Тригон. Изгнанная (СИ) - Дэкаэн Ольга

Но стоит только Тилии напомнить себе, что она сейчас не с остальными, как хрупкое равновесие, выработанное за год обучения, готово разлететься на куски. А ведь оставалось совсем немного… Снять опостылевшую за долгие годы одежду, десятки раз штопанную матерью там, где швы разошлись, и хамповая ткань совсем истончилась, и облачиться в белоснежный костюм подходящего размера, который словно в назидание остальным так и остался висеть у всех на виду в стеклянном боксе. После выдержать около получаса пустой болтовни властей, призванной воодушевить народ: про идеальное общество и избранность каждого из тридцати двух молодых адептов — в этом году их именно столько, — про сплочённость и ответственность, про значимость каждого из жителей колонии и их обязанности перед остальными. И при этом не забывать держать спину прямо, как учили кураторы, с гордостью смотреть вперёд и быть примером тем, кто уже через год окажется на её месте.

Но что-то пошло не так. И надо же было такому случиться, что это произошло именно с ней! А ведь всё так хорошо начиналось. Ежегодное Посвящение должно было стать первой ступенью на пути к Материнской Обители: к новой жизни, новым свершениям ради блага государства и общества. Именно это им внушали с младенчества. И вот теперь всё рушиться, а впереди лишь одна неопределённость…

Медленно продвигаясь вперёд в сопровождении своих молчаливых стражей и отстранённо прислушиваясь к звукам за толстыми стенами, Тилия мучается вопросом: «Неужели кто-то наверху решил, что я недостаточно хороша для той роли, что была уготована мне с самого рождения?» Но ответом ей служит лишь приглушённое эхо её собственных шагов.

Увидев перед собой металлическую дверь, с потускневшей и кое-где облезшей от времени надписью «Выход», Тилия с зарождающимся в груди чувством паники, вдруг понимает — узкий коридор пятьдесят девятого этажа с жилыми комнатами, рассчитанными на восьмерых, и общими обучающими классами исключительно для адептов, закончился.

Стоит только карателю распахнуть тяжёлую дверь, Тилию обдаёт прохладой. Делая первый, нерешительный шаг на бетонную ступень лестницы, нескончаемой спиралью, убегающей вниз к основанию Башни, через плечо бросает прощальный взгляд на зияющий проём за спиной, понимая, что пути назад нет. Тишина давит на уши. Она нисколько не удивлена, что вокруг ни души. Хотя в обычные дни такое бывает редко: народ всегда снуёт между уровнями, равнодушными кивками приветствуя друг друга или, в лучшем случае, перекидываясь парой ничего не значивших фраз. Каждый занят своим делом, им не до разговоров — слишком много желающих занять их насиженные места, стоит только дать повод. К тому же, хищно мерцающие глазки камер под потолком, постоянно держат в напряжении, напоминая, что Совет всегда начеку и ничто не укроется от его бдительного ока.

Но сегодня особенный день. Пять тысяч колонистов, должно быть, уже прилипли к огромным, мерцающим синевой экранам в переполненных, душных смотровых. Они затаив дыхание, жадно следят за происходящим в Главном Зале. Тилии даже не нужно быть очевидцем, чтобы понять, что в этот самый момент происходит на верхнем этаже Башни. Из года в год её семья, как и остальные колонисты смотрела Посвящение адептов. Уже тогда Тилия внимательно прислушивалась к словам одного из представителей Совета, с восхищением разглядывая убранство Главного Зала и мечтая когда-нибудь попасть в святая святых.

А посмотреть было на что!

Даже с тусклых экранов, увенчанное сотнями ламп помещение с высокими потолками и увешенные золочёными стягами стены Зала с изображением герба колонии — неизменным солнечным кругом с конусовидной башней внутри, казалось величественным.

По одну сторону, на небольшом возвышении — почётные места для семи членов Совета. Почти все старики, присланные когда-то из столицы для служения на благо одного из восьми городов-колоний. Они десятилетиями сообща правили Новым Вавилоном, пока не становились слишком немощными и слабоумными, и на их замену не присылались новые. Свежая кровь, как часто говорил отец.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По другую сторону — с гордо поднятыми темноволосыми головами и блестевшими от возбуждения глазами, застывшие в ожидании молодые адепты. Их бледные лица, с рождения лишённые солнечного света, почти сливались с белизной новой одежды. За их напряжёнными спинами тянутся ряды убегающих к потолку трибун с низкими скамьями драпированными красным шёлком. Вся эта роскошь создана для представителей высшей касты, достаточно влиятельных, чтобы лично присутствовать на торжестве. Всем остальным остаётся лишь жаться в душных, битком набитых смотровых, с энтузиазмом пялясь в огромные экраны.

Когда строительство семидесятиэтажной Башни было завершено, в ещё сияющем новизной Зале было проведено первое Посвящение. И с тех самых пор правила не менялись. Так же, как и девятнадцать законов-эдиктов, которые были составлены первым Советом Нового Вавилона и действовали и по сей день.

Например, пятый эдикт гласил:

«Самопожертвование во имя народа Нового Вавилона — есть первостепенная обязанность каждого!»

Значило это то, что в день своего совершеннолетия взращённые Вавилоном адепты переставали быть частью колонии и становились собственностью столицы. Их за год до Посвящения отбирали по праву первородства, селили в общие жилые блоки и обучали: эдиктам, послушанию, отказу от амбиций, аскетизму. А спустя год дарили лучшую жизнь в более процветающем месте, в столице. Материнской Обители. И представитель — или как его ещё называли вестник — избранный из семи членов Совета, занимал специально отведённое по такому случаю место на возвышении и с воодушевлением произносил вступительную речь.

Тилия знала, что в этом году впервые выступит новичок. Вестник Бареалис. Этого статного темноволосого мужчину с пронзительным взглядом и орлиным профилем, она видела лишь однажды на экране, когда он перед камерами давал присягу. Это было целое событие для их маленького замкнутого мирка. Всё тот же Главный Зал, всё та же неизменная семёрка сгорбленных старцев, заботливыми руками прислужников, облачённых в пурпурное одеяние — цвет высшей касты, поднятая вверх правая рука, накрытая левой Священная Книга Нового Вавилона, и краткая клятва служить народу, гулким эхом разбивающаяся о бетонные стены.

Но и кое-что ещё Тилия запомнила из того дня — брошенные отцом едва различимые в общем людском гуле слова, что новый вестник далеко пойдёт, имея прирождённый дар убеждения и такую преданность общему делу. Не поняла она тогда лишь одного — были ли эти слова одобрением или же чем-то иным.

И вот сейчас спускаясь по спиралевидной лестнице в компании молчаливых карателей, и чувствуя при этом какую-то неумолимую безысходность, она отчётливо слышит, как за наглухо закрытыми дверьми, ведущими на жилые уровни, гремит гимн, от чего по телу тут же разбегаются мурашки. Началось! Кажется, прикоснись сейчас Тилия вспотевшей ладонью к холодной, шероховатой поверхности бетонной стены, тут же почувствует вибрацию.

Попеременно опуская ватные ноги на нескончаемую череду гладких, отполированных до блеска ступеней, и прислушиваясь к речи, произносимой с таким жаром, она мысленно представляет, как молодому вестнику внемлет притихшая публика. Даже не видя этого, Тилия знает, что сейчас происходит в смотровых: затаив дыхание, толпа жадно ловит каждое произнесённое им слово, благоговея, словно перед каким-то божеством. Хотя, по сути, так оно и есть — статус человека, живущего в Башне, напрямую зависел от уровня, который тот занимал. Это знал даже ребёнок.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уборщиков с семьями всегда селили на первых восьми этажах. Это шестой уровень и основание Башни. Ниже были только душные подвалы для мёртвых или, как ещё называли это жуткое место колонисты — Топка. Отличить уборщиков от остальных можно было по довольно неопрятному виду, да по нашивке на рукаве с шестью тонкими горизонтальными полосами, словно клеймо, с которым люди расставались лишь на время восьмичасового сна. Наутро раздавался пронзительный, ненавистный писк натыканных повсюду датчиков, возвещающий о наступлении нового рабочего или учебного дня, и твой отличительный знак из белых полос снова становился неотъемлемой частью тебя.