Главная роль Веры Холодной - Виктор Полонский

Штабс-капитан понимающе улыбнулся.

– А теперь вот обдумала, – продолжала Вера. – И удивляюсь. Если Мирской, который офицер, поставлял Цалле через брата секретные сведения, как это мы вскользь предположили, то зачем ему лишний шум? Зачем прилюдно намекать на то, что брат был отравлен? Зачем показывать, что они с Цалле до сих пор не были знакомы и что она вообще не хотела с ним встречаться? Настолько, что пришлось ему являться на раут? И почему бы Вильгельмине Александровне не увести сразу же Мирского куда-нибудь для приватного разговора? Согласитесь, что все это вызывает недоумение.

– Вызывает, – ответил Немысский. – У меня тоже вызвало. Позвольте узнать, к каким выводам вы пришли? У вас же есть объяснение, верно?

– Есть! – подтвердила Вера. – Петербургский Мирской действительно передавал через своего брата какие-то сведения для Цалле. Возможно, что поэт даже и не знал, что именно он передает. Всегда можно придумать какое-нибудь объяснение. Каким-то образом Цалле или Мирскому стало известно о том, что полиция знает об отравлении и ведет следствие. Сдается мне, что при большом желании это можно узнать, разве не так?

– Можно, – согласился штабс-ротмистр. – Особенно с учетом щедрости госпожи Цалле. На нее, небось, весь участок молится, как на икону, и считает благодетельницей.

– Вильгельмина Александровна может предполагать, ее салон посещается тайными агентами полиции или контрразведки…

– Просто обязана предполагать! – воскликнул штабс-ротмистр.

Судя по выражению лица, ход Вериных рассуждений ему нравился. А чего бы не нравиться, ведь иначе никак поведение Мирского-офицера и не объяснить.

– Вот она и решила устроить спектакль, отметающий прочь предположения о ее знакомстве с Мирским. Раз уж полиции, а значит, и вам известно про отравление, так может стать известно и про остальное. Почему бы не принять меры предосторожности? А что неуклюже немного, так зато естественно. Это как в гимназии – если хочешь, чтобы тебя непременно вызвали отвечать урок, то надо сидеть с растерянным видом и избегать встречаться взглядами с преподавателем.

– Совершенно верно! – рассмеялся штабс-ротмистр. – И про гимназию верно, и про Мирского с Цалле. Я с вами полностью согласен – спектакль, чистейшей воды спектакль! Мирской, кстати говоря, по случаю кончины брата испросил месячный отпуск, сославшись на то, что душевные муки будут препятствовать исполнению им своих обязанностей. Отпуск ему предоставили, повод такой, что и отказать невозможно. Он пока остается в Москве, возвращаться в Петербург не спешит. Живет в «Петергофе», обедает в ресторанах, ежевечерне наведывается в заведение Бурышкиной, это там рядом, на Моховой… Странное поведение для скорбящего брата, не находите?

– Может, он пытается забыться? – неуверенно предположила Вера.

– В объятьях девиц мадам Бурышкиной? – Немысский саркастически скривился. – Я, Вера Васильевна, благодаря моему кузену Константину, который служит на черноморской эскадре, довольно хорошо знаю наших моряков и имею представление о том, каким образом они пытаются забыть про горе. Недаром же говорится, что три беса одного моряка не перепьют и не переспорят. Нет, Мирской нисколько не скорбит. Скорее всего у него какие-то срочные дела в Москве. Не удивлюсь, если он на девятый день поминки справлять не станет. Нет, вру – справит, пусть для виду, но справит, на это у него ума хватит.

Немного помолчали, думая каждый о своем, хотя, как оказалось, оба думали об одном и том же. Вера первой нарушила молчание.

– Там есть два подозрительных человека, – сказала она, – я уже о них упоминала. Репортер Вшивиков и грузинский князь Чишавадзе…

– Я вас умоляю, Вера Васильевна, – грустно сказал штабс-ротмистр. – Кабы всего два, а не все сто.

– Тем не менее они, на мой взгляд, заслуживают того, чтобы на них обратили внимание. Чишавадзе какой-то скользкий и неприятный… Не удивлюсь, если он не тот, за кого себя выдает, а чей-нибудь шпион, живущий в Москве под видом грузинского князя. И по-русски он говорит чисто, без акцента…

– Как ему прикажете говорить, если он вырос в Саратове у бабки с материнской стороны? – хмыкнул штабс-ротмистр. – Темная личность, согласен. Посредник во всевозможных делах, далеко не всегда благовидных. Немножко шулер, немножко мошенник, на руку нечист, у актрисы Зограф-Дуловой колье бриллиантовое украл, фамильную драгоценность, а у вдовы архитектора Жолтовского – золотой портсигар, память о муже, и его же бриллиантовые запонки. И это только то, что навскидку вспоминается. Но ловок, шельма, умеет выходить сухим из воды, и покровители у него есть. Весьма высокопоставленные покровители, поверьте на слово, имен называть не стану. Такие люди, как князь, могут оказаться очень полезны в определенных случаях, потому что чести и достоинства не знают, а руководствуются только алчностью. Кстати, он настоящий князь. У нас на многое смотрят сквозь пальцы, но самозванство не поощряется. Чужие драгоценности присваивать куда безопаснее, чем чужие титулы. Не уверен, что Чишавадзе способен на убийство… Впрочем, если ему хорошо заплатят, то он может и убить. Что же касается Вшивикова, то он довольно безобидный человек, репортер из отставных офицеров. Бойкий, пронырливый, этого у него не отнять. Повсюду успел примелькаться, вся Москва его знает…

– Из отставных пластунов! – многозначительно уточнила Вера.

– Ну и что?

– Как это «ну и что»?! – возмутилась Вера. – Вы разве не знаете, кто такие пластуны?! Я, женщина, и то знаю, читала в «Ниве» про их подвиги. И Вшивиков сам упоминал в разговоре со мной про снятие постов и застав противника! Что ему стоило переодеться в женское платье и заколоть Мейснера?! Да для него это пара пустяков! Я бы на вашем месте поинтересовалась, где он был вчера в три часа пополудни!

– Интересуются, – снова и как-то устало вздохнул штабс-ротмистр. – Всеми интересуются. Ищут, а стало быть, найдут. Главное – духом не падать, а верить и надеяться.

Вид у него при этом был совсем не бодрый, и особой уверенности в голосе не ощущалось.

В душе у Веры снова шевельнулось подозрение. А в самом ли деле штабс-ротмистр Немысский хочет найти убийцу или убийц? Не водит ли он ее за нос, подобно тому как это делал Алексей?

Подозрительность – она как болото. Затягивает. Нет, скорее не как болото, а как болезнь. Подкрадется незаметно – и вот человек уже в ее власти.

8

«Позавчера была предпринята неудачная попытка похищения 10-летнего сына московского заводчика-миллионера Мясникова. Похитить ребенка, находившегося на попечении экономки и бонны, пыталась его собственная мать, ведущая с мужем бракоразводный процесс. Г-жа Мясникова явилась на квартиру мужа, находящегося сейчас во Франции, якобы для того, чтобы навестить сына. Пользуясь тем, что экономка отлучилась за покупками, бонна пила чай на кухне, а прислуга занималась уборкой, мать вывела сына из дома, но уже на улице была остановлена возвращающейся домой экономкой. С помощью вмешавшегося городового удалось предотвратить похищение мальчика».

Ежедневная газета «Русское слово», 2 апреля 1912 года

Так и подмывало тряхнуть стариной, хотя о какой «старине» может идти речь, если тебе всего девятнадцать лет? Впрочем, это как посмотреть. Кто-то из выдающихся людей (кто именно, Вера не помнила) писал в своих мемуарах, что опыт определяется не количеством прожитых лет, а их содержанием, то есть тем, что пришлось пережить.

Содержание у Веры набралось богатое. Так, во всяком случае, казалось ей самой. Всего-то три года прошло с окончания гимназии (даже немногим меньше того), а кажется, что целая вечность. Вечность, в которой чего только не было… Так что старина, она и есть старина. Есть чем тряхнуть.

Прямо с Малой Грузинской, от Немысского, Вера отправилась на Чистые пруды. Извозчика, правда, подряжала до Пятницкой. Кто их знает, этих контрразведчиков, вместе с их симпатичным и в то же время загадочным начальником? Может, кто-то тайком наблюдает за ней, с них станется. Но когда выехали на Кудринскую площадь, Вера велела извозчику ехать на Чистые пруды к ресторану «Прогресс». Наглый автомедон[33] попробовал было выторговать лишний двугривенный, но Вера на это сказала, что никакой прибавки не будет, поскольку до Пятницкой ехать столько же, если не больше, и, чтобы не пришлось торговаться-пререкаться всю дорогу, пригрозила нажаловаться куда следует. Оборот «куда следует» употребила не случайно, поскольку совершенно не представляла, кому жалуются на извозчиков – Городской управе или полиции. Но угроза возымела действие – вымогатель умолк и более прибавки не просил.

Возле входа в ресторан стояли двое мужчин богемной наружности. Длинные волосы, модные велюровые шляпы, подкрученные усики, реденькие эспаньолки[34], яркие сюртуки – у одного синий, у другого зеленый, причем зеленый смело сочетался с красным кашне, а синий с желтым.