Тщеславные мечты (сборник) - Виктор Шляхин

Я дотронулся до руки Амаранты и сказал:

– Пока!

***

От темной стены, бегущей справа от дороги, взмахнув рукой, быстро оторвалась светло-голубая тень. Я резко затормозил и увидел знакомое лицо:

– Садись, прокатимся!

Амаранта вспорхнула на переднее сиденье и повернулась ко мне. В ее глазах сверкали озорные снежинки.

– Гриш, мне до Питера!

…И вот уже замелькали в свете фар придорожные деревни, выползающие к дороге щупальца лесов, темнее самой ночи. Амаранта непрерывно щебетала. Было видно, что у нее хорошее настроение. Время от времени она нежно касалась моего плеча.

Ее мысли прыгали с одной темы на другую, поэтому было сложно понять, что же она хочет сказать мне.

– Жизнь людей похожа на жизнь дерева. На старых ветвях берет начало новая поросль, новое поколение. Оно опирается на своих предков. Но одновременно именно оно дает родительским ветвям пищу, впитывая свежими листьями солнечный свет, влагу и воздух. Толстые сучья постепенно теряют способность плодоносить, и вот уже те, еще недавно совсем зеленые побеги взваливают на свои плечи обязанность цвести, создавать полезный продукт и давать жизнь следующим поколениям ростков. Только очень больные, загнивающие ветки не способны породить молодую поросль. Эта поросль взойдет на соседних, здоровых ветвях, а почерневшим, пустым внутри, голым сучьям останется дожидаться, когда преображающий все вокруг ураган с печальным свистом обрушит их глубоко вниз.

– А для чего все это, вот, расти, цвести, плодоносить? – не удержался и съязвил я.

– Понимаешь, дерево не задается такими вопросами. Так устроено, заведено, что ли. И в этом есть своя прелесть. Ты видел, как выглядит весной цветущий сад? А сладкую наливную вишню ел?

Я усмехнулся и кивнул утвердительно.

– Ну вот. Ладно, попробую объяснить тебе по-другому. Представь огромную гору. У ее подножия пустынно и скучно, острые камни и серый лишайник. Что там на вершине, никто не знает, но достоверно известно, что там есть нечто иное. Все люди оказываются на склоне горы, кто-то выше, кто-то ниже, у тебя там тоже есть специальное место. В твоем распоряжении три возможных решения: карабкаться вверх, к чему-то неизвестному, но новому, другому, оставаться на месте или разжать пальцы и упасть вниз. Очень многие забывают про эту свободу выбора, некоторые же сознательно не двигаются с места – все эти люди ждут, что появится кто-то, кто потянет их за собой в ту или другую сторону. Убив в себе самостоятельность, свойство, позволяющее быть личностью, они бесцельно испаряют свои жизни, оставаясь на одном месте под жестоко палящими лучами времени. И единственно возможное для них движение – это движение вниз, когда кто-то, падая с более высокой точки, увлекает их за собой. Если упавшие остаются в живых, ничего не меняется. У них по-прежнему те же три возможных решения, за одним исключением – если выбрать путь вверх, придется сперва залезть снова на ту исходную точку, откуда они упали.

– Да, куда ни кинь – плохо, Гринь! И вверх тяжело, и вниз – больно.

Амаранта, не на шутку возмущенная моим замечанием, чуть ли не закричала:

– Ты же, вроде, умный человек. Неужели не понял, что падать вниз или сидеть на месте в любом случае бесполезно и скучно. А по пути к вершине можно многое познать и почувствовать. Это и будет жизнью. Если хочешь – еще одна аллегория, довольно известная. Жизнь – очень интересная и увлекательная игра, надо просто знать правила. Их всего девять…

– Ладно, я понял, на что ты намекаешь. Что ж, придется карабкаться…

…Мы подъехали к Исаакию и полезли по дощатым настилам на его купол.

Наш поцелуй был по-питерски влажен.

***

Странно, но после долгой живой ночи простыни источали все тот же волнующий запах свежести. За окном едва виднелся нарыв рассвета, и сонные птицы, поправляя свой наряд, молчаливо шуршали в листве лип.

Амаранты не было рядом, не была даже примята ее подушка.

Из сумбура памяти восстал чарующий облик черноволосой девушки в светло-голубом сарафане, ее темные, лучистые глаза рассветной красоты. Вспомнился и наш ночной разговор.

Захлебываясь нежностью, я говорил о том, как люблю ее, как совершенно иными красками налилась моя жизнь после нашей встречи, как черные и белые полосы судьбы стали золотыми и алыми. Моя речь струилась медовым ликером. Амаранта долго смотрела на меня влюбленным, но очень грустным взором, потом сказала:

– Ты знаешь, я всегда верила, что любовь существует. И при других обстоятельствах нас с тобой, Гриша, ждала бы счастливая совместная судьба, возможно, даже вечная и бессмертная. Ты, твои руки и губы, твои мысли и слова, твои стихи и рисунки – это вес, о чем я когда-либо мечтала. Я была бы тебе верной спутницей и опорой в твоих гражданских и духовных подвигах…

Я засмеялся:

– Какие еще подвиги?

Амаранта все так же серьезно отвечала:

– Один поэт сказал: «А разве не подвиг – жизнь честно прожить? По-моему, это не мало!» Но я не о том. Мне кажется, всему этому не суждено сбыться. И самое страшное, что, наперед зная это, я полюбила тебя и позволила тебе полюбить меня…

– О чем ты? У нас все впереди! – удивился я и прижал к себе плачущую Амаранту…

Это была наша последняя встреча…

***

Амаранта была непохожа на других ангелов, голубоглазых и светловолосых. Ее антрацитовые кудри не раз вызывали раздражение у сотрудников небесного аппарата.

– Ты перевоплотилась бы немного, – навязчиво советовали ей.

– У людей должна быть альтернатива! – смеялась в ответ Амаранта.

Когда она встретила в приемной Григория, он поднял на нее абсолютно бесцветные глаза. Взгляд пронзил Амаранту и устремился дальше, сквозь стеклянные стены. Люди, как правило, забывают свои сны…

2003 г.

Последний март

Когда мой друг впервые побывал в Испании и показал фотографии, сделанные простой «мыльницей», я еще не думал, что эти цветные, яркие пятна, возникшие в моем воображении, сольются в непростое безумие. Мы сидели на ненавязчивой веранде крохотного дачного домика посреди пыльных и давно некошеных среднерусских лугов, пили купленное в супермаркете испанское вино из большого картонного пакета и говорили о теплом море. Несмотря на то, что родились мы в неуютной снежной стране, у каждого из нас были темные волосы, темные глаза и необъяснимая птичья тяга на юг. Едва касаясь подробностей, Саша рассказывал мне о маленьком отеле, где он остановился, о приветливых и веселых людях, о купании на пустынном пляже и о той дали, что была видна с балкончика его номера.

Рассказ закончился замечанием о том, что на обратном пути, только сев в самолет, советские граждане неопределенного пола и возраста из тургруппы как-то быстро напились и превратились в свиней.

Поговорив еще немного о разном, мы перешли к портвейну, а затем к обычной русской забаве – катанию в нетрезвом виде на автомобиле по бездорожью. Прохладный воздух пронзал машину через открытые окна. Несколько покосившихся скирд чернело на выгоревшей пустоши. Унылый горизонт с придавленными к земле, одинокими деревьями начинался почти сразу за противоположным берегом неширокой, грязной реки. Мы вышли к воде, на затоптанный и загаженный коровами глинозем. Поеживаясь от зябкого ветра, выкурили по сигарете. Ничто не обещало нам счастья.

***

А правда, что русские могут выпить литр водки? – спросила меня Изабель, сидя за столиком кафе.

Мы встретились утром в книжном магазине, где я искал самоучитель каталонского языка. Самое полезное, что удалось извлечь из бескрайних стеллажей, был англо-испанский разговорник. Видя мою растерянность, симпатичная аборигенка подошла ко мне и спросила:

– Hola! ¿Puedo ayudarte?1

Интуитивно коснувшись смысла вопроса, я ответил на уже порядком подзабытом английском. Удивительно, но молодая испанка с бейджиком уловила на лету славянский акцент и, широко улыбнувшись, сделала предположение о моем, возможно, русском происхождении. Я не стал маскироваться и традиционно прямо подтвердил ее догадку. Честно говоря, когда-то приходилось читать о крайне настороженном отношении испанцев к жителям моей бывшей родины. Обилие криминальных олигархов и шелупони помельче, закупавших оптом коттеджи и участки земли на побережье, наложило недобрый отпечаток на представления местных о России. Наверное, это было правильно. Люди, считающие ложь и алкоголь непременным условием благополучной жизни, а насилие – ключом ко всем дверям, люди, в большинстве не испытывающие ни капли сострадания к своим согражданам, «зачищаемым» доблестным государством, не заслуживают большего, чем скудная пайка и всемирное презрение.

Но на этот раз в глазах собеседницы я видел искреннюю симпатию. Последующие ее слова ввели меня в транс.