Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

от всего этого?

— «Напоите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви».[883]

— Да, именно так. Это обо мне. Это моя вина.

— Почему вы вышли за него замуж?

— О! — Глаза ее расширились. — Очень просто. Потому что влюбилась в него.

— Понятно.

— Это было какое-то ослепление. Вы же понимаете, у него обаяние, он сексуально привлекателен.

— Да, понимаю.

— Но он был и романтически привлекательным. Один старик, который знал меня всю жизнь, предупреждал: «Крути любовь с Ричардом, но не выходи за него замуж». Он оказался прав. Видите ли, я была очень несчастна, а тут появился Ричард. Сон наяву. Любовь, и Ричард, и лунный свет, и остров. Поможет и никому не причинит вреда. Но вот я получила этот сон, эту мечту но я не та, какой видела себя в мечтах. Я всего лишь та, которая намечтала это.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Смогу я стать такой, какой я видела себя в мечтах?

Хотелось бы.

— Не сможете, если никогда такой не были в реальности.

— Я бы уехала, но куда? Прошлое ушло, в него не вернуться. Надо бы начать все сначала, но я не знаю как или где. И в любом случае я не могла бы причинить боль Ричарду. Он и так много страдал.

— Разве?

— Да, из-за той женщины, на которой был женат.

Она была прирожденная шлюха. Красивая, веселая, но абсолютно безнравственная. Он этого не понимал.

— Он и не мог бы.

— Она его бросила, и он ужасно переживал. Он обвинял себя, считал, что обманул ее ожидания. Знаете, он ее не обвинял, он ее — жалел!

— В нем слишком много жалости.

— Разве может быть слишком много жалости?

— Да, и это мешает прямо смотреть на вещи. К тому же это оскорбляет.

— Что вы имеете в виду?

— Оскорбление, как в молитве фарисея: «Господи, благодарю Тебя, что я не такой, как этот человек».[884]

— А вы разве никого не жалели?

— Жалел, я же человек. Но я этого остерегаюсь.

— Но какой же в этом вред?

— Жалость может привести к действиям.

— Которые могут быть вредными?

— Результаты могут быть очень вредными.

— Для вас?

— Нет-нет, что вы. Для другого человека.

— Что же делать человеку, если ему жаль кого-то?

— Оставить все в Божьих руках.

— Это безжалостно… грубо.

— Зато не так опасно, как поддаться жалости.

Она наклонилась к нему.

— Скажите, вы меня нисколько не жалеете?

— Стараюсь не жалеть.

— Почему?

— Чтобы не возбудить в вас жалости к себе самой.

— Вы думаете, я себя жалею?

— А вы не жалеете?

— Нет, — медленно сказала она. — Нет, не жалею. У меня все запуталось, и в этом виновата я сама.

— Обычно так и бывает, но в вашем случае это не обязательно так.

— Скажите… вот вы мудрый, вы проповедовали людям — что мне делать?

— Вы знаете.

Она посмотрела на него и вдруг засмеялась — весело и дерзко.

— Да. Я знаю. Очень хорошо знаю. Бороться.

Часть четвертая

Как это начиналось — 1956

Глава 1

Ллевеллин взглянул на дом, перед которым остановился.

Тот выглядел разбитым, как и улица, на которой стоял. В этой части Лондона царила разруха, принесенная войной. Впечатление было гнетущее. Ллевеллин приуныл.

Поручение, которое ему следовало исполнить, было не из легких. Он не уклонился, но понимал, что будет рад, когда наконец выполнит его — так хорошо, как только сможет Он вздохнул, расправил плечи, поднялся по нескольким ступенькам и прошел сквозь вращающуюся дверь.

Внутри здания кипела деловая жизнь — но кипела четко и организованно. Из коридора доносились торопливые, но дисциплинированные шаги. Молодая женщина в темно-синей униформе остановилась возле него.

— Чем могу помочь?

— Я хочу видеть мисс Франклин.

— Извините, мисс Франклин не может сегодня никого принять. Я провожу вас в офис к секретарю.

Но он мягко настаивал:

— Это очень важно. Будьте добры, передайте ей это письмо.

Молодая женщина провела его в небольшую приемную и ушла. Через пять минут явилась подвижная приветливая толстушка.

— Я мисс Харрисон, секретарь мисс Франклин. Боюсь, вам придется подождать. Мисс Франклин занята с ребенком, который сейчас отходит от наркоза после операции.

Ллевеллин поблагодарил и стал расспрашивать. Она просияла и стала энергично рассказывать о Фонде Уорли для умственно неполноценных детей.

— Фонд старый, существует еще с восемьсот сорокового года. Его основатель, Натаниэль Уорли, был мельник. — Так все неудачно — фонды сократились, инвестиции уменьшились… цены выросли… виновата администрация. Но с тех пор как мисс Франклин стала управляющей…

Она просветлела лицом и затараторила еще быстрее.

Мисс Франклин явно была солнцем на ее небосводе.

Мисс Франклин расчистила авгиевы конюшни, мисс Франклин реорганизовала то и это, мисс Франклин сражалась с властями и победила, и теперь, разумеется, мисс Франклин стала верховной правительницей, и все к лучшему в этом лучшем из миров.

Ллевеллин удивлялся, почему похвалы одной женщины другой звучат всегда так жалко и грубо. Едва ли ему понравится восхваляемая мисс Франклин некая пчелиная матка: остальные женщины жужжат вокруг нее, а она растет и процветает благодаря своей власти.

Наконец его повели наверх, потом по коридору, и мисс Харрисон постучала в дверь и отступила, приглашая его войти в святая святых — личный офис мисс Франклин.

Она сидела за столом и выглядела хрупкой и страшно усталой. Она встала, пошла к нему навстречу, и он смотрел на нее в благоговейном изумлении.

Почти не дыша, он сказал:

— Это вы…

Она слегка нахмурилась, сдвинув брови, — он хорошо их знал. Это было то самое лицо — бледное, нежное, с большим печальным ртом, глубокими темными глазами, волосы разлетались от висков, как крылья. Трагическое лицо, думал он, хотя этот рот создан для того, чтобы смеяться, и нежность легко преображает гордое строгое лицо.

Она мягко сказала:

— Доктор Ллевеллин? Зять писал мне, что вы приедете. Вы очень любезны.

— Боюсь, известие о смерти сестры было для вас шоком.

— О да. Она была так молода!

Голос дрогнул, но она держала себя в руках. Он подумал: «Дисциплинированна, сама себя дисциплинирует».

В ее одежде было что-то от монахини: на ней было черное платье с белым воротничком.

Она тихо сказала:

— Лучше бы я умерла, чем она. Но, наверное, все так говорят.

— Не всегда. Только когда очень любят или когда собственная жизнь становится непереносимой.

Раскрыв глаза, она смотрела на него. Спросила:

— Так вы в самом деле доктор Ллевеллин Нокс?

— Был. Я называю себя доктор Мюррей Ллевеллин.

Это спасает от