Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

— Друзья, — начал он и окинул взглядом скорбные, плачущие фигуры собравшихся, — женщина прекрасной души, которую мы хороним, родилась в Зальцведеле в 1814 году…

Энгельс остановился. Горько плакала, склонившись над гробом, Ленхен. Было темно. Черно-желтый туман наползал на Лондон.

Энгельс между тем рассказывал о Женни, делившей судьбу Маркса, о ее вдумчивости и отваге в революционной борьбе, о силе духа в изгнании, о жертвах, принесенных ради рабочего движения.

— То, что эта жизнь, — продолжал Энгельс, — свидетельствующая о столь ясном и критическом — уме, о столь верном политическом такте, о такой страстной энергии, о такой великой самоотверженности, сделала для революционного Движения, не выставлялось напоказ перед публикой, не оглашалось на столбцах печати. То, что она сделала, известно только тем, кто жил вместе с ней. Но одна я знаю: мы не раз еще будем сожалеть об отсутствии ее смелых и благоразумных советов; смелых без бахвальства, благоразумных без ущерба для чести.

Мне незачем говорить о ее личных качествах. Ее друзья знают их и никогда их не забудут. Если существовала когда-либо женщина, которая видела свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, — то это была она.

Не только в Германии, но и во Франции рабочее движение, несмотря на поражение Парижской коммуны и бесчеловечную расправу буржуазии с ее защитниками, снова окрепло. Дряхлый Тьер ошибся, когда объявил социализм навсегда умершим. Жестоко расправившись со 100 тысячами коммунаров, он все же просчитался. Уже в 1876 году, невзирая на военные суды, расстреливавшие каждого заподозренного, в Париже заседал первый рабочий конгресс. И хотя повестка его работ была самой безобидной, французский пролетариат вновь напомнил о своем существовании и сплоченности.

По всей стране росли фабрики и заводы, а с ними и количество промышленных рабочих. У них появились и новые руководители. Одним из них был Жюль Гед, отличавшийся зажигательным красноречием, ярким полемическим даром, остроумием. Собрался второй рабочий конгресс в Лионе, испугавший, однако, правительство и фабрикантов, так как вовсе не походил на первый, отличавшийся покорностью и готовностью сговора. Гед и его товарищи не сдались, несмотря на начавшиеся преследования, и в Марселе на третьем съезде, имея большинство, выступили как Социалистическая партия Франции.

Весной 1880 года Гед приехал в Лондон, чтобы с Марксом, Энгельсом» Лафаргом составить проект избирательного документа молодой партии. После долгих споров сошлись на общей программе-минимум. В ней после небольшого введения, посвященного объяснению целей коммунизма, перечислялись требования, проистекавшие из особенностей рабочего движения.

Маркс считал программу средством рассеять туман из пустых фраз, которые долгое время мешали рабочим понять действительное положение вещей. Судя по возражениям и по сочувствию, вызванному программой, Маркс пришел к выводу, что, наконец, во Франции возникло настоящее, организованное рабочее движение вместо хаотических сект. Он одобрил решение Поля Лафарга и Шарля Лонге, двух изгнанников Коммуны, вернуться на родину. Французское правительство в это время объявило об амнистии коммунарам.

Поль Лафарг в Париже начал работать вместе с Гедом, а Лонге занял пост редактора газеты «Справедливость», издаваемой Клемансо. Он поселился вместе с семьей в маленьком городке Аржантейль, расположенном в 20 минутах езды от столицы.

В ту пору вернулся в Париж из тюрьмы амнистированный Огюст Бланки. Ему было уже 74 года, из которых более 30 он провел в заключении.

За год до своей смерти он основал газету, назвав ее «Ни бога, ни господина». В первых же ее номерах начал печататься роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?».

Для гениев нет старости. Маркс с годами становился все более мощен духовно. Но смерть жены нанесла ему тяжелый удар. Он уподобился орлу с раздробленным крылом.

— Смерть — несчастье не для умершего, а для оставшегося в живых, — грустно повторял он слова Эпикура.

Всю нежность, которой так много было в сердце Маркса, он перенес на дочерей и внуков. Он всегда горячо любил детей. Все ребятишки прилегающего к Мэйтленд-парк-род квартала знали, что в карманах Маркса для них обязательно найдутся леденцы и сахар. Оставшись без Женни, Карл надеялся заполнить бездонную пустоту, образовавшуюся в его сердце, обязанностями дедушки.

У Женни Лонге подрастали четыре мальчика. Самый старший, Жан, прозванный на английский лад Джонни, был любимцем Маркса, в доме которого живал подолгу.

«Расскажи Джонни, — просил в письме Маркс дочь, — что когда я вчера гулял в парке — нашем собственном Мэйтленд-парке — ко мне вдруг подошел величественный сторож парка, чтобы узнать новости о Джонни».

Несмотря на горячее желание Маркса жить среди своих детей, это не осуществилось. Здоровье его непрерывно ухудшалось. Климат Лондона был очень неблагоприятен для легочных и горловых заболеваний. Пришлось поехать на остров Уайт, в приморский курортный городок Вентнор. Но и там погода точно ополчилась на людей. Ливни и пронзительно холодные ветры не унимались. Маркс, и без того больной, схватил плеврит и слег. Подле него находилась Элеонора. После смерти матери она была все еще крайне подавлена и печальна. Ее мучили бессонница и нервные конвульсии. Маркса огорчало, что слабая девушка вынуждена быть при нем чем-то вроде сиделки. Он, впрочем, скрывал от дочери эти горестные мысли. Элеонора была впечатлительна и, несмотря на кажущуюся силу духа, легко ранима. Она не нашла еще своего назначения в жизни и металась, не зная, остановиться ли на театре, где она изредка уже выступала с некоторым успехом, стать ли писательницей или посвятить себя общественной и педагогической деятельности. Склад характера и дарования открывали перед ней все эти дороги. У Элеоноры был прекрасный, низкий, гибкий голос, четкая дикция, хорошая внешность. Ей нравилась трагическая актриса Эллен Терри, которой гордилась Англия, как век назад великой Саррой Сидонс. Выступая на сцене в тех же ролях шекспировских героинь, Элеонора старалась голосам, интонациями, чуть вздрагивающими и, неестественно-глубокими, а также-пластической жестикуляцией. походить на этих актрис. Маркс не возражал против того, чтобы она посвятила себя театру и для этого училась у известного педагога мадам Юнг. Но, страстно любя театр, Элеонора отказалась от него, направив всю кипучую энергию и талант на политическую деятельность. Ее чарующий голос пригодился на трибуне, на собраниях. Она стала одним из лучших пропагандистов бессмертных идей Маркса. И как некогда молодого Карла труженики называли «отец», так тридцатилетнюю Элеонору английские работницы прозвали «наша матушка».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});