Тригон. Изгнанная (СИ) - Дэкаэн Ольга

Кровь стынет в жилах, стоит только представить, что вся эта махина из стекла и бетона, единственного доступного материала в оставшемся от Первых Людей мире, нависшая над головой, в любой момент может рухнуть и похоронить под собой такое количества народа. Не останется даже Пекла — волна из осколков и пыли накроет наружный город в считанные секунды.

«Как кто-то вообще решился построить такое?» — с содроганием думает Тилия, ускоряя шаг и мечтая теперь только об одном: поскорее выбраться наружу.

Да ещё где построить!

Посреди безжизненной пустыни.

Изо дня в день, сквозь стекло, созерцая враждебный внешний мир, она с трудом могла представить себе, что когда-то на этой мёртвой земле росли и процветали многомиллионные города. Первые Люди приложили немало усилий, чтобы обречь будущие поколения на медленное вымирание. Они настолько ожесточились в своём стремлении оказаться во главе мирового порядка, что почти истребили всё живое на планете. А те, кому посчастливилось спастись в первые годы ядерного апокалипсиса, пережидали под землёй: в бомбоубежищах, уцелевших пещерах, полуразрушенных подземках — выживали, как могли.

Это трудное время теперь называли Нулевым Периодом. Когда человечество не вымерло окончательно, но ещё и не возродилось. Затянувшаяся на полсотни лет ядерная осень закончилась так же внезапно, как и началась. И истосковавшиеся по солнечному свету люди постепенно начали выбираться из-под земли и строить вот такие города-одиночки. Но была и обратная сторона такой жизни. С каждым годом население колонии росло и тогда неугодных стали выселять за стены. Тогда-то и появился город вокруг города.

Пекло!

«И оно прямо за теми воротами!» — с трепетом, смешанным с ужасом, напоминает себе Тилия, когда боковая дверь кватромобиля неожиданно распахивается, словно приглашая, и она на негнущихся ногах забирается внутрь.

В салоне душно, воздух спёртый, решётки на окнах сильно мешают видимости, но это неудобство, лишь малая плата за безопасность. Жёсткие сиденья расположены так низко, что даже Тилии с её средним для колонистки ростом, приходиться сидеть с задранными вверх коленками. Незнакомая ей тройка карателей, абсолютно молча, к чему она за свои почти восемнадцать лет уже привыкла, занимают свободные места впереди — благо позволяют размеры кватромобиля. На сиденья напротив опускаются ещё трое, включая женщину с чемоданчиком. Всего две группы и в руках у каждого неизменное оружие милитарийцев — кевларовая дубинка-электрошокер. Тилия обводит взглядом пыльный салон и насчитывает ещё семь свободных мест.

Когда огромные ворота, возведённые предками на века, с надрывным грохотом отъезжают в сторону, железный монстр с громким урчанием трогается с места, неторопливо покидая безопасные стены Башни. От нового, неведомого ранее чувства захватывает дух, на секунду заставляя Тилию забыть о своей незавидной участи. Впервые в жизни она передвигается не своими ногами! Но и эта эйфория быстро угасает, стоит им только оказаться на территории наружного города.

И вот словно ставя жирную точку на её прошлом, тяжёлые ворота со скрежетом снова наглухо закрываются позади, отрезая путь назад. Как Тилия не пытается настроить себя на то, что увидит в следующий момент, у неё ничего не выходит. К такому она просто не готова! Как, наверное, никто из жителей небоскрёба, кроме её отца и карателей, не готов окунуться в мир изгнанных.

Тех, кто населял Башню и другие города-колонии, называли людьми. Всё остальное, что смогло выжить и подверглось облучению, звалось гоминидами. И сейчас, сколько бы она не пыталась оттянуть страшный момент осознания, ей предстояло отправиться прямо в логово тех, кого она с самого детства привыкла ненавидеть, но ещё больше боятся.

Лишь однажды ей довелось побывать снаружи. Маленькая Тилия хотела своими глазами увидеть то место, о котором ходили жуткие слухи и, которым родители пугали своих расшалившихся детей. Жуткие легенды из поколения в поколение передаваемые среди жителей Башни: о поедании младенцев и жертвоприношениях, о жестокости и отчаянии, о голоде и смертях. Она долго клянчила, чтобы отец взял её с собой, когда в очередной раз отправится в наружный город. И как-то раз, поддавшись уговорам, он, наконец, взял пятилетнюю, чересчур любознательную дочурку на Блошиный рынок. Как она чуть позже смогла убедиться — самое грязное место, какое ей доводилось видеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Всюду был разбросан мусор, источая зловоние. Шум стоял такой, что ей хотелось заткнуть уши, а ещё лучше вернуться в безопасную среду Башни. Гоминиды галдели, кричали, прокладывая себе путь локтями, плотной стеной из тел напирая со всех сторон. И это пугало.

Тот рынок растянулся на три десятка стадия — примерно на шесть тысяч шагов, и примыкал к центральной площади у самых ворот Башни. Сгорбленные, закутанные в рваное, грязное тряпьё перекупщики, сидели прямо на горячем песке, разложив свой скудный, не первой свежести товар перед собой, криками, зазывая потенциальных клиентов. Редкие покупатели, время от времени останавливаясь перед разношёрстными прилавками и вступая в громкие перепалки о цене, сновали из одного конца рынка в другой в поисках лишь им ведомой вещи. Расплачивались всем, что имело хоть какую-то ценность.

Найти на Блошином рынке можно было всё что угодно. Даже то, что уже давно считалось утраченным. Например, старинные книги с растрепавшимися от времени корешками — тогда маленькая Тилия ещё не знала, что эти тяжёлые штуки с картинками, сразу же безраздельно привлекавшие внимание её отца, были запрещены. Или пожелтевшие газеты, из которых можно было узнать то немногое, чем жили Первые Люди. Или засаленные банкноты уже не существующих государств, давно потерявшие свой первоначальный яркий цвет и годные лишь на то, чтобы пополнить чью-то частную коллекцию.

Такой товар продавцы-гоминиды чаще всего прятали среди многочисленных слоёв своей поношенной одежды, украдкой показывая лишь заинтересованной публике. В Пекле так же, как и в Башне больше всего боялись появления карателей и электрического треска кевларовых дубинок.

Но открытия для маленькой Тилии в её первый поход за пределы такой привычной Башни начались не с внешнего города и его забитой до отказа площади с громоздким и непонятным для пятилетнего ребёнка сооружением из ржавых труб и вентиля в самом центре, как тогда объяснил отец — единственным источником воды во всём наружном городе.

Сначала, как показалось Тилии, они слишком долго спускались в жутком, скрипучем ящике. И отец, видя расширившиеся от ужаса глаза дочери, с улыбкой успокаивающе пояснил, что это подъёмник, который ещё называют лифтом и, что он безопасен. Следом шёл пропускной пункт, где скучающий милитариец неторопливо проверил их чипы на призме-сканере, напоследок предупредив, что после заката, наружные ворота Башни наглухо закроются и придётся ждать утра, чтобы вернуться. А после, с отсутствующим выражением лица, коротко добавил: «Если выживите, конечно».

Она никогда не забудет своего первого впечатления от раскинувшегося на песках под открытым небом города. Толпы нищих и изуродованных болезнями гоминидов, не затихающий гомон, удушающая жара и нестерпимо-яркий солнечный свет, что за считаные секунды высушивал глаза и обжигал нежную кожу. Своё одеяние город сменял лишь дважды в год. Летом, когда его то и дело заносило песками и зимой, когда на посеревшей от редкого снега поверхности и днём, и ночью горели костры, выбрасывая в воздух едкие клубы почерневшего дыма — чтобы согреться, жители Пекла жгли всё, что было способно гореть, а значит и давать тепло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Жили гоминиды в самодельных домах, собранных наспех из строительного мусора, оставшегося после того, как закончили возводить Башню. Длинные ряды кособоких коробок с плоскими почерневшими крышами и торчащими из стен кусками арматуры и проволоки, повергали в шок. Они не шли ни в какое сравнение хоть и с тесными, но чистыми жилыми блоками Башни. И чем дальше маленькая Тилия, мёртвой хваткой цепляясь за сильную руку отца, углублялась в город, тем более убогими выглядели жилища, а их обитатели — на грани истощения.