Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных - Оливер Беркман

покупает билеты или заказывает номер в отеле меньше чем за четыре месяца до предполагаемой даты вылета или заселения, относится к своей жизни почти с преступной халатностью. Во время семейного отпуска нам были гарантированы три часа ожидания в аэропорту или час на вокзале, потому что мы выезжали из дома слишком рано. («Папа предлагает приехать в аэропорт за 14 часов до вылета»{78} – таков заголовок одной из статей в газете The Onion, как будто вдохновленный моим детством.) Все это раздражало меня тогда и раздражает до сих пор – так, как могут раздражать черты, которые человек слишком ясно видит и в себе самом.

По крайней мере думаю, что моя семья подходит к этому честно. Моя бабушка по отцовской линии была еврейкой и жила в Берлине. В 1933 году, когда Гитлер пришел к власти, ей было девять лет. Ей исполнилось 15, когда ее отчим после погрома, случившегося в Хрустальную ночь, наконец перевез семью в Гамбург, а там они ступили на борт парохода «Манхэттен», плывшего в британский порт Саутгемптон. (Пассажиры, как мне однажды рассказали, стали открывать шампанское, но только когда убедились, что корабль покинул немецкие воды.) Ее родная бабушка, моя прапрабабушка, так и не смогла выбраться и впоследствии умерла в концлагере Терезин. Так что нетрудно понять, почему девочка-подросток, немецкая еврейка, обрела, а потом передала своим детям непоколебимое убеждение, что, если не запланировать все до мелочей, тебя или твоих близких может постичь ужасная судьба. Иногда, отправляясь в путешествие, действительно очень важно иметь побольше времени в запасе.

Впрочем, такая сильная эмоциональная приверженность планированию плоха тем, что она, хотя порой может предотвратить катастрофу, в обычное время усиливает именно ту тревогу, которую должно было бы уменьшать. Помешанный на планировании человек, в сущности, требует от будущего определенных гарантий. Но будущее не дает тех гарантий, которых ждет от него человек, по очевидной причине: они все еще в будущем. В конце концов, никогда нельзя быть абсолютно уверенным, что вы не опоздаете в аэропорт, сколько бы дополнительных часов вы ни встраивали в график. Точнее, уверенным быть можно, но только когда вы уже приехали и сидите в зале ожидания. Однако вас уже не утешает тот факт, что все оказалось хорошо, потому что он уже в прошлом, а теперь на повестке дня следующая порция будущего, о которой нужно волноваться. (Приземлится ли самолет вовремя, чтобы вы успели сесть на поезд? И т. д. и т. п.) Неважно, насколько далеко вы планируете: вам не дано успокоиться и обрести уверенность, что все пойдет именно так, как вы бы этого хотели. Напротив, область вашей неуверенности просто отодвигается все дальше и дальше к горизонту. Как только вы разобрались со своими планами на Рождество, пора думать о январских планах, затем – о февральских, а следом – о мартовских…

О своей невротичной семье я говорю в качестве примера, но важно понимать, что это глубинное желание сделать будущее надежным свойственно не только маниакальным планировщикам. Оно есть у любого человека, который о чем-то беспокоится, и неважно, как оно выражается: в составлении поминутных графиков работы или чрезмерно осторожных планах путешествий. По сути, тревога – это постоянные попытки разума породить чувство уверенности в будущем: ему это не удается, но он пробует снова и снова, как будто сами усилия, потраченные на то, чтобы тревожиться, могут как-то помочь предотвратить катастрофу. Иными словами, движущая сила тревоги – это внутренняя потребность заранее знать, что все будет в порядке: что партнер не покинет вас, что у вас будет достаточно денег, чтобы уйти на пенсию, что пандемия не заберет жизнь кого-нибудь из ваших близких, что ваш кандидат победит на следующих выборах, что вы сумеете справиться со своим списком дел к вечеру пятницы. Но попытка контролировать будущее – это яркий пример нашего нежелания признавать наши встроенные ограничения, когда дело касается времени, потому что эту битву тревожный человек никогда не выиграет. Нельзя быть полностью уверенным в будущем. Так что ваши стремления всегда будут превышать возможности.

Может случиться все что угодно

Я уже не раз подчеркивал, насколько важно признавать, а не отрицать неприятный факт, что у нас мало времени. Следует также понимать, что сама мысль, будто у нас есть время, несколько сомнительна. Как отмечает писатель Дэвид Кейн, у нас никогда нет времени в том смысле, в котором у нас бывают деньги в кошельке или ботинки на ногах. Говоря, что у нас есть время, мы на самом деле подразумеваем, что думаем, будто оно у нас есть. «Мы предполагаем, что у нас есть три часа или три дня, чтобы что-то сделать, – пишет Кейн, – хотя в действительности они нам не принадлежат»{79}. Несчетное число факторов может разрушить наши ожидания и лишить нас трех часов, которые, как мы думаем, у нас есть на то, чтобы поработать над важным проектом: начальник может вмешаться со срочной просьбой, метро может остановиться, мы можем умереть. И даже если мы получим эти полные три часа, в точном соответствии с нашими ожиданиями, мы узнаем об этом, когда они пройдут. Уверенность в будущем можно обрести только тогда, когда оно уже стало прошлым.

Точно так же, вопреки тому, что я говорил, никто из нас на самом деле не получает 4000 недель жизни. И не только потому, что на вашу долю может выпасть меньше. Просто в реальности вы не можете получить даже одной недели: ни гарантий, что она наступит, ни уверенности, что вы сможете распорядиться ею именно так, как хотите. Напротив, вы оказываетесь в каждом моменте по мере его наступления. Вы уже вброшены в это время и пространство, со всеми их ограничениями, и не можете быть уверенными в том, что произойдет в будущем. Если как следует подумать об этом, то идея Хайдеггера, что мы и есть время, что человеческое существование можно осмыслить только как последовательность моментов во времени, становится понятнее. А отсюда вытекают реальные психологические последствия, так как на предположении, будто время – это то, что мы способны иметь и контролировать, по умолчанию основываются почти все наши представления о будущем, о планировании, о постановке целей и тревоге. Это постоянный источник волнения и беспокойства, потому что наши ожидания постоянно сталкиваются с упрямой реальностью: мы не владеем временем, его нельзя подчинить нашему контролю.

Хочу прояснить следующее: я не имею в виду, что нам вообще не стоит планировать, или копить деньги на пенсию, или ходить на выборы, чтобы увеличить вероятность, что будущее сложится именно так, как мы хотим. Проблема не в наших попытках повлиять на будущее. Источник всей тревоги – в нашей потребности знать уже сейчас, в данный момент, что наши усилия не пропадут зря. Вполне естественно надеяться, что ваш партнер вас никогда не покинет, и вести себя с ним соответственно, чтобы этот счастливый вариант развития событий стал более вероятным. Но, если вы хотите уже сейчас обеспечить себе полную уверенность, что так оно и будет, вам гарантирована жизнь, полная нескончаемого стресса. Самое действенное лекарство от тревоги – простое понимание, что будущее не дает гарантий, сколько бы вы ни планировали, как бы ни нервничали и за сколько часов до вылета ни приезжали в аэропорт. Вы не можете знать, что все будет хорошо. Борьба за уверенность – это по сути своей безнадежная затея, а значит, нужно ее бросить. Будущим нельзя распоряжаться и командовать; это хорошо понимал французский математик и философ Блез Паскаль. «Мы так неосмотрительны, – писал он, – что блуждаем по недоступным нам временам и вовсе не думаем о том единственном времени, которое нам принадлежит; так легкомысленны, что мечтаем только о воображаемых временах и без рассуждений бежим от единственного существующего в действительности»{80}.

Тревога, вызванная неподконтрольностью будущего, начинает казаться гораздо более абсурдной, и, возможно, ее становится проще отпустить, если посмотреть на нее в контексте прошлого. Мы живем в постоянной тревоге, потому что не можем управлять тем, что нам приготовило будущее. Но многие, вероятно, могут признать, что оказались в той или иной точке жизни, вообще ничего не контролируя. Тем, что вы цените в жизни больше