Главная роль Веры Холодной - Виктор Полонский

Нет, сколь бы коварной ни была Цалле, она не решилась бы действовать вот так, нарочито подставляясь в убийцы. Эта игра предполагает наличие умного противника, который сможет заподозрить чей-то тайный умысел в прямых уликах. А нападешь на дурака, так он и рад будет ухватиться за то, что ему подсовывают. В тонкости вникать не станет, умозаключений строить не захочет, а пойдет по самому простому пути. А дураков в полиции хватает, как и везде, впрочем, и Вильгельмина Александровна на этот счет обольщаться не может.

Нет, это не она убивает. Это кто-то искусно пытается выставить ее виновной.

9

«При Румянцевском музее устраивается специальный чеховский музей, в который семья писателя намерена передать все относящееся к А.П. Чехову, что имеется в настоящее время в ее распоряжении. В состав комитета чеховского музея из числа родственников вошли вдова покойного писателя О.Л. Книпер-Чехова, его сестра М.П. Чехова и его брат И.П. Чехов. Румянцевский музей предоставил для музея А.П. Чехова часть одного из своих залов, с намерением превратить его в чеховский зал по мере пополнения экспозиции».

Газета «Московские ведомости», 4 апреля 1912 года

В субботу у Вильгельмины Александровны был приготовлен очередной сюрприз – из Петербурга приехал поэт Игорь Северянин, которого сама хозяйка называла «новой надеждой отечественной поэзии». «Новую надежду» готовились слушать основательно – перед сценой расставили три ряда стульев, а у входа, на подходе к столам со снедью, тощая, бледная девица, в унылом фиолетовом с блестками платье и с черной розой в соломенных волосах, продавала книжечки под названием «Качалка грёзэрки». Книжечки были разложены на столе тремя аккуратными стопками. Книгами в отличие от закусок никто не интересовался. Девица сидела на стуле, опершись острыми локтями на стол, и откровенно скучала.

– Скажите, пожалуйста, что это за грёзэрка такая? – спросила Вера, взяв в руки одну из книжечек.

Девица окинула ее взглядом, полным такого откровенного презрения, что Вера положила книжечку на место и поспешила отойти прочь. Но интерес остался. Грёзэрка? Гризетка[38]? Гризельда[39]? Та, кто грезит? «Ничего, спрошу у самого поэта, – решила Вера. – Может, он окажется поприветливее, чем девушка с розой. Нашли, однако, кому поручить торговлю. Столь нелюбезная особа ни одной книги не продаст…»

Поэта ждали к восьми часам, а пока Вера пыталась сделать, то есть узнать что-то полезное для дела. Свято место пусто не будет, а хорошенькой женщине не придется долго скучать одной. Вместо Мейснера Веру стал опекать Шершнев (если слово «опекать» было вообще здесь уместно). Во всяком случае, едва увидев Веру, он завел с ней разговор о поэзии, с поэзии перешел на музыку, с музыки на то, как тяжело быть адвокатом, а еще тяжелее – хорошим адвокатом… Все новые знакомые сразу же запоминали, что Вера – жена адвоката Владимира Холодного, при других обстоятельствах этим можно было бы гордиться, а сейчас как-то не хотелось. Вера уже подыскивала удобный предлог для того, чтобы отделаться от Шершнева, потому что на горизонте появились Вшивиков и Нирензее. Эрнест Карлович на сей раз был без своей «бриллиантовой» Эмилии Хагельстрем. Вера была бы не прочь на правах давней (еще с прошлого года) знакомой поболтать с ним. Заодно, может, и получится выведать, какие интересы или какие соображения привели его сюда. Здесь любой мог оказаться шпионом или тайным агентом (слова разные, суть едина), но какой прок Вильгельмине Александровне в архитекторе и домовладельце? Какие секреты он может выдать? Планы по строительству новых доходных домов? График передвижения ассенизационных повозок? Секрет производства какого-нибудь особо прочного кирпича? Навряд ли. Впрочем, можно же не владеть секретами, а только посредничать, а как посредник господин Нирензее с его широкими связями может принести большую пользу. Но не исключено, что ему просто захотелось послушать, как поэт Северянин станет читать свои стихи.

– Кстати, Яков Гаврилович, а кто сегодня будет читать нам стихи? – спросила Вера.

Спросила не очень-то кстати, поскольку Шершнев в этот момент рассказывал скучную историю о том, как кто-то из адвокатов помог ему отсудить акции Либаво-Роменской железной дороги (Вера о такой и не слыхала никогда). Но слово «кстати» тем и хорошо, что дает возможность увести в сторону любой разговор. Кстати, и все. А к чему именно «кстати», это уже к делу не относится.

– Вы хотите сказать, какой безумец решился читать свои стихи там, где умер другой поэт? – усмехнулся Шершнев. – Я вообще удивляюсь тому, что нашей дорогой хозяйке удалось заполучить нового чтеца спустя неделю после смерти Мирского-Белобородько. Могу предположить, чего ей это стоило. Во всяком случае, я впервые вижу здесь торговлю книгами, да еще по такой невероятной цене – целых пять рублей за плохо отпечатанную и кое-как переплетенную брошюру! Я, Вера Васильевна, в поэзии, может, и не слишком хорошо разбираюсь, особенно в современной. Декаденты, символисты, буквально на днях какие-то акмеисты объявились… Но когда-то, в начале славных дел моих, я на паях владел двумя типографиями, в Москве и в Нижнем. И представляю, что «Качалке» этой в базарный день красная цена – двугривенный…

Вере было досадно. Шершнев сам вспомнил про Мирского-Белобородько, но тут же принялся рассуждать о ценах на книги. Дались ему эти цены! Да пусть хоть по десять рублей продают! Не хочешь, не покупай. Барышник какой-то, а не промышленник! Впрочем, промышленник – это делец, а любой делец по натуре своей барышник.

Дважды к ним подходили незнакомые господа, которых Шершнев представлял Вере. Первый оказался Гедеоном Фридриховичем Краузе, владельцем магазина дамского рукоделия, а второй Иваном Яковлевичем Фидлером, хозяином декатировочного[40] заведения на Маросейке. Оба они, перебросившись одним-двумя словами с Яковом Гавриловичем, отходили прочь. Напрасно Вера надеялась на то, что их появление принесет ей свободу.

Помощь неожиданно пришла оттуда, откуда ее Вера и не чаяла получить. Вдруг к ним подошла Вильгельмина Александровна и заявила, что намерена похитить Веру на четверть часа, причем сказано это было тоном, напрочь исключавшим все возражения. Вера не только удивилась подобной категоричности, но и была слегка оскорблена. Однако виду не подала, предпочла скрыть свое недовольство. Такие люди, как Цалле, понапрасну ничего не делают. Если демонстрируют свое превосходство, то с каким-то намерением…

Через ту самую боковую дверь, в которую Цалле уводила Мирского-Белобородько, узким коридором они прошли в соседнее здание гостиницы и поднялись на второй этаж, где коридор был шире и вообще роскошнее. Вера догадалась, что Вильгельмина Александровна ведет ее к себе, в свои покои, и не ошиблась. За все время, пока они шли, Цалле не сказала ни слова и даже, идя впереди, ни разу не оглянулась. Только когда остановилась у одной из дверей, посмотрела на Веру и натянуто улыбнулась.

Из большой прихожей Вильгельмина Александровна прошла в кабинет, обставленный совершенно по-мужски – тяжеловесной, основательной мебелью. Молча указала Вере рукой на одно кресло, сама села в другое и без каких-либо предисловий огорошила:

– Полковник Спаннокки передает вам поклон, Вера Васильевна.

Хорошо, что Вера сидела, а то ведь могла бы и упасть, потому что от удивления и испуга учащенно забилось сердце, закружилась голова и по телу разлилась слабость. Но ненадолго, на мгновение-другое, не больше, причем время телесного «смятения» Вера использовала с толком – успела, пусть даже и наспех, обдумать стратегию своего поведения.

Что толку отрицать очевидное? Это раз. Ну-ка, ну-ка, уж не передал ли Спаннокки свои «полномочия» Вильгельмине Александровне? Это два. Удачно ли все складывается или нет? Довольно удачно – зверь, кажется, сам бежит на ловца. Это три.

– Граф уже полковник? – «удивилась» Вера. – Надо же…

– Хваленая щедрость австрийского двора распространяется на все, в том числе и на звания с наградами. – Вильгельмина Александровна криво усмехнулась и добавила: – Кроме денег. С деньгами у старины Франца-Иосифа плохо. Или, правильнее будет сказать, совсем плохо. Россия и Австрия – это колоссы на глиняных ногах, с той лишь разницей, что у Австрии эти ноги позолочены, а у России – нет. Но сути это не меняет. В мире есть только одна сила, могущая управлять им…

Озорной чертик дернул Веру за язык.

– Британия? – произнесла она не столь вопрошающе, сколь утвердительно.

Вильгельмина Александровна неожиданно улыбнулась. Благосклонно.

– Люблю остроумных людей, – сказала она. – С ними приятно иметь дело. Когда-то, во времена старухи Виктории, британский лев мог грозно рычать. Но он давно сдох и способен только смердеть. Если бы не Америка… Впрочем, я пригласила вас сюда не для разговоров о политике. Хотите чего-нибудь выпить? Чаю? Или, может, вина?