Листы дневника. В трех томах. Том 3 - Николай Рерих

В Индии так же, как и на российских равнинах, вы никогда не знаете, когда встретите наиболее значительного путника. Много странников — сразу не рассмотрите, кто из них несет в себе большую думу и прекрасную весть. Мы сами встречали поразительных в своем разнообразии путников. Нередко богатые караваны Тибетских гешэ[175] не давали новой пищи, которая нежданно проявлялась и была приносима самым невзрачным по виду оборванным ламою. Западная пословица — "по одежде встречают, по уму провожают" — в Азии трудно приложима. Нельзя встречать по одежде, но по огню глаз, пламенеющих мыслью. Прекрасна Индия.

Публикуется впервые

Упаси!

Упаси вас попасть в лапы американского гангстера. Кем только он ни прикинется. Произнесет весь словарь добра. Будет твердить слова о Культуре. Войдет в доверие. Предложится в качестве доверенного. Выждет целые годы. Смастерит всякие бумажки. Под разными предлогами достанет подписи. Сочинит какие-то "технические необходимости". Наконец, выждет час, когда вы отсутствуете и, сняв слащавую маску, ограбит. Ограбит дотла. До малейшей вещи! При этом окажется, что целая группа здравомыслящих людей подарила гангстеру свое имущество. Подлинный документ этой передачи, видите, исчез, но зато имеется домодельная "копия", сфабрикованная женою гангстера. Нужды нет, что будет доказано свидетелями, что документ никогда не совершался — все-таки найдется и судья, который примет вместо документа сфабрикованную "копию". Найдутся некие адвокатики, которые клеветнически лживо покажут, что гангстер был ученым доктором, знатоком искусства, давнишним культурным деятелем, словом, вопреки очевидности, изобразят все, что им хочется… А правда? Да кому какое дело до правды! Если захотят, то покажут, что вы вообще не существуете.

Гангстер изворотлив. Где нужно — улыбнется, всячески прикинется. Где и тридцать серебренников забренчат. Где и угроза, где и убийство. Все пути открыты. "Закон, как дышло, куда повернешь, туда и вышло". Уже давно это сказано, и гангстер знает много пословиц. Знает, что у Фемиды глаза завязаны. И еще есть опора у гангстера. Он убежден, что защитить правду стоит великих денег. Но какие же деньги найдутся у ограбленных людей? И где те защитники, которые, подобно Золя, встанут за правду без гонорара? У гангстера найдутся и покровители, им опутанные. Даже вторгнутся они в правосудие, будут надоедать судьям телефонами. Гангстер надсмеется над целой нацией. Сыграет на любой слабой струне. Где выгодно, прикинется шовинистом или меценатом — наденет любую шкуру, хотя бы овечью, чтобы скрыть свою тигровую личину. Даже разумные люди будут советовать уступить гангстеру, ибо и Спарафучиле недорого стоит. Итак, вопреки Культуре, вопреки цивилизации, вопреки достоинству человеческому гангстер будет царить. Он найдет хор сикофантов[176] и готовые отравленные кинжалы. Отчего Линдберг вынужден был покинуть Америку?

Публикуется впервые

Оборона Культуры

(из письма)

О Пакте охранения художественных и научных ценностей. Я вполне согласен с Тобою, что всякие условные Лиги и всякие "некультурные некооперации" (как их называл Масарик) ни к чему не приведут. С этой точки зрения Пакты являются лишь клочками бумаг, и в этом Ты прав. Но моя идея совсем иная. Издавна я был членом Красного Креста, а затем и Французский Красный Крест избрал меня пожизненным членом. Этим путем я мог ознакомиться с деятельностью замечательного Дюнана и со всею историею прекрасного гуманитарного учреждения Красного Креста. Мне известно, какие насмешки и всякие пессимистические поругания вызывала в свое время идея Дюнана. Ее обозвали утопией, надсмехались и ругали непрактичность великого швейцарца. Потребовалось семнадцать лет упорнейших трудов, чтобы добиться первого осуществления простой всечеловеческой идеи. Таким образом, невозможное вчера вдруг сделалось вполне возможным. Конечно, и сейчас найдутся человеки, которые с некоторым злорадством расскажут о том, как еще недавно итальянские бомбы поражали госпитали Красного Креста. Но эти отдельные жестокости и варварства нисколько не опрокидывают высокий смысл Красного Креста. Обругать и оплевать можно даже самые высокие изображения. Но они от этого не унизятся. Разве унизилось значение "Анжелюса"[177] Милле, претерпевшего вандальское нападение?

Моя идея о сохранении художественных и научных ценностей прежде всего заключалась в создании международного импульса к обороне всего самого драгоценного, чем живо человечество. Если знак Красного Креста всем напоминает о гуманитарности, то такого же смысла знак должен говорить человечеству о сокровищах прекрасных. От начальной школы и до всех общественных проявлений человек должен усваивать ясное представление о значении искусства и знания. Как Тебе ведомо, такое пикториальное[178] воздействие является одним из самых убедительных и запоминаемых. Таким образом, если школьники от своих первых же дней усвоят значение и Красного Креста Культуры, то в конечном счете произойдет и сдвиг сознания.

В нашей переписке по этому поводу накопилось много интереснейших данных. Вот теперь мы слышим, что газета "Нувель Литерер" открывает целую анкету по этому поводу и обещает дать мнение генерала Гамлена, Поля Жамо, Уго Оджетти, Филадельфуса и других деятелей. Импульсом к этому обмену послужила статья нашего друга де Ла Праделя об охранении творений искусства во время войны. Еще недавно один видный иностранец, профессор писал мне: "Вы будите, устыжаете и не даете впасть в пессимизм и уныние". Если человек устыдился — значит, он уже лишний раз подумал о ценности искусства и знания, а ведь о значении этих облагораживающих предметов человечеству не мешает подумать и утром, и днем, и вечером. Таким образом, моя мысль прежде всего была не столько о клочках бумаги, сколько об импульсе углубления человеческой мысли к тому, в чем заключается истинный прогресс.

Если нам, подобно Дюнану, приходится слышать поругания, то это нисколько не убавит нашего устремленя ко благу. Целый архив литературы и интереснейших мнений является доказательством того, что не тщетны были устремления и труды. Человечеству далеко до мира, и тем не менее везде возносятся моления о "мире всего мира". Казалось бы, это величайшая утопия, и тем не менее сердце человеческое не молится о даровании войны, хотя она и есть самая гнусная реальность нашего века. Пространственно молятся о мире всего мира, и в этом цементировании пространства уже выявляется светлый оптимизм. Пусть это будет выполнено не для нас, но хотя бы для отдаленного человечества, которое нам заповедано любить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});