Прощённые - Юлия Эрнестовна Врубель

плечами:

– А так как будто всё и обошлось.

Новосильцева обескуражено заметила:

– Да обошлось-то кровью.

– Кровью. Да кровью иногда оно… честней.   Такое, – князь показал, сомкнув в кольцо два пальца, – скро-о-мное отверстие от пули, или оторванные с мясом эполеты. Что предпочтительнее? Выбор-то, поди-ка, невелик…

Повисло напряжённое молчание.  Затем княгиня всё-таки вернулась к предыдущей теме.

– Мы слышали о главной цели вашего приезда. Сие подвижничество достойно всяческого восхищения.

– Удивлена. Хочу полюбопытствовать, откуда вы…

Князь Пётр Александрович с готовностью договорил:

– Откуда мы прознали. Не беспокойтесь. Объяснение здесь самое простое.  Мы в это воскресение завтракали у Сапожниковых. Там же присутствовал и некий… мсье Шарлемань, ваш архитектор. Он, собственно, и рассказал – конечно вкратце, о ваших планах…

Екатерина Новосильцева ответила с досадой в голосе.

– Я принимала господина Шарлеманя за человека скромного и сдержанного на слова. Он не казался столь честолюбивым, чтобы бахвалиться моим доверием. Увы. Но, впрочем, я и раньше часто ошибалась в людях. Пора бы и привыкнуть.

Княгиня Лаховская возразила:

– Натура человеческая безусловно ненадёжна. Но архитектор вашего неудовольствия ничем не заслужил. Всё дело в том, что по вине Сапожникова он оказался в столь неловком положении, что у него не оставалось выбора. – Тут Серафима Фёдоровна покрутила головой. – Поверите ли, но купец хотел его переманить у вас. Я думаю, он предлагал ему заказ на выгодных условиях.

– Ангажемент на пару лет вперёд. – Князь, демонстрируя презрение, скривил губу. – Теперь мошна у многих заменяет совесть. К старым традициям нет никакого уважения. Купцы скупают титулы за капитал. Что будет дальше с обществом?! Попрут в князья Федулки да Антипки. Вчера был лавочник, а завтра – князь. Так, крошки с армяка встряхнул, да руки о порты и вытер. Торговец калачами – в высший свет.

(Сам Лаховской, насчитывавший в княжеском роду не менее семи коленей, имел вконец расстроенное состояние и полтора десятка крепостных, коих использовал, по большей части, для установки театральных декораций.)

Екатерина Владимировна промолчала… Зато княгиня Лаховская защебетала с очевидным удовольствием:

– Да только архитектор соблазну не поддался и заявил о взятых перед вами обязательствах. И дал Сапожникову полный отворот! Хозяев так с досады и скривило… Мало того, что получили оплеуху, да ведь ещё прилюдную. Надеюсь, это будет им уроком.

Однако, Новосильцева восприняла её рассказ по-своему, а выслушав, нахмурилась… Потом спросила:

– Это который же Сапожников?

Князь Пётр Александрович с готовностью ответил:

– Алексей Семёнович Сапожников, удачливый купец, промышленник и миллионщик. Надо сказать, что в прежние года, купец не ладил с управлением финансов, терпел серьёзные убытки и затруднения в деле. Зато теперь, когда карьера родственника так и лезет в гору… Он зять Ростовцева (последнее князь произнёс с особенным значением).

– Да это ли не Якова Ростовцева, того…

– Вот именно, – заверил её князь. – Ростовцева Якова Ивановича. Того самого.

– Что тут сказать? – вздохнула Новосильцева и зябко повела плечами, укутываясь в шаль. – Ведь и в моём семействе выискался… этакий. С ловким Ростовцевым, конечно, никому тягаться не по силам, но ведь и родственник отделался, по сути, за гроши. Однако, – чуть повысив голос, закончила она решительно, – поскольку оба высочайшей милостью прощённые, то, стало быть, не нам о том судить.

Чуть позже, проводив гостей, Екатерина Новосильцева тщетно пыталась увязать услышанное от Лаховских с посланием от Шарлеманя. Вконец запутавшись, она почувствовала слабость в теле. Вместо со слабостью пришло, уже знакомое ей, ощущение тревоги, к тому же разболелась голова. Вся обстановка до того уютной комнаты стала казаться пыльной, грязной. Потом сознание сдавило чувство собственной беспомощности. Старая дама поспешила вызвать горничную, и девушка дала ей капель, да уложила отдыхать.

Дама проснулась несколько часов спустя, в сравнительном душевном равновесии, и сразу приняла решение ближайшим временем проведать архитектора. Теперь она старалась нагрузить себя делами. На благо, хлопоты начавшейся недели смогли достаточно занять её, а цель оказывалась лучшим утешением.

Глава 20. У судьбы в фаворитах

Повзрослев и простившись с аббатским гнездом, братья отправились учиться в стезе дипломатии. Однако авантюрная порода предков, всё явственнее проявлявшаяся в них, потребовала приключений и героизма… Поэтому, оставив стены привилегированной Коллегии Иностранных дел, они избрали воинскую службу.

Семнадцатилетний Михаил, мечтающий о подвигах, попал на службу в славный полк кавалергардов. Там юноша быстро нашёл себя. И уже в первый год с начала службы, в бою с пруссаками под Аустерлицем, он проявил решительность и замечательную воинскую доблесть. За это Михаила, как героя, сразу перевели из юнкеров в корнеты. А дальше ждали славные сражения – при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде… И золотая шпага за отвагу, вручённая ему самим фельдмаршалом на праздничном параде. И осознание своего предназначения. И первое – нахлынувшее, острое переживанье счастья. Судьба как будто выбрала его из многих и словно подготавливала в фавориты…

В то лето первых дней французского нашествия, ему, уже поручику кавалергардского полка, доверили ответственнейшее поручение от самого начальника Генштаба, князя Волконского. Волконский лично, за закрытыми дверями, проинструктировал поручика. Так Михаил отправился сопровождать посла-парламентёра, генерала Балашова, в ставку противника. Сопровождать, а заодно и наблюдать, и при любой возможности – разведывать… Посол, с письмом от Александра I, следовал в стан Наполеона Бонапарта.

Вскоре, покинув лагерь русской армии, немногочисленная группа, скрытая тьмой короткой летней ночи, подъехала к аванпостам французской армии. Посланники везли письмо к Наполеону – последний шанс остановить грядущую войну…

Потом Михаил вспомнит, и не раз, в свихнувшемся от русского безудержья Париже, и про высокомерно вздёрнутую бровь, и про надменный голос маленького человека и про слова, произнесённые им деланно-небрежно:

– Больше одной войной – больше одним триумфом для меня…

И брошенное в спину уходящим с самоуверенной усмешкой:

– А не подскажете ли, генерал, кратчайшую дорогу на Москву?

 Ответ язвительного Балашова, спустя секунды напряжённого молчания, был таков:

– Ваше величество, в том больше дело вкуса. Карл Шведский, помнится, через Полтаву шёл…

Именно в эту памятную ночь Война решилась окончательно, бесповоротно. Александр, выслушав посланцев, сразу отдал приказ по армии… А всё, что выведал внимательный поручик в расположении французов, пришлось донельзя кстати.

Бородино свело на поле боя всю троицу разбросанных по жизни братьев. Никто из них не посрамил фамильной доблести.

Старший, Алёшенька служил в то время ротмистром в составе конной гвардии. В бою, колотой раной, под ним убили лошадь, и он остался пешим среди конницы французов. Алёша, в окровавленном колете, израненный уланскими штыками, отчаянно сражался палашом. Спасли его от верной смерти сослуживцы, пришедшие на выручку товарищу.

Фёдор, младший брат, служил в гусарах. В бою он едва не погиб и лишился ноги, не увернувшись от французского ядра. Михаил успел увидеть издали, как увозили с поля боя раненого брата