Ничего особенного (СИ) - Лыновская Людмила

Стальное небо нависало над городом, готовое расплющить дома и людей. Тучи сгрудились на горизонте, то и дело раздавались ворчливые раскаты грома.

Вера, стараясь уберечь Катю сама не зная от чего, выставила локоть вперед, на котором лежала голова ребенка и выгнула худую спину, так что сквозь свитер можно было пересчитать все позвонки на ее позвоночнике. Повинуясь материнскому инстинкту, ее тело превратилось в панцирь, внутри которого мирно посапывала трехлетняя девочка.

Глеб вышел во двор, открыл машину, и Вера уложила Катю на заднее сиденье. Женщина с опаской посмотрела на угрожающий край неба, откуда приближался ливень, но садиться в машину не спешила.

Взволновано крутя в руках шапочку ребенка, она спросила:

— Глеб, ты будешь предъявлять права на Катю? Будешь делать тест на отцовство?

Глеб подошел к ней ближе и, стараясь успокоить, взял ее руки в свои ладони.

— Я буду предъявлять права на тебя, — пошутил он, нежно глядя в глаза Веры. — Я давно хотел сказать, что полюбил тебя с первой нашей случайной встречи. Я хочу быть всегда с тобой. Выходи за меня замуж.

Видя, что Вера молчит, он добавил:

— Тем более, видишь, как все устроилось. Будем дочку вместе растить. Ну, а тест… я, конечно же, сделаю. Но, в первую очередь, для того, чтобы свидетельство о рождении поменять. В графе отец у Кати теперь не будет прочерка. Я уверен, что я ее отец.

— Получается, до тех пор, пока Катя не оказалась твоей дочкой, а была просто девочкой из детдома, ты не хотел жениться на мне? А теперь, все так удачно «устроилось»! — передразнила Вера Глеба. — Успокоишь свою совесть, удочеришь ребенка и сразу с мамкой. Будет, кому о ней позаботиться! А в твоей жизни ничего не измениться. Как жил, так и будешь жить!

— Зачем ты так, Вера? Я, прежде всего, люблю тебя и с тобой хочу быть! Разве это плохо, что девочка, которую ты удочерила, оказалась моя дочь?

— Почему же ты не предлагал мне выйти за тебя тогда, когда еще не знал, что она твоя дочь, когда я была беременна? Тогда в кафе? Почему ты не остановил меня, если ты любишь, прежде всего, меня, как ты говоришь? Может тогда все пошло бы по-другому, и наш сын был бы сейчас с нами?! — вырвалось у Веры. Она закрыла рот рукой и отвернулась от Глеба, незаметно смахнув слезу.

Глеб замер на месте. Ему показалось, что очередной удар грома угодил ему прямо в голову. Он сделал шаг к Вере и развернул ее к себе.

— Наш сын?! Ты сказала: «Наш сын?!»

Хлынул ливень, как будто терпение кого-то там наверху закончилось, и он решил остудить их горячие головы.

— Поедем, — сказала Вера, — а то, Катя проснется.

Глеб схватил Веру за плечи обеими руками, затряс и закричал, перебивая шум дождя, бьющего по крыше машины:

— Скажи, Вера! Это нашего сына ты похоронила?!

Вера подняла голову. По лицу Глеба струились потоки воды. «То ли слезы, то ли дождь?» — подумала Вера. Ей хотелось, чтобы это были слезы. Вдруг, сама не ожидая того, она потянулась к нему, упала на грудь и разрыдалась. Глеб стал целовать ее мокрое лицо, глаза, руки. Он, сам сотрясаясь от рыданий, все повторял и повторял слова:

— Прости, прости, прости меня, Верочка! Это я во всем виноват!

***

Эльку похоронили через неделю. Вера и Глеб взяли на себя все хлопоты и растраты связанные с похоронами. Мать Эли снова ушла в запой, теперь уже, как она считала, с полным правом. Поминки чуть было не превратились в попойку с пьяными слезами и разборками. Глеб с Верой уехали пораньше. Все что могли, они сделали.

Вера вышла на работу к общей радости Татьяны Васильевны и Нонны Павловны. Женщины были счастливы, что Вера ожила, начала больше есть и реже застревала на полпути в своих раздумьях. После работы заезжал Глеб. Вечерняя прогулка с Катей была его. Иногда они гуляли с ребенком вместе с Верой.

Вера чувствовала себя на распутье. С одной стороны, ей хотелось быть с Глебом. С другой, внутри нее оставалась тревога, что-то мешало расслабиться и жить дальше. Ей казалось, что она должна что-то сделать. Она боялась, что пройдет мимо чего-то важного, главного в своей жизни. Но в чем это заключается, Вера понять не могла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И все же, улыбка чаще стала появляться на ее лице. Глеб с Катей сам превратился в ребенка. Ползал с девочкой по полу. Был и лошадкой, и самолетиком, и собачкой. Катя хохотала, сидя на спине у Глеба, гарцующего по всем комнатам. Она повторяла его походку, заложив руки за спину и, как цапля, выкидывала ноги вперед, стараясь идти широкими шагами. Качала головой из стороны в сторону так же как он, когда Глеб убеждал ребенка, что так делать не надо.

Вера не оставляла Глеба на ночь. Ей казалось, что если они начнут жить одной счастливой семьей, то это будет предательство по отношению к сыну, который лежит сейчас в сырой земле. Она боялась, что новые эмоции, радость семейной жизни вытеснят память о сыне. Горе еще было так свежо и заполняло большую часть ее сердца.

На работе Веру приняли настороженно. Коллеги сочувствовали ее горю, но не знали, как подступиться. Вера держалась, как обычно, ничем не выказывая свои страдания. Когда кто-либо из сотрудников подходил, чтобы выразить соболезнования, Вера быстро говорила: «Спасибо», и переводила разговор на тему работы. Анна Павловна сидела, как цербер, и следила, чтобы никто не лез к начальнице с расспросами.

Отношение Каримова к Вере изменилось не в лучшую сторону. Дело в том, что на ее место менеджера по рекламе на время декрета Веры была принята молодая девушка, которой, видимо, Каримов симпатизировал. Сотрудники отдела рекламы с одной стороны сочувствовали Вере, но с другой — были рады, что она вышла из декрета раньше положенного, так как новая начальница уступала Вере в профессионализме. Каримов, конечно, тоже отдавал себе отчет в этом. Он пытался пристроить новую пассию в другой отдел, но та, видимо, настаивала на этой должности. Каримов начал придираться к Вере по каждому незначительному поводу. Один раз он даже позволил себе отчитать ее на совещании за то, что рекламный отдел, якобы работает медленно и плохо ориентируется на запросы клиентов. Это совершенно не соответствовало тому, что было на самом деле. Все участники совещания с удивлением смотрели на директора. Раньше Каримов всегда ставил Веру в пример. Вера, привыкшая все говорить прямо, дождалась пока тирада начальника закончится, и попросила слова. Каримов раздраженно позволил Вере сказать:

— Дмитрий Иванович! Мне хотелось бы фактического подтверждения Ваших обвинений в адрес нашего отдела. Если можно, назовите, какие конкретно проекты мы задержали и насколько? Кто из клиентов пожаловался, что мы не удовлетворили их запросы?

Вера стояла с непроницаемым лицом и смотрела прямо в глаза Каримову. Дмитрий Иванович хорошо знал этот бесстрашный взгляд. Он бесил его. Большинство сотрудников не выдерживали натиска начальника, замолкали, бегали глазами по полу, переминались с ноги на ногу. Каримов знал, что может нести всякую околесицу, никто не смел возразить ему. С самого начала, когда Вера появилась в их компании, и Каримов, как обычно, решил приударить за хорошенькой девушкой, то получил от Веры прямолинейный отказ. Еще тогда он понял: «С этой бабой — держи ухо востро. Чуть распустишь язык, тут же получишь корректное возражение. И хочется крыть, да нечем». Каримов давно бы уволил ее, да она оказалась хороший профессионал. «Работу найдет. А сам потом будешь локти кусать» — так раньше думал Каримов, но теперь Вера достала его. Нервы уже не те. Да и компания хорошо раскручена, не загнется без Верки. Найдутся другие таланты.

— Я не понял, ты на кого голос повышаешь? С кого отчет требуешь?! — рявкнул Каримов, стукнув папкой с документами по овальному столу, за которым сидели участники совещания так, что все подпрыгнули на своих местах. — Пока я здесь начальник, ты будешь давать мне отчеты, а не с меня требовать! Ишь, какая умная! Не слишком ли я ношусь с тобой? Не переживай, незаменимых у нас нет! Если делает начальник замечание, сиди и молчи, вникай и исправляйся! А не лезь с претензиями! А то быстро окажешься на улице. Поинтересуйся в отделе кадров: сколько километров очередь из классных специалистов к нам в компанию?