Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных - Оливер Беркман

точки зрения это чрезвычайная ситуация. Внушая нам, что с противниками бесполезно разговаривать, социальные сети разделяют нас на беспрецедентно агрессивные кланы, а потом награждают лайками и репостами за самые ярые обвинения в адрес другой стороны. Так образуется порочный круг, а нормальный диалог становится невозможным. При этом мы на собственных ошибках уяснили, что бесчестные политики могут разгромить оппозицию и подавить любую журналистскую проверку фактов, просто вбрасывая в канал общественного внимания скандал за скандалом, так что каждый следующий вытесняет из памяти предыдущий. И каждый, кто пишет ответ или делает репост, даже желая осудить разжигание ненависти, на самом деле вознаграждает его вниманием, тем самым помогая ему распространяться дальше.

Как любит повторять критик технологий Тристан Харрис, каждый раз, когда вы открываете приложение социальной сети, «по ту сторону экрана находится тысяча человек»{70}, которым платят, чтобы вы в нем задержались. Поэтому ожидать от пользователей, что они смогут противостоять атаке на их время и внимание одной лишь силой воли, нереалистично. Политические кризисы требуют политических решений. Тем не менее, чтобы глубже понять суть отвлечения внимания, нужно признать неудобную правду: атака, то есть непрошеное вторжение, не совсем подходящее слово в данной ситуации. Да, все наши взоры прикованы к Кремниевой долине, но признаемся: как правило, мы сами этого хотим. Что-то в нас жаждет отвлечься на гаджеты или на что-то другое – лишь бы не тратить жизнь на то, что, как мы думали, мы ценим больше всего. Сигнал исходит изнутри. Это одно из самых коварных препятствий попыткам правильно использовать свою конечную жизнь. Так что пора взглянуть на него пристальнее.

6

Внутренний прерыватель

Если бы зимой 1969 года вы оказались в горах Кии на юге Японии, вашим глазам открылось бы удивительное зрелище: бледный и тощий американец, совершенно нагой, льет себе на голову ледяную воду из большого деревянного ведра{71}. Его звали Стив Янг, он готовился стать монахом буддийской школы Сингон-сю, но пока что не встретил на этом пути ничего, кроме унижений. Сначала настоятель монастыря на горе Коя отказался впустить его внутрь. С какой стати, откуда вообще взялся этот долговязый аспирант с кафедры азиатских исследований и почему он решил, что создан для жизни японского монаха? В конце концов, после долгих упрашиваний Янгу разрешили остаться, но только на том условии, что он возьмет на себя грязную работу в монастыре, например будет подметать полы в коридорах и мыть посуду. Наконец ему было дозволено приступить к стодневному отшельничеству – это был первый настоящий шаг на пути к монашеству. Но выяснилось, что жить ему полагалось в крошечной хижине без отопления и три раза в день проводить ритуал очищения. Это значило, что Стив Янг, выросший в теплой Калифорнии на океанском побережье, должен был выливать на себя 10 литров пробирающего до костей растопленного снега. «Это было ужасным испытанием, – вспоминает он годы спустя. – Было так холодно, что вода замерзала в тот момент, когда касалась пола, а полотенце замерзало прямо в руках, и я босиком скользил по ледяному полу, пытаясь вытереть тело затвердевшим кухонным полотенцем».

Столкнувшись с физическим неудобством, пусть даже не столь радикальным, мы, как правило, инстинктивно пытаемся не обращать на него внимания, переключиться на что-нибудь другое. Например, если вы, подобно мне, побаиваетесь уколов, вы наверняка ловили себя на том, что внимательно разглядываете посредственную картину, висящую в кабинете врача, изо всех сил стараясь не думать о предстоящей инъекции. Вначале реакция Янга была такой же: внутренне отстраниться от ощущения ледяной воды на коже, думая о чем-то другом, или просто приложить волевое усилие, чтобы попытаться не чувствовать холода. Эта реакция не беспричинна – когда текущее переживание настолько неприятно, здравый смысл как будто говорит, что, если отстраниться от ситуации, это уменьшит дискомфорт.

Но с каждым последующим обливанием ледяной водой Янг начал понимать, что это совершенно неверный подход. На самом деле, если он сохранял состояние повышенной концентрации на ощущении сильного холода, оно казалось ему не таким мучительным. Напротив, когда его внимание блуждало где-то далеко, страдание становилось невыносимым. Через несколько дней он стал готовиться к каждому обливанию: начинал с того, что концентрировал все свое внимание на происходящем, чтобы, ощутив ледяную воду, не дать дискомфорту перерасти в мучение. Постепенно он осознал, что это и было смыслом всей церемонии. По его выражению – хотя настоящие буддийские монахи никогда бы так не сказали, – это было «устройство биологической обратной связи», созданное для того, чтобы учить его концентрации, вознаграждая (уменьшением страданий), пока он не отвлекался, и наказывая (увеличением страданий), когда его концентрация нарушалась. После периода уединения Стив Янг (он стал учителем медитации Шинзеном Янгом; новое имя он получил от настоятеля монастыря на горе Коя) осознал, что его способность к концентрации преобразилась. Благодаря его сосредоточенности на настоящем мучительная процедура обливания стала выносимой, а менее неприятные занятия – ежедневные дела, которые прежде были источником пусть не страданий, но раздражения и скуки, – стали казаться интересными и обогащающими. Чем лучше становилась его способность удерживать внимание на любом занятии, тем лучше он понимал, что проблема не в самом занятии, а в его внутреннем сопротивлении этому опыту. Когда он перестал пытаться блокировать эти ощущения и отдался им, от дискомфорта не осталось и следа.

Испытание Янга прекрасно показывает, что происходит, когда мы отвлекаемся: в эти моменты нами движет желание убежать от болезненных переживаний. Это достаточно очевидно, когда речь идет о физическом дискомфорте, например ощущении ледяной воды на голой коже и прививке от гриппа в кабинете врача – случаях, когда на неприятные ощущения так трудно закрыть глаза, что нужны усилия, чтобы направить свое внимание на что-то другое. Но то же самое касается и ежедневных отвлечений. Представьте типичный случай, когда социальные сети отвлекают вас от работы: разве вы сидите в самозабвенной сосредоточенности, между тем как кто-то насильственно отвлекает ваше внимание? Нет, вы охотно хватаетесь за малейший предлог отвлечься от дела, чтобы забыть, что вам неприятно его делать. Вы отвлекаетесь на скандал в Twitter или на сайт со сплетнями о знаменитостях не через силу, а с облегчением. Нам рассказывают о войне за наше внимание, где агрессор – Кремниевая долина. Но если это правда, то мы на поле боя часто играем роль пособников.

Мэри Оливер называет этот внутренний импульс к тому, чтобы отвлечься, внутренним прерывателем, «сущностью внутри личности, свистящей и барабанящей в двери»{72}, обещающей, что жить станет легче, как только вы перенаправите внимание от важной, но сложной текущей задачи на то, что происходит в соседней вкладке браузера. «Один из поразительных уроков, которые я получил, – отмечает Грег Крэч, размышляя о собственном переживании этого импульса, – состоит в том, что я очень часто не хочу делать то, что нужно сделать. Речь не просто о чистке унитаза или заполнении налоговой отчетности. Я имею в виду вещи, которых я искренне хочу достичь»{73}.

Дискомфорт от важных дел

Об этом стоит подумать отдельно. Ведь это очень странно. Почему нам бывает так некомфортно, когда мы сосредоточиваемся на важных для нас вещах, на том, чему, казалось бы, хотели посвятить жизнь? Почему вместо этого мы только и делаем, что отвлекаемся, то есть занимаемся тем, чему явно не намерены посвящать жизнь? Конечно, есть задачи неприятные или пугающие, и наше желание от них отвлечься не кажется таким уж удивительным. Но более распространенная проблема – это проблема скуки, которая часто возникает по непонятным причинам. Неожиданно дело, которым вы твердо решили заниматься, потому что оно для вас важно, кажется таким скучным, что вы больше не можете концентрироваться на нем ни минуты.

Решение этой загадки в том, что, отвлекаясь, мы пытаемся избежать болезненного столкновения с нашей проблемой ограниченного времени, а особенно ограниченного контроля над временем. Из-за этого уверенность в том, каким будет исход, невозможна (кроме разве что весьма неприятной уверенности, что однажды смерть положит