Третейский судья - Ольга Лаврова

Томин доливает стакан Коваля, тот жадно пьет.

- Вы были знакомы с ее подругой, Аней Марголиной? - спрашивает Томин. Она без вины отбыла восемь лет лагерей.

- Она приохотила Веронику к этой гадости. Она ее погубила! - вырывается у Коваля.

- Могу я считать это признанием и вашей вины перед людьми, которые погибли от наркотиков? - спрашивает Знаменский.

Коваль не отвечает.

- Никаких признаний... - невесело произносит Пал Палыч. - Что ж, Бог вам судья. Но вы играете с судьбой. Вы играете с судьбой... А у вашей судьбы что-то тяжелая поступь... Давайте пропуск.

Коваль не сразу понимает.

- Пропуск, - повторяет Пал Палыч.

В молчании он подписывает пропуск. В молчании идет к двери не чаявший так просто вырваться Коваль. Внешне выигравший в поединке, но внутренне разгромленный и понимающий, что остался на крючке.

Он мог бы уехать в Вену первым же поездом. Сослаться перед деловыми партнерами на какую-нибудь срочность и уехать. Пусть "высокое министерство" попробует его достать.

Однако банальная, но истина - от себя ни в каком поезде не уедешь.

Коваль привык принимать себя таким, каков есть, и всегда был сам с собой согласен. Не пересматривал своих поступков, не мучился сожалениями; решая что-то, делал и шел дальше. Но в кабинете Знаменского "положение тела"... "трупные пятна"... и потом по дороге в гостиницу и в номере из глубокого подполья души выполз невыносимый вопрос: имел ли он право отнять у Вероники жизнь? А где правильно поставленный вопрос, там недалеко до правильного ответа.

Он отсылает Катерину, стараясь не смотреть в ее похожее лицо. Долго сидит в ресторане один, пока не начинают петь цыгане. Поднимается в номер. Заказывает бутылку коньяку. Потом вторую. Пьет. Мается. Дошел до определенной грани, а дальше хмель не берет. На ковре валяется сотовый телефон и подает сигналы.

Ночь проходит в полузабытьи, коротких тревожных снах. Утром он с отвращением умывается холодной водой. Застегивает рубашку непослушными пальцами. Поднимает с полу пиджак.

В отчете наружки будет отмечено, что объект покинул отель "Советский" раньше, чем обычно, и с признаками алкогольного опьянения. Что направился пешком по Ленинградскому проспекту в сторону Белорусского вокзала, миновав который, на Тверской улице остановил свободное такси. Что некоторое время без видимой цели ездил по городу, не стараясь, однако, оторваться от "хвоста". Что вышел на набережной Яузы и постоял на горбатом пешеходном мостике, ни с кем не общаясь. Что снова взял машину и поехал к церкви, где прежде бывал дважды и где на сей раз пробыл около сорока минут, так как было безлюдно, то за ним не входили, дожидаясь снаружи. Затем объект направился на кладбище, в глубь которого его тоже сопровождать не стали, зная наизусть его привычный маршрут...

Для Томина рабочий день начинается с Риммы Анатольевны - она звонит по номеру, который был ей дан на совершенно экстренный случай. Спеша и волнуясь, женщина докладывает, что "иностранец из Австрии оказался третейский судья. Будет разбирать спор босса с Авдеевым - это наш клиент. И Авдеев собирается его убить - иностранца. Босс говорил кому-то по секрету, я сама слышала!"

Томин несет новость Знаменскому, тот пожимает плечами:

- Третейских судей не убивают. И потом, Авдеев на это не способен, другого плана человек, вот если сам Ландышев... и готовит, так сказать, алиби?

- Если Ландышев... - задумчиво тянет Томин. - Это вариант. Что-то у них с Яновым есть, кроме третейского суда. А?

- Да, на Ландышева он вибрировал.

Звонит телефон Томина, он выслушивает сообщение и отвечает:

- Не трогайте, я сам.

Затем сообщает Знаменскому:

- Любопытные дела! В гостиницу пришло письмо на имя Нуриева. И отправитель - тот же Нуриев. На конверте надпись: "В случае моей смерти вскрыть". Я помчался! И предостерегу все-таки Коваля.

Давно ли у Транспортбанка Руслан столкнулся вдруг с Ковалем - в первый момент как поленом по голове треснули, обалдел, шарахнулся прятаться. Но сразу и обрадовался, что видит снова, что перед Ковалем суетятся: значит, он в порядке, в силе и не скрывается. И когда Коваль стал босса прижимать, Руслан втайне посмеивался, довольный.

А потом прищучило - и продал за пачку "зелени". Громадную подлянку хорошему человеку устроил! И стал опасаться бывшего хозяина. Хоть Ландышев и уверял, что источника информации не назвал, да он и соврет запросто.

И вот новый поворот - Коваль под прицелом. На этот случай у босса уже исполнитель есть, проверенный. Кранты Олегу Иванычу. И виноват Руслан, сука позорная!..

Но если предупредить, может, убережется? Ребята рассказывали, он через все прошел, и из любой воды, бывало, сухой... Надо предупредить, решает Руслан. Будь что будет, надо предупредить, а там уж как карта ляжет.

Казалось бы, задача простейшая, если знаешь номер мобильника. А вот ничего не получается. Уже в администрацию отеля Руслан звонил, и в Транспортбанк тыкался. Ничего.

Хоть бы Катерина пришла, сегодня должна прийти, зарплатный день. Наконец-то цокает каблучками по коридору. Руслан заступает ей дорогу, заталкивает в комнату охраны, где сейчас пусто.

- Ты сдурел? - выдирается она из его рук.

- Тсс. Серьезный разговор. Я с утра звоню, Олег Иваныч не отвечает. Надо его срочно найти!

- Какой Олег Иваныч?

- Янов, Янов. Надо ему передать, что его заказали. Ты поняла? Хотят убить.

- Кто? Почему?

- Неважно. Передай - Руслан предупредил. Я его знал раньше, давно. Он вспомнит.

- О господи!

Катька вихрем скатывается по лестнице.

Прочтя посмертное письмо Нуриева, Томин расплывается в улыбке: далась в руки долгожданная удача! На душе было бы насквозь хорошо, если б не некий психологический дискомфорт, связанный с Ковалем. На вопрос о нем ответили, что ушел рано утром, но ключа не сдал и, по осторожному определению швейцара, был "без галстука".

Оказавшись в номере, Томин понимает, что швейцар был прав и в прямом и переносном смысле: на полу валялся галстук, разбитая рюмка и сотовый телефон.

Томин звонит по мобильнику:

- Андрей, быстро узнай, где Янов, и перезвони.

Разъединяется и звонит Знаменскому:

- Паша, поздравь, карьера спасена! В письме Нуриева сказано в двух словах следующее. Он едет на встречу с Ландышевым, но опасается, что тот его уберет. Поэтому пишет подробно о грабежах в Австрии, чтобы милиция с Ландышевым разобралась, если что. Ландышеву крышка! Судя по штемпелю, заказное письмо шло восемь дней. Что это за почта в Москве!

Брошенный сотовый телефон опять подает сигналы. Одновременно в номер врывается Катерина.

- Я свяжусь попозже, - говорит Томин.

Катерина смотрит на Томина, на звонящую трубку на полу:

- Где Макс?!

- Вы, по-видимому, Катя?

Та, не отвечая, кидается в спальню, в ванную. Возвращается.

- Где он?!

- Хотел бы я знать.

- Вы кто?

- Друг. Вы тоже о нем беспокоитесь?

Катерина не в силах соблюдать конспирацию.

- Он с утра не отвечает на звонки... Мне сказали, что... что его могут убить...

- Кто сказал?

- Руслан... начальник охраны.

Томин вспоминает - он играл с ним в очко. Мобильник Коваля умолк, но теперь подает голос тот, что в кармане у Томина.

- Да, Андрей... Где?.. Скажи ребятам, что на него возможно покушение. Пошли подмогу!

Коваль идет по кладбищу. Перелетая с дерева на дерево, словно сопровождая его, зловеще каркает ворона.

Сзади из-за памятника высовывается пистолет с глушителем. Выстрел ударяет Коваля в шею.

Ему кажется, что он бежит к могиле матери. Но падает он на чужой холмик. И тянет руку ухватиться за крест.

В отчете наружки появится заключительная фраза: "После поступления указания уплотнить наблюдение объект был обнаружен на кладбище застреленным неустановленным лицом".

Катерина продала подаренные Ковалем кольцо и сережки: понадобились деньги. Она уволилась от Ландышева, но встречалась и разговаривала с Русланом. Вскоре Ландышев был убит при выходе с ипподрома двумя выстрелами: одним в грудь, другим в голову. На следующий день Катерина уехала домой в провинцию.

Томин отбыл в Лион, а затем в Вену, чтобы оформить арест Мокрого австрийской полицией по ордеру Интерпола. Срок его откомандирования в Интерпол истечет через десять месяцев.

Главврач психоневрологического интерната не может успокоиться после визита Канделаки, он перевел Мишеньку в лучшую палату и оформляет над ним опеку (на себя).

Мишенька ежедневно сидит у ворот с крохотным узелочком (там его "имущество") и замызганным шарфом на шее. Он собрался за границу. Если сердобольная нянечка зовет его в дом, Мишенька отвечает:

- Дя-дя... Зди, з-зди.