Третейский судья - Ольга Лаврова

- Ее засекли?

- Паша, все документы числятся утерянными... - вздыхает Томин.

Он нажимает другие кнопки на пульте, следя, как идут дела в остальных комнатах, слушая минуту оттуда, минуту отсюда.

- Вернись-ка к Юрьеву, - говорит Пал Палыч. - Он, кажется, ухо навострил.

Юрьев и впрямь подобрался к интересному моменту: страховка у Ландышева значительно дороже, чем в других фирмах.

- Насколько?

- На сорок процентов, - с заминкой признается Авдеев.

- Что же побудило вас сменить прежних страховщиков?

- Да ведь на дорогах разбой. У меня вот шло пять трейлеров. Вдруг поперек шоссе стоит сгоревший автобус. Машины тормозят. Из леса выскакивают мужики в масках. Шоферов - на обочину. Кто сопротивлялся - избил. Трейлеры угнали и перегрузили. И с концами.

- И тут вам предложили иной вид страховки?

- Н-нет... не предложили, я прочел в газете.

Авдеев соврал - Юрьев замечает.

- Давайте разбираться. Сколько было нападавших? Чем вооружены? Какой груз? Где нашли пустые машины? Куда заявляли?

- Юрьев двинулся за деталями, это надолго, - определяет Знаменский и переключает монитор: как там Канделаки?

Канделаки между тем вышел на ту же тему:

- Есть, знаете, некая зависимость между грабежами на шоссе и появлением у вас новых клиентов. Из числа пострадавших, - он источает подчеркнутую благожелательность. - Следите за моей мыслью, если ошибусь, поправьте. Доставщики грузов имеют неприятности - переходят к вам под крыло неприятности кончаются.

- Естественно, мы же даем сопровождение!

- Но ни одной схватки разбойников с вашей охраной не было, верно?

- Ой, не накликайте! - "пугается" Ландышев и плюет через плечо; он тоже не прочь поломать комедию.

- По-моему, вам опасаться нечего. Другие машины подвергаются нападениям, но с вашей страховкой проходят свободно. Похоже, грабежи выборочные. Кто-то, похоже, корректирует, кого грабить, кого нет. Как вам мой вывод?

Ландышев злится: все эти улыбчивые заходы следователя ему не нравятся. Но внешне он сохраняет как бы доверительный тон:

- Вполне возможно. Грабители внедрили куда-то своих наводчиков и нападают, когда безопасно.

- Мой дорогой, у вас ясная голова! А что вы скажете о случаях, когда разбойники ничего не брали, но портили груз? Ломали, вскрывали? Будто вразумляли доставщика - иди, дурак, страхуйся с сопровождением! По иронии судьбы вы в прямом выигрыше.

- Ну... можно сказать, логика жизни толкала ко мне людей.

Томин, наблюдая поведение Ландышева, констатирует:

- Психует. Пойду-ка подключусь, Паша. Тряхну на слабину.

Идти Томину недалеко. Две двери миновал, в третью вошел. Вошел хозяином и сразу:

- Поговорим о пропавшем гражданине Нуриеве.

У Ландышева при виде Томина слова застревают в горле, и он с трудом произносит:

- Да я уже сказал, что ничего не знаю.

- Вы-то сказали, да я не верю. У вас есть знакомые в зоопарке?

- Где?

- Вы слышали.

Так как Томин не садится, то и Ландышев невольно поднимается, одергивает пиджак, чуя в пришедшем имеющего власть. Вот как жизнь учит! Был свой парень Саша, "разный товар" в Грозный возил, от Магомедова рекомендацию имел... Когда это было - позавчера? Третьего дня?

- Нет у меня знакомых в зоопарке. Ни людей, ни зверей.

Вопрос ему непонятен, совершенно дурацкий вопрос, но тон ответа вежливый.

- А среди ветеринарных врачей?

Ландышев смотрит недоумевающе, пробует осторожно пошутить:

- Я лечусь у терапевта. Зачем мне ветеринар?

"Как раз ветеринар тебе и нужен, - мысленно острит Томин. - Который по волкам и шакалам".

- Сейчас объясню, - говорит он вслух. - Нуриев был убит. Вас это не удивляет, верно? Но сначала в него выстрелили усыпляющей капсулой.

- Да?.. Интересно... Но я при чем? Я ведь, честное слово, чист, как ангел!

Повозившись с Ландышевым еще немного, прозондировав в нескольких местах, Томин возвращается к Пал Палычу сверить живые впечатления с мнением "человека со стороны".

- Саша, а ведь Ландышев не знает подробностей убийства: ампула и прочее, встречает его тот.

- Не знает, - соглашается Томин. - Не его люди убирали Нуриева. Китаева права: простое заказное убийство.

- Прекрасная мысль, с которой ты еще год будешь сидеть в Москве, в моем прекрасном обществе.

- И погублю карьеру. Я не могу даже заикнуться: дескать, здорово, Крыса ученая. Он выйдет и растворится в воздухе. И опять ищи его по всему свету, сетует Томин, следя, как Ландышев на экране прощается со следователем и направляется к двери. - Когда раскрутишь эти дорожные грабежи?

- Трудно сказать.

- Паша, да ведь явный рэкет!

- Да, но... надеяться могу только на своих. Привлекать территориальные органы опасно.

- Почему? - изумляется Томин.

- Возможна смычка с криминалом... Ты немного отстал от нашей действительности.

- Так все худо?

- Если оглянуться на историю, бывало хуже.

Посидев на диване плечом к плечу с другом, Томин подводит итог:

- Раз так обстоит дело, наш главный интерес - новый приезжий иностранец.

- Наружное наблюдение установлено.

Наружное наблюдение, проще наружка, а еще проще - слежка - штука вроде бы нехитрая. Ходи, смотри. Отходил свою смену - подай рапорт, дескать, в такое-то время объект вышел из адреса такого-то, поехал (или пошел) в адрес такой-то, пробыл там столько-то часов (или минут). При этом виделся с тем-то, передал ему нечто (описание вещи), затем пошел (поехал) в адрес такой-то, где обедал за одним столиком с женщиной, личность которой не установлена (следуют приметы), и так далее и тому подобное, порой до бесконечности, если "объект" ведет подвижный образ жизни.

Но это штука нехитрая лишь на первый взгляд. В действительности же она требует искусных исполнителей, чтобы "объект" не засек "хвост". Знаменский обещал поручить Коваля хорошим людям, и тот пока "хвоста" не замечает.

Он подходит к юрисконсультации.

- Меня ждет Валентина Николаевна, - бросает дежурному.

Валентина Николаевна предупредительно встает навстречу ему, просит садиться.

- Все сделано, что можно. Но, к сожалению, сведения несколько огорчительные.

Она справедливо полагает, что человек, разыскивающий мать с сыном, делает это скорее из добрых, чем из злых побуждений.

Коваль молча вопросительно смотрит.

- Хомутова Любовь Николаевна была осуждена за производство наркотиков на восемь лет и скончалась в заключении.

- Когда?

- В девяносто третьем. В ноябре. То есть она отбыла примерно четыре года.

Валентина Николаевна выжидает некоторое время. Ей хочется от Коваля каких-то эмоций, слов. Но тот молчит. Он надеялся, что Люба жива, надеялся повидаться; может быть, что-то сделать для нее, если она плохо устроена. Знал, что она будет счастлива их встрече - самая верная, самая преданная ему душа. Он сумел бы вознаградить ее, пусть с опозданием... Но худое так часто опережает хорошее.

- Теперь о ее сыне, - продолжает Валентина Николаевна, не дождавшись от клиента эмоций. - Михаил Сергеевич Хомутов жив. Когда мать арестовали, он был помещен сначала в детский дом. Но ребенок - сейчас уже молодой человек - не знаю, известно ли вам, - он не совсем здоров психически. В настоящее время Хомутов находится здесь, - она передает Ковалю адрес. - Такое невеселое учреждение.

"Психоневрологический интернат", - читает Коваль и лезет за деньгами.

Потом он идет по улице, спрашивает о чем-то встречных.

Входит в открытый храм. Человек он, видимо, по-своему верующий, но не церковный. Умеет перекреститься, знает, куда поставить свечу за упокой, но молится "своими словами", не по уставу.

Взяв две большие свечи, идет к кануну. Вблизи никого, мешать некому. Зажигает первую свечу:

- Упокой, Господи, маму... Царствие ей Небесное.

Ставит вторую свечу:

- Это за Любу. Прости меня, Люба...

Постоял, собрался было уходить, но что-то не пускает.

Возвратился с третьей свечой.

- Упокой, Господи, убиенную Веронику...- и что-то еще шепотом, глядя на строгий Спасов лик.

И снова Коваль идет по набережной Яузы.

Минует горбатый мостик. Приближается к дому, где жила Вероника. Он останавливается напротив подъезда, поднимает глаза к окнам ее когда-то квартиры.

Стоит долго, дав волю воспоминаниям.

Видит ее - юную, радостную, любящую. Видит последний день - как он вне себя бил по щекам девушку, находившуюся в наркотическом "отпаде", видит свои собственные руки, которые сняли подушку с лица бездыханной Вероники.

До сих пор он допускал в сознание эти картины, даже в снах сумел поставить против них барьер. Думалось, десять лет, проведенных за границей, защитят его от боли прошлого. Он приехал в Москву, намереваясь и город, и все былое обозреть глазами туриста. А былое набросилось... Еще эта девочка замешалась другая, конечно, и чужая, но такая похожая...

На стоянке машин возле министерства на Житной Знаменский возится со своими "Жигулями".