Третейский судья - Ольга Лаврова

- Идите за мной!

- Куда это? Чего?

- Идите за мной!

В голосе власть и тихое бешенство. Опасный голос. Женщина подчиняется. По пути время от времени ворчит в широкую спину Коваля:

- Мы захоронения не нарушаем. Где, может, делают, а у нас нет... Конечно, если давнишнее, ни таблички, ничего... Сами забросят, а мы виноваты. Если забросили и прошел срок, то имеем право...

Коваль не оборачивается. Его сейчас можно остановить только как танк, подорвав связкой гранат.

Пришли.

- Здесь лежала моя мать.

- А-а! - облегченно радуется Тимофеевна. - Эта! Ну, это да-а! Было захоронение, верно. Женщина ходила, цветы сажала... Я вам сейчас объясню. Парень этот, - кивает на портрет в венке, - из нынешних. И его, как водится, застрелили. Богатство осталось несметное! И жена молодая. Переживает, прям на ногах не стоит. И приходит к нам с компасом.

Коваль с отвращением, но прислушивается.

- А при ней чудной такой, вроде колдуна. Ну, много их теперь. Она с компасом, он с книгой, с толстой. Ходят, проверяют, где запад, где восток и где кто лежит... Всякий там Телец, Лев, знаете небось. Кто когда родился, когда умер - это все вычисляют и по книге смотрят гороскоп. Понимаете, какое дело? Чтоб по гороскопу похоронить! Тогда вроде на том свете повезет. Чудно, конечно... И вот на этом как раз месте, - она обводит рукой окрестные памятники, - самый гороскоп оказался! Два Козерога, посередине Рак и еще у кого-то год Крысы...

- И ради этого бреда срыли могилу!

- Ну-у, тут уж куда было деваться. Она тут все долларами засыпала. Тут уж чего. Наши мужики, которые с лопатами, прям все стеной стали, все "за". И директор не спорил. Только, говорит, купите другое место. Для вашей, значит, мамаши. И жена эта сразу доллары, доллары, ничего не жалела!

- Маму перенесли?

- Ну да! Все косточки до единой собрали, все досточки, в новый гроб сложили, ничем не обидели. И памятник перевезли. Идемте.

Тимофеевна ведет Коваля на окраину кладбища. Они минуют холмик со свежим крестом, над которым женщина в черном читает псалтирь.

- Глядите, как положили! - нахваливает Тимофеевна, пропуская своего спутника вперед, к могиле. - Здесь ей лучше будет: и солнышко, и простору больше. И без Козерогов, - пытается она сострить.

Коваль сует ей зеленую купюру:

- Оставьте нас.

- Земля ей пухом, земля пухом, - приговаривает Тимофеевна, удаляясь.

Коваль нащупывает изнутри щеколду ограды, отворяет калитку и ступает внутрь. Места немного, но хватает, чтобы опуститься на колени. Он кладет к памятнику три розы, которые забыто держал в руке. Над головой неприятно каркает ворона.

Доносится голос, читающий псалом:

- "Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие; возрадуются кости смиренные. Отврати Лице Твое от грех моих и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от Лица Твоего и Духа Твоего святаго не отыми от мене..."

Наутро следующего дня Томин входит в здание МВД на Житной улице. Сколько он здесь ни бывал, всегда заново удивляется необъятному холлу, чуть не на весь этаж. Гулкость замкнутого пространства, мрамор, звуконепроницаемые двери. Внушительное сооружение. И все же прежние корпуса министерства на Огарева как-то повыше рангом. А Петровка Томину до сих пор кажется красивейшим полицейским зданием в мире.

Он идет по коридору, прочитывая таблички. Сколько имен-то незнакомых, мать честная! И люди все попадаются навстречу неведомые. Бывало, через одного здоровались, ну, через двух.

Наконец нужная дверь: "Знаменский П.П." Глазам приятно. Так вот где ныне старый друг обретается.

Томин первым делом обследует кабинет: и диван пощупал, и вид из окна оценил, и проверил, работает ли телевизор. Подытожил удовлетворенно:

- Очень достойный кабинет. В штаб-квартире Интерпола примерно такой у моего шефа... Даже компьютер приличный. А это что? - спрашивает о нескольких небольших экранах на стене.

- Чтоб видеть допросы, не бегая ногами.

- То есть чужие допросы, - понял Томин, - в других кабинетах. Там скрытые камеры - здесь экраны. Но тогда возникает вопрос...

- Возникает вопрос, в каком качестве ты просиживаешь тут кресло? Я нашел минутку с тобой познакомиться.

- Создана, Саша, смешанная оперативно-следственная группа. Из угрозыска люди. Из Следственного комитета. Из ФСБ и прокуратуры. Такой проводится эксперимент.

- Ты возглавляешь?

- Естественно!

- Полковник-полковник, а должность генеральская. И в группе нет конфликтов? - сомневается Томин.

Нет, не сомневается, неизбежны конфликты, разные ведомства вечно между собой что-нибудь делят, поделить не могут.

- Пресекаем, - тон у Знаменского вдруг с холодком.

- Похоже, ты стал пожестче, - одобрительно замечает Томин. - А в чем смысл эксперимента?

- Отпадают проблемы межведомственного согласования. То, с чем мы всегда бились. На любое дело в группе есть человек с соответствующими полномочиями.

- Так-так... Замечательно... - Томин вздыхает: - Зинаиды не хватает.

- Еще как!.. - Пал Палыч с трудом пересиливает возникшую скорбную паузу. Мне дали понять, что тебя интересует убийство одного иностранца. Московское бюро Интерпола запрашивало фотографии с места обнаружения. На что тебе покойный Нуриев?

- Нуриев мне даром не нужен, ни живой, ни мертвый. Но он ведет к человеку, за которым Интерпол охотится. Это некто Ландышев.

Знаменский быстренько "листает" память. Александр Нуриев - иностранец советского происхождения - обнаружен убитым с неделю назад возле отеля "Советский", где он был постояльцем. В кармане его плаща найдена записка с московским адресом. По этому адресу расположен офис страховой компании, каковую возглавляет... да, именно Ландышев.

- И на него имеет виды Интерпол? - переспрашивает Пал Палыч.

- Еще как имеет! Он, между прочим, не Ландышев, а Крысин. Среди уголовных дружков носил кличку Крыса ученая, - Томин кладет на стол фотографию лысоватого человека с острыми чертами лица.

- Такой умный? Или образованный? - спрашивает Пал Палыч.

- Он, знаешь, был доцентом. По марксизму. Оч-чень процветал. Брошюрки издавал: "Коммунизм - это молодость мира", "Экономика социализма при переходе к коммунизму". А когда эта... наука пошла кошке под хвост, жутко обозлился. И тут из лагеря вышел его одногодок, дворовый бог по кличке Мокрый. Вот он, - на стол ложится вторая фотография: матерый блатной "лоб". Опекал Крысина почти с пеленок. А тот даже слал ему посылки в зону. Через третьи руки, естественно.

- И воскресла старая дружба?

- Ну да. Эта парочка тут потренировалась и прибыла в Европу. Там у доцента открылось второе дыхание, нашел себя. В поле зрения Интерпола оба попали после нескольких налетов: однотипные грабежи ювелиров.

- А куда сбывали? - удивляется Знаменский, - На сбыте драгоценностей засыпаться проще простого.

- Они брали только наличные. Думаю, ювелирам предлагали какой-нибудь супербриллиант, вывезенный из России. Те, кто клевал, готовили деньги. А вместо бриллианта получали пулю в затылок. Но вдруг...

Некстати звонит один из телефонов.

- Знаменский... Наконец-то... Оружие нашли?.. И когда?.. Минутку, - закрыв ладонью микрофон, спрашивает Томина: - Ты вечером у меня?

Тот пожимает плечами, дескать, о чем речь. И Знаменский говорит в трубку:

- Нет, сегодня задерживаться не буду. Пусть поторопятся. Пока, - дает отбой. - Но вдруг?

- Вдруг, Паша, доцент Крысин прервал свою деятельность и лег на дно. То ли почуял внимание полиции, то ли по родине соскучился, но всплыл уже в России. С новыми документами, конечно. Теперь он бывший счетовод Ландышев. И раскручивает краденые деньги.

Опять звонят. Потом входит секретарша с многостраничным документом в руке.

- Пал Палыч, генерал просил завизировать.

Листая бумаги, Знаменский спрашивает Томина:

- А при чем убитый Нуриев?

- Это вторая часть истории. При дележе добычи наш Ландышев - тогда еще Крысин - Мокрого обидел. Тот его года два искал по Европе, потом нащупал здесь. И позвонил из Австрии, что направляет своего человека объясниться. На старопиратском языке - послал с черной меткой.

Секретарша уносит свои бумаги, кто-то еще суется в дверь, но Знаменский машет, чтоб не мешали.

- Это и был Нуриев?

- Ну да. Через пять дней наше бюро в Москве увидело в вашей сводке...

Знаменский прерывает:

- Наше бюро в вашей Москве?

- Нет, Паша, конечно, ихнее бюро в нашей Москве.

- То-то же. А Ландышев и Крысин наверняка одно лицо?

- Наверняка.

- Тогда почему "ихнему бюро" его не забрать? И заодно Мокрого?

- Понимаешь, все, что я рассказываю, - сущая правда. Но с доказательствами слабовато. Было еще два участника грабежей, из немцев, - их наши деятели убрали. Прямых свидетелей нет. Агентурные же донесения в дело не вставишь.

- Что-то твой Интерпол слабо выглядит.