Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

Со смертью Маркса пролетарское движение лишилось притягательного маяка, на свет которого шли в решающие моменты революционеры всех направлений и национальностей. И каждый раз они получали ясный, исчерпывающий совет, который мог быть дан только гением во всеоружии знаний. У любителей сговора, у тех, кто желал уступок буржуазии, кто был всегда готов пожертвовать ядром ради скорлупы, ради сегодняшнего частичного успеха, но в ущерб главной цели, — у этих отныне были развязаны руки. И хотя конечная победа пролетариата неизбежна, окольных путей к ней, временных и частичных блужданий становилось все больше. Все это тревожило Энгельса.

Но он не позволял себе отчаиваться. Это могло бы ослабить его силы, которых так много было нужно сейчас, когда он остался один на высоте, куда взошел вместе с Марксом.

Еще целый год дом, где долго жил и умер Мавр, оставался арендованным Энгельсам. Ни одна бумага усопшего не пропала, рукописи и архив были вывезены без спешки. Елена Демут переселилась к Энгельсу в его просторную квартиру на Риджентс-парк-род и взяла все хозяйство и заботы о его быте в свои неутомимые руки.

Не прошло и трех недель со дня похорон друга, как Энгельс, освободившись немного от всех других неотложных дел, занялся просмотром его рукописей. Он сразу же обнаружил тетрадь с надписью «Обращение капитала» и еще около 1000 страниц текста, сложенных отдельной стопкой и перевязанных обыкновенной серой бечевкой. Энгельс решил, что прежде всего придется переписать все набело, так как ни один другой человек в мире не мог бы разобрать сложный, витой, как арабская вязь, как рисунок, воспроизводящий ток крови в артериях сердца, почерк Маркса.

Энгельс отложил в сторону найденное и продолжал разбор рукописей. Особенно интересовал его очерк о диалектике. Маркс говорил ему, что хочет написать такую книгу.

«Быть может, она уже написана, — думал Энгельс. — Мавр ведь всегда скрывал от нас, в каком состоянии его работы. Он боялся, что его жена, я или дочери, проведавши о том, что у него что-нибудь готово, потребуем, чтобы он отдал это в печать».

Осторожно открыл Энгельс объемистую рукопись и будто прикоснулся рукой к плечу своего старого друга — это были страницы второго тома «Капитала».

— Главное есть! — воскликнул Энгельс вслух. Казалось, он желал оповестить весь мир об открытии великого клада. — Главное есть! Эврика!

Энгельсу было известно, что Маркс работал над продолжением «Капитала», и он надеялся найти эту рукопись, но в глубине души тревожился, зная, как требователен был к себе Мавр. Не уничтожил ли он свою рукопись в порыве недовольства собой, не решил ли он все начать заново, как это бывало много раз в годы работы над первым томом?

Но вот они, дорогие страницы, в его руках, вот та книга, которую ждут миллионы рабочих во всех странах. Главное есть! «Капитал», том второй, найден.

Так впервые после кончины друга испытал Энгельс чувство подлинной радости. Благоговейно листал он страницы, вчитывался в отдельные строчки, рассматривал в лупу неразборчивые слова. Он удивился тому, Что рукопись написана готическими буквами. Следовательно, она создавалась более 10 лег тому назад, до 1873 года, впрочем, нет, до 1870 года, так как с тех пор Маркс писал только латинскими буквами.

Но как бы то ни было, главное есть! Второй том, пусть не полный, не завершенный, лежал перед ним. Настало время разделаться с клеветником Лориа из Мантуи, который напечатал недавно злобную статью о Карле Марксе.

Энгельс достал итальянский журнал с пасквилем Лориа и гневно написал на большом листе бумаги:

«Л. Лориа

Лондон, апрель 1883 г.

Милостивый государь!

Я получил Вашу статью о Карле Марксе. Вы вольны подвергать его учение самой суровой критике и даже толковать его превратно; Вы вольны написать биографию Маркса, представляющую плод чистейшей фантазии. Но чего Вы не смеете делать и чего я никогда никому не позволю, — это возводить клевету на моего покойного друга…

…Какую нужно иметь мелкую душонку, чтобы вообразить, будто такой человек, как Маркс, «постоянно угрожал своим противникам» вторым томом, написать который «ему и в голову не приходило»; будто этот второй том — не что иное, как «хитрая увертка Маркса, посредством которой он уклонялся от научных аргументов» Этот второй том существует и вскоре будет опубликован..

Имею честь выразить Вам все те чувства, каких Вы заслуживаете.

Ф. Э.»

Чем бы ни занимался Энгельс, его ни на одну минуту не оставляла мысль: как распределить время так, чтобы все успеть доделать, чтобы все оставленные Марксом теоретические работы были опубликованы?

Теперь, когда во всех европейских странах появились свои национальные социалистические партии с достойными руководителями, нередко из рабочих, Энгельс надеялся целиком посвятить себя теоретической работе. Он считал долгом своего сердца передать людям все богатства, оставленные Марксом, мозг которого всегда казался ему неисчерпаемой шахтой, полной ценнейших алмазов — мыслей. Когда Бебель спросил его в письме, не хочет ли он переселиться в Германию, Энгельс ответил в шутку: «…я не поеду ни в одну из стран, откуда меня могут выслать…»

Но не это было главным, почему Энгельс решил навсегда остаться в Англии. Только здесь мог он безраздельно отдаться работе над рукописями Маркса.

«Конечно, — писал он Бебелю в ответ на приглашение уехать навсегда в Германию, — если бы опять наступили такие времена, как в 1848 или в 1849 г., то и я снова сел бы на коня, раз это нужно. Но теперь — строгое разделение труда». И добавлял далее: «Подумай только об огромной корреспонденции, которую раньше делили мы с Марксом, а теперь уже больше года я вынужден вести один. Мы ведь должны, насколько это в моих силах, сохранить те многочисленные нити из всех стран, которые добровольно сходились в кабинете Маркса».

Энгельс много размышлял о памятнике Марксу. Он представлялся ему сперва в виде колонны из мрамора, потом он стал склоняться больше к тому, чтобы заказать бронзовый бюст. Энгельс опасался, однако, что скульптор не передаст в металле все величие и теплоту души его старого друга.

В семье Маркса категорически воспротивились предложению Энгельса. Элеоноре и Ленхен казалось кощунством заменить чем-либо иным простое каменное надгробие, сделанное Мавром для своей жены, на котором позднее высечены были также имена самого Маркса и его маленького внука. Лондонское кладбище Хай Гейт перенаселено. Памятники, колонны, стелы как бы воюют за каждую пядь земли. Монумент на могиле Маркса решено было не ставить.

Соратники из разных стран просили Энгельса прислать фотографии Маркса. Как-то вечером Энгельс зажег свечи на камине и долго вглядывался в запечатленные на портрете черты Маркса. Он достал альбом и принялся медленно перелистывать страницы, отыскивая фотографии друга. Каждая из них воскрешала в памяти Фридриха картины их трудной общей судьбы. Самые лучшие были засняты в замечательнейшие годы и совпадали с памятными вехами их жизни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});