Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Радуясь этой перспективѣ, веселый мальчикъ еще разъ повернулся на одной ногѣ и побѣжалъ домой.

Въ продолженіе этого интереснаго разговора съ возлюбленнымъ сыномъ вдовы, м-ръ и м-съ Раддль вели оживленную бесѣду съ упрямымъ извозчикомъ относительно платы, которую онъ долженъ былъ получить за свою ѣзду. Окончивъ этотъ споръ въ пользу безсовѣстнаго возницы, м-съ Раддль, размахивая руками, приблизилась къ подъѣзду.

— Ахъ, Мери-Анна, что это съ тобою, моя милая? — спросила м-съ Клоппинсъ.

— Охъ, ужъ не спрашивай! я вся дрожу, Бетси, — отвѣчала м-съ Раддль. — Муженекъ-то мой хуже всякой бабы: вездѣ и всегда я обязана хлопотать одна по его милости.

Иначе и не могло бы быть: при самомъ началѣ непріятнаго спора съ извозчикомъ м-съ Раддль сказала своему супругу, чтобы онъ держалъ языкъ на привязи и не совался не въ свое дѣло; но когда, въ настоящемъ случаѣ, онъ хотѣлъ представить въ свое оправданіе этотъ извинительный пунктъ, м-съ Раддль немедленно обнаружила несомнѣнные признаки обморока, предшествуемаго сильнымъ взрывомъ истерическаго припадка. И лишь только это обстоятельство было замѣчено изъ окна маленькой гостиной домика съ красными воротами и принято къ свѣдѣнію м-съ Бардль, жилица ея, Сандерсъ и жилицына служанка бросились стремглавъ за ворота и потащили гостью въ домъ, разговаривая всѣ вдругъ, испуская вопли, стоны, жалобные крики, какъ будто м-съ Раддль была безпримѣрной страдалицей между всѣми смертными, обреченными страдать и мучиться цѣлую жизнь. Гостью положили на софу, расшнуровали, разстегнули, приставили бутылочку къ ея ноздрямъ, скляночку къ ея рту, и потомъ всѣ вмѣстѣ принялись растирать ея виски съ такою дружною дѣятельностью, что м-съ Раддль, чихая и зѣвая, принуждена была объявить наконецъ, что ей, слава Богу, гораздо лучше.

— Ахъ, бѣдняжка! — воскликнула м-съ Роджерсъ. — Я слишкомъ хорошо знаю, отчего она страдаетъ.

— Охъ, кто-жъ этого не знаетъ! — воскликнула м-съ Сандерсъ. — Бѣдная, бѣдная страдалица!

И затѣмъ всѣ леди простонали вкупѣ, и всѣ объявили единодушно, что жалѣютъ несчастную страдалицу отъ всего сердца и отъ всей души. Даже маленькая горничная жилицы, дѣвчонка тринадцати лѣтъ отъ роду и трехъ футовъ ростомъ, поспѣшила выразить свое соболѣзнованіе плачевнымъ тономъ.

— Однако, что-жъ такое случилось? — спросила м-съ Бардль.

— Что это васъ разстроило, сударыня? — спросила м-съ Роджерсъ.

— Охъ, меня ужасно растревожили! — отвѣчала м-съ Раддль болѣзненнымъ тономъ жалобы и упрека.

Всѣ леди бросили негодующій взоръ на м-ра Раддля.

— Позвольте, сударыня, я вамъ объясню все дѣло, — сказалъ этотъ несчастный джентльменъ, выступая впередъ. — Когда мы подъѣхали къ этому дому, y насъ, видите ли, вышелъ споръ съ кучеромъ кабріойля {Вмѣсто кабріолета. Несчастный джентльменъ промолвился весьма неудачно, придавъ этому французскому экипажу англійское окончаніе совершенно извращающее смыслъ предмета. Онъ сказалъ cabrioily (oily — масляный) вмѣсто cabriolet и этимъ натурально обнаружилъ крайнее невѣжество, поразившее непріятнымъ образомъ утонченный вкусъ его благовоспитанной супруги. Вотъ почему она и взвизгнула тотчасъ же по произнесеніи этого слова. Прим. перев.}…

Громкій и пронзительный взвизгъ изъ устъ раздраженной супруги сдѣлалъ дальнѣйшее объясненіе совершенно невозможнымъ.

— Вы ужъ лучше бы оставили насъ, м-ръ Раддль, — сказала м-съ Клоппинсъ, — въ вашемъ присутствіи, я полагаю, ей никогда не придти въ себя.

Съ этимъ мнѣніемъ согласились всѣ безъ исключенія леди, и м-ръ Раддль принужденъ былъ выйти. Ему отрекомендовали удалиться на задній дворъ, гдѣ онъ и погулялъ около четверти часа. По истеченіи этого времени, м-съ Бардль воротилась къ нему съ торжествующимъ лицомъ и объявила, что онъ можетъ, если угодно, войти въ комнату, но съ условіемъ — вести себя какъ можно осторожнѣе въ отношеніи своей жены. Конечно, онъ не думаетъ оскорбить грубымъ обхожденіемъ деликатныя чувства бѣдной женщины, но Мери-Анна имѣетъ, къ несчастью, такую слабую комплекцію, и если не заботиться о ней, какъ о нѣжномъ цвѣточкѣ, м-ръ Раддль можетъ потерять ее совершенно неожиданнымъ образомъ, и это, разумѣется, будетъ служить ему горькимъ упрекомъ на всю жизнь. Всѣ эти и подобныя рѣчи м-ръ Раддль выслушалъ съ великою покорностью и скоро воротился въ гостиную, кроткій и смирный какъ ягненокъ.

— A я вѣдь еще васъ не познакомила, м-съ Роджерсъ, — сказала м-съ Бардль. — Вотъ это м-ръ Раддль, сударыня; м-съ Клоппинсъ, сударыня; м-съ Раддль, сударыня…

— Родная сестрица м-съ Клоппинсъ, сударыня, — дополнила м-съ Сандерсъ.

— Право? — сказала м-съ Роджерсъ граціознымъ тономъ. — Скажите пожалуйста, какъ это мило!

М-съ Раддль улыбнулась очень сладко, м-ръ Раддль поклонился, м-съ Клоппинсъ съ неописанною любезностью выразила убѣжденіе, что ей чрезвычайно пріятно познакомиться съ такою очаровательною леди, какъ м-съ Роджерсъ, о которой она уже давно наслышалась самыхъ лестныхъ отзывовъ. Этотъ комплиментъ былъ принятъ съ граціозной снисходительностью.

— A вы что скажете, м-ръ Раддль? — спросила м-съ Бардль.

— Я, сударыня? Ничего. Я очень радъ.

— Чему-жъ ты радуешься, болванъ? — проговорила м-съ Раддль.

— Помилуй, душа моя, какъ же ему не радоваться? — подхватила м-съ Бардль. — Онъ, да еще Томми, будутъ единственными нашими кавалерами, когда мы поѣдемъ теперь въ Гемпстедъ, въ "Испанскую гостинницу". Всякому порядочному джентльмену должно быть очень пріятно сопровождать столькихъ дамъ. Вы какъ объ этомъ думаете, м-съ Роджерсъ?

— Я совершенно согласна съ вами, — сказала м-съ Роджерсъ.

И согласились всѣ до одной, что м-ръ Раддль долженъ считать себя счастливѣйшимъ изъ смертныхъ, по поводу этой поэтической прогулки.

— Вы угадали мои чувства, милостивыя государыни, — сказалъ м-ръ Раддль, самодовольно потирая руки и обнаруживая желаніе выставить себя съ выгоднѣйшей стороны въ глазахъ прелестныхъ собесѣдницъ. — Только вотъ видите, если сказать правду, въ ту пору какъ мы ѣхали сюда въ кабріойли…

Но при повтореніи этого слова, возбудившаго такія печальныя воспоминанія, м-съ Раддль испустила опять пронзительный звукъ, и приставила платокъ къ своимъ глазамъ. М-съ Бардль сердито нахмурила брови на м-ра Раддля, въ ознаменованіе, что ему ужъ было бы лучше воздержаться отъ всякихъ замѣчаній. Затѣмъ жилицына служанка получила приказаніе подчивать гостей.

Это было сигналомъ къ раскрытію завѣтныхъ сокровищъ буфета, гдѣ помѣщались блюда съ апельсинами и бисквитами, одна бутылка стараго портвейна и бутылка превосходнаго индійскаго хереса, за которую въ одномъ изъ лучшихъ погребовъ заплатили ровно полтора шиллинга. Всѣ эти сокровища предложены были, къ наслажденію публики, отъ имени жилицы м-съ Бардль, и о нихъ-то маленькій Томми ничего не хотѣлъ сказать любознательной м-съ Клоппинсъ. Послѣ этого предварительнаго угощенья со стороны м-съ Роджерсъ, общество благополучно усѣлось въ гомпстедскій омнибусъ, и черезъ два часа пріѣхало къ загороднымъ садамъ, гдѣ процвѣтала "Испанская гостиница". Здѣсь самый первый поступокъ м-ра Раддля едва не повергъ въ обморокъ его любезную супругу: онъ имѣлъ глупость заказать чаю на семь персонъ, считая за особую персону мастера Бардля, и это было очень опрометчиво, какъ единодушно согласились всѣ прекрасныя леди: маленькій Томми могъ бы, конечно, пить изъ одной чашки съ кѣмъ-нибудь, или пріотвѣдывать изъ всѣхъ чашекъ, когда въ комнатѣ не будетъ трактирнаго лакея. Это избавило бы отъ лишнихъ издержекъ, и чай былъ бы одинаково душистъ и крѣпокъ.

Но уже не было возможности поправить этой непростительной ошибки. Чайный подносъ явился съ семью блюдечками и чашками; бутерброды были равномѣрно приготовлены на столько же персонъ. М-съ Бардль, по единодушному желанію, заняла первое мѣсто за столомъ, по правую ея руку сѣла м-съ Роджерсъ, по лѣвую — м-съ Раддль. Когда такимъ образомъ, все пришло въ надлежащій порядокъ, игривая веселость одушевила всю компанію, и разговоръ полился быстрѣйшимъ потокомъ.

— Какъ пріятно дышать деревенскимъ воздухомъ! — замѣтила м-съ Роджерсъ, испустивъ глубокій вздохъ. — Мнѣ кажется, я бы согласилась остаться здѣсь на всю жизнь.

— О, не говорите этого, сударыня! — возразила м-съ Бардль съ нѣкоторой запальчивостью, находя, что, въ качествѣ домовой хозяйки, ей никакъ не слѣдуетъ поощрять такого образа мыслей. — Вы бы здѣсь не долго прожили, м-съ Роджерсъ, увѣряю васъ.

— Конечно, конечно, — подтвердила м-съ Клоппинсъ, — при вашей живости характера, никакъ нельзя ограничиться однообразными удовольствіями загородной жизни. И повѣрьте, м-съ Роджерсъ, деревня вамъ надоѣла бы въ какія-нибудь двѣ и ужъ много, три недѣли.

— На мой взглядъ, милостивыя государыни, — замѣтилъ м-ръ Раддль, окидывая взоромъ все маленькое общество, — деревня хороша собственно для одинокихъ особъ, которымъ нѣтъ надобности заботиться о комъ бы то ни было, и о которыхъ тоже не заботится ни одна душа въ мірѣ. Для такихъ особъ, обманутыхъ въ своихъ ожиданіяхъ, надеждахъ, мечтахъ, деревня, скажу я вамъ, настоящій кладъ.