

– Но погодите! – прервал моего господина китайский посланник. – Ведь визирь Ибрагим-бек приказал выбросить остатки этой злосчастной халвы дворцовым собакам, и те околели. Выходит, яд в халве всё-таки был?

– Вы правы, – согласился купец Рахматулло, – яд в халве всё-таки был. Но убийца или его сообщник подбросили яд уже позже, после смерти Али Ахмада, в то время, когда в тронном зале возникла суматоха, вызванная его неожиданной гибелью. Никто не обратил внимания на то обстоятельство, что яд джунгарского корня не действует так быстро. Али Ахмад просто не мог, съев халву, умереть тотчас же! Я окончательно убедился в этом, побывав в квартале яхуди и переговорив с тамошними лекарями.

Нет, яд попал в его тело поэта где-то за час до того, как он стал читать свою газель. А его болезненный вид, одышка, нетвёрдая походка, которые на наш взгляд, были вызваны его страхом не понравиться повелителю, на самом деле свидетельствовали о начале действия отравы.

К тому же в самом начале нашего пути мы столкнулись с неразрешимым противоречием: убийца ненавидит Али Ахмада Бухари и жаждет его смерти, но в то же время он оставляет яд в халве, которую мог взять со столика любой. Отсюда, либо первая часть нашего утверждения изначально неверна, и поэт Бухари сделался случайной жертвой преступника… Но мы пришли к мнению, что сие едва ли вероятно, потому что Али Ахмад служил доносчиком у прежнего хана и ни у кого из присутствующих в тот день во дворце не было столько врагов и недоброжелателей, сколько у него. Тогда, я попробовал сделать шаг в другую сторону и спросил себя: а что если яд в халву подбросили позже, чтоб сбить нас со следа, а поэта Бухари отравили иначе? …

–Иначе? Но как иначе? – спросил тут я. – Каким же образом?

–Каким образом? – чуть усмехнулся купец Рахматулло. – Через кровь, а в кровь яд попал через небольшую ранку, нанесённую булавкой.

–Да! – встрял тут в разговор Юнус. – Занятный способ… Но как ты, Рахмат, догадался об этом?

– Ты помнишь, Мамед? – обратился тот вместо ответа ко мне. – Помнишь, когда мы с тобой увидели труп Али Ахмада Бухари, лежащий в свете факелов и окружённый толпой погромщиков, то услышали, как один из них закричал: «Взгляните, правоверные, на нашего соловья! Он любил простых людей, и его руки всегда были в мозолях и царапинах!»

– Да, – подтвердил я. – Мы слышали эти слова, господин.

– Поначалу, я не придал этим словам никакого значения, – объяснял купец Рахматулло. – Но позже, когда я немного больше узнал об образе жизни Али Ахмада Бухари, я подивился, какие царапины могут быть на руках у человека, всю жизнь прослужившего в канцелярии и занимающегося сочинением стихов? Человека, не державшего в руках ничего острее калама? Ведь труд доносчика тоже требует, главным образом, умения хорошо писать…Но и тогда я думал, что погромщик просто сказал так ради красного словца.

Однако, спустя некоторое время, поговорив с врачами из квартала яхуди и побольше разузнав о свойствах джунгарского корня, я понял, что погромщик и в самом деле видел рану на руке Али Ахмада Бухари, напоминающую царапину, тем более что он мог хорошенько разглядеть его труп при свете факелов. Вот через эту царапину в тело жертвы и проник яд…

– Ну, откуда взялся яд мы теперь узнали, – подвёл итог китайский посланник. – А как быть с Гюльбахар-ханым? Почему вы стали её подозревать? Как догадались, что она и есть убийца? – засыпал он купца градом новых вопросов.

– В общем-то, стал я её подозревать как раз после твоих слов, Мамед, – кивнул мне мой господин. – Ты сказал, что тот, кто пожелал бы изобразить мнимый заговор против хана, свалив вину за него на китайцев, предпочёл бы отравить ханскую тётушку, а не какого-то там поэта. Но от яда умер именно Али Ахмад Бухари, тогда я подумал, а почему в таком случае убийцей не могла стать сама почтенная Гюльбахар-ханым? Далее, я вспомнил как во время перепалки, что была перед началом выступлений поэтов, Али Ахмад Бухари заявил ханше: «А ваших уколов я не боюсь». Безусловно, он тогда имел в виду её словесный выпад против себя. Но вскоре я подумал, а почему бы ханша и в самом деле чуть раньше не могла уколоть его булавкой якобы нечаянно? Да и сама по себе булавка – это скорее женское орудие преступления. А женщин на торжестве во дворце, в тот день было всего две – сама Гюльбахар-ханым и её служанка Михрибан…И, наконец, тот самый предпоследний бейт газели Али Ахмада Бухари:

В тоске жду казни, палач уж меч заносит,

А ты и смерти моей рада, халва!

Я сразу уловил в этом бейте обращение к некоему человеку. Но к кому? Скорее к женщине, притом, к женщине, живущей распутной жизнью. Скажем, к наложнице или к проститутке… Я слышал, что в гареме турецкого султана в Эдирне37 в прежние времена жила наложница османского султана по прозвищу Кусочек Сахара… Почему бы Гюльбахар-ханым в своей тайной