Листы дневника. В трех томах. Том 3 - Николай Рерих

Публикуется впервые

Жуть

Америка осенью 1929 года явила страшное зрелище. После ряда лет благополучия, когда цены возросли и толпы потянулись к Молоху-бирже, грянул развал, падение, разрушение.

Люди в день теряли миллионы. Святослав потерял семьсот тысяч. Шаляпин много потерял. Изуродовался весь план наших учреждений. Программа была на нормальную жизнь, а тут все встало верх дном. Начались самоубийства и от потери денег и вообще от отчаяния, — все обезумели. Наше учреждение должно было получить миллионное пожертвование. После бедствия приходит расстроенная жертвовательница: "От всего моего состояния осталось лишь сто пятьдесят тысяч…". Где уж тут говорить об обещанных жертвах.

Исчисляют, что такие беды бывают в Америке периодически, примерно через шесть-семь лет. Но как они должны влиять на характер всего народа? Странно, что такие примеры не предостерегают игроков. Не успеет танец смерти утихнуть, как уже готовятся новые жертвы Молоху.

Пришлось расстаться с собранием старинных мастеров. А ведь оно предназначалось для музея. Были отличные примитивы; один ушел в Чикагский Музей. Был и Рубенс, и Ван-Дейк и Брейгель-старший. Много чего было. Всегда жаль видеть распад.

Испытатели жизни должны пройти перед жутким зрелищем краха всей страны, перед народным безумием, перед волчьими аппетитами, которые ощеряются на чужих бедствиях. Где тут Культура? Даже где тут цивилизация? Вспыхивает произвол. Восстание подчеловеков! Следует пройти и через переоценку ценностей, чтобы судить о планетарной относительности.

Жаль, сердечно жаль тех невинных, которые за свои ли давние прегрешения бывают ввержены в огненную геенну развала. Можно представить, как гремит Армагеддон, как работают агрессоры. Много жутких зрелищ, но тридцать серебренников — самое страшное.

Сейчас читали, что Рокфеллер, когда его благодарили за пожертвование, ответил, что "так как эта лепта была денежная, то тем она малозначительна". Немногие придут к такой формуле. Немногие догадаются, что не доллар — король, а есть и другая ценность истинная.

Публикуется впервые

Финляндия

Замечательны сны Елены Ивановны. Много их. Бехтерев записал часть. В начале Декабря 1916-го был такой сон: Е.И. ходит по дворцам, пустынным и заброшенным. Видит группу художников "Мира Искусства" — они переписывают картины и обстановку. Затем вдали появляется отец Е.И. и манит ее поспешить за ним. Идут по каким-то холмам, приходят к небольшому домику, окруженному оградой из шиповника. Синее небо и много цветов.

Тогда же для "Русского Слова" пишу, по обычаю, к рождественскому номеру сказ "Страхи". Спрашивают, отчего такой сумрачный?

Подошло Рождество, прошли школьные экзамены, Е.И. решила на праздники ехать в Финляндию. Все гостиницы оказались заняты, хорошо что Ауэр надоумил ехать в незнакомый нам Сердоболь (Сортавала) на севере Ладоги. Решили, поехали. Конечно, бабушки и тетушки считали такую морозную поездку сумасшествием. Было 25° мороза по Реомюру. Вагон оказался нетопленным — испортились трубы. Все же доехали отлично. "Сейрахуоне", гостиница в Сортавале, оказалась совсем пустой. Ладога с бесчисленными скалистыми островами — очаровательна.

Финны были к нам очень дружественны. Знали и любили мое искусство. Моя дружба с Галленом Каллела тоже была известна. Семья Солнцевых — славные люди. Мы сняли дом Ихинлахти, имение Реландера. Поездка на праздники превратилась в житье. Для моей ползучей пневмонии климат Финляндии был превосходен. Ихинлахти была тем самым домом с оградой из шиповника, который Е.И. видела во сне.

Тогда же укрепилась мысль достать мои картины из Швеции, где они оставались с 1914 года после выставки в Мальме. Лето 1917 года — Ихинлахти. Зима 1917-1918-го: Сортавала, Иенецен Талу. Лето 1918-го — на острове Тулола среди разнообразных шхер ладожских. Поездка на Валаам. "Святой остров" (кажется, он теперь в Русском Музее). Россияне мало знали Ладогу!

Зима 1918 года — Выборг. Выставка в Стокгольме. Бьерк и Мансон помогли — оба знакомы еще с Мальме. Затем выставка в Гельсингфорсе у Стриндберга. Атенеум купил "Принцессу Мален". Исторический Музей тоже хотел купить "Каменный век", но у них имелась лишь малая сумма в 5000 марок.

Вспомнили мы с Е.И. наши прежние поездки по Суоми — Нислот, Турку, Лохья, конечно, Иматра и каналы. Впереди были Швеция и Англия. Дягилев помог с визой и с выставкой.

Публикуется впервые

Югославия

Спасибо Петару Перуну за песню, за привет.

Прекрасное пожелание! Крепки устои народа, где слагаются такие светлые песни.

Поистине, какие бы горы и моря ни сложились между славянскими сердцами, но в глубине сердец этих все же будет гореть обоюдное братское стремление. Выразится оно в песнях, которыми живет и возвышается славянская природа. Недаром Пушкин так потянулся к песням южных славян. И правильно однажды сказал епископ Николай Велимирович про славянскую поэзию: "Эта поэзия хранит в себе многое. Она хранит в себе дух, она хранит веру и надежду и любовь. Она для народа, как страницы Библии".

Действительно, славяне понимают, почему в сагах о Косове король Лазарь заключает свою речь высоким словом, что "лишь Царство Господне останется навеки". И если мы возьмем дух сказаний, былин и сказок всех славянских народов, мы ясно почувствуем в нем то же осознание вышнего великого царства, которому несут славу и честь герои славянские. Через многие тяжкие затруднения протекала история славянства. Но не являются ли эти трудности именно пробными камнями для закалки клинка вечного духа?

Приветствую сердечный зов баяна и все дорогие мне встречи с югославами; в самом этом слове включено понятие славы, славы труда и подвига. Вспоминаю наши встречи с Пашичем, славным патриотом и сердечным славянином. Вспоминаю великого художника Югославии Местровича, ваятеля славы славянской. Вспоминаю государственный ум Мажуранича. Вспоминаю и Спалайковича, и Янковича, и Петковича, и Мелетича, и всех, всегда отзывчивых, сердечных. Радуюсь великому воспитателю Радославлевичу о всех его призывах к свету. Не забуду всех трогательных писем Манойловича, неустанного носителя Культуры. Помню слова короля Александра, который сочетал в себе и воинскую доблесть за Родину и сердечное почитание искусств и науки. Такой водитель устремляет сердца народа к самому драгоценному и прекрасному.

Несторовская летопись, говоря о заложении Киева, трогательно подчеркивает любовь князя Ярослава к книжной мудрости. Водитель да любит искусство и знание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});