Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Въ какомъ же это?

— Въ груди, молодой человѣкъ, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ, приставляя зонтикъ къ своему жилету.

При этомъ трогательномъ отвѣтѣ м-съ Уэллеръ, не владѣя больше своими чувствами, — зарыдала во весь голосъ и энергически выразила свое душевное убѣжденіе, что красноносый жирный толстякъ былъ удивительный, рѣдкій человѣкъ между всѣми методистами, какіе когда-либо появлялись на европейской и американской почвѣ.

— Мнѣ кажется, сударыня, господину пастырю хочется выпить чего-нибудь, стаканчикъ-другой-третій? Въ грудныхъ болѣзняхъ бываетъ это пользительно. Не такъ-ли маменька? — спросилъ Самуэль.

Достойная леди, уклоняясь отъ прямого отвѣта на этотъ вопросъ, бросила вопрошающій взглядъ на м-ра Стиджинса, и этотъ джентльменъ, моргая своими кроваво-красными глазами, поспѣшилъ приставить къ горлу ладонь правой руки, въ ознаменованіе того, что печальное зрѣлище дѣйствительно пробудило жажду въ его душѣ.

— Да, Самуэль, м-ръ Стиджинсъ желаетъ утолить свою жажду, — сказала м-съ Уэллеръ, печальнымъ тономъ.

— Какіе напитки вы употребляете, сэръ? — спросилъ Самуэль.

— Ахъ, молодой человѣкъ, молодой человѣкъ! — воскликнулъ м-ръ Стиджинсъ, возводя свои багровые глаза къ потолку. — Всѣ напитки — суета суетъ.

— Справедливо, слишкомъ справедливо! — сказала м-съ Уэллеръ, испуская тяжкій стонъ и кивая головою въ знакъ своего совершеннѣйшаго согласія съ мнѣніемъ господина пастыря.

— Въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, — подтвердилъ Самуэль. — Какую же суету вы предпочитаете для собственнаго употребленія, сэръ? Какая суета пріятнѣе отзывается на вашъ вкусъ?

— Ахъ, молодой другъ мой, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ. — Я презираю всѣ виды этихъ суетъ; но ужъ если какой-нибудь изъ нихъ менѣе другихъ для меня отвратителенъ и противенъ, такъ это — влага, называемая ромомъ, и въ настоящемъ случаѣ, молодой другъ мой, я, быть можетъ, не отказался бы промочить изсохшее горло горячимъ ромомъ съ тремя кусками сахара, разведенными въ стаканѣ.

— Это очень хорошо, сэръ; но съ прискорбіемъ я долженъ замѣтить, что этой-то именно влаги и не позволяютъ держать въ буфетѣ нашего заведенія.

— О, безжалостныя, жестоковыйныя, одебелѣлыя сердца! — воскликнулъ м-ръ Стиджинсъ. — О, неумолимые гонители человѣческихъ недуговъ!

Съ этими словами м-ръ Стиджинсъ опять возвелъ наверхъ свои глаза и ударилъ себя зонтикомъ по жилету. И должно сказать правду, негодованіе достопочтеннаго джентльмена было на этотъ разъ выраженіемъ искренняго и непритворнаго чувства.

Сдѣлавъ еще нѣсколько выразительныхъ замѣчаній относительно безчеловѣчія и чудовищной жестокости содержателей тюремнаго буфета, м-ръ Стиджинсъ съ похвалою отозвался о другой влагѣ, называемой портвейномъ, и оказалось, по его словамъ, что эта суета можетъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, служить суррогатомъ горячаго рома, особенно, если разсыропить ее теплой водой, сахаромъ и корицей. На этомъ основаніи, сдѣлано было соотвѣтствующее распоряженіе относительно бутылки портвейна, и, когда Самуэль отправился въ буфетъ, красноносый джентльменъ и м-съ Уэллеръ одновременно взглянули на м-ра Уэллера старшаго и одновременно испустили по глубокому вздоху и стону.

— Ну, другъ мой, Самми, — сказалъ старый джентльменъ, когда сынъ его воротился изъ буфета, — я надѣюсь, что ты надолго развеселишься послѣ этого родственнаго визита. Какъ тебѣ нравится эта пріятная бесѣда, Самми?

— Перестань, закоснѣлая душа, — отвѣчалъ Самуэль:- прошу тебя не обращаться ко мнѣ съ такими замѣчаніями. Молчи лучше и слушай.

Но эти слова, повидимому, вовсе не произвели вожделѣннаго результата. М-ръ Уэллеръ старшій никакъ не могъ обуздать своего страннаго припадка, и въ ту пору, какъ супруга его и м-ръ Стиджинсъ сидѣли пригорюнившись на своихъ стульяхъ, съ глазами, поднятыми къ потолку, старый джентльменъ принялся выдѣлывать въ воздухѣ таинственные жесты, служившіе выраженіемъ его пламеннаго желанія расплющить красный носъ вышеозначеннаго Стиджинса, и было очевидно, что эта пантомима доставляла ему величайшее утѣшеніе и отраду. Однакожъ, продолжая выдѣлывать эти штуки, старый джентльменъ едва не попалъ въ просакъ; когда м-ръ Стиджинсъ припрыгнулъ со своего мѣста на встрѣчу глинтвейну, принесенному изъ буфета, голова его чуть-чуть не пришла въ соприкосновеніе со сжатымъ кулакомъ, которымъ м-ръ Уэллеръ старшій описывалъ въ воздухѣ свои воображаемые фейерверки.

— Ахъ ты, неуклюжій старичина! — сказалъ Самуэль, поспѣшившій весьма кстати на выручку своего отца. — Что это тебѣ вздумалось съ такимъ азартомъ протянуть руку въ этому стакану? Развѣ не видишь, что ты чуть не задѣлъ этого джентльмена?

— Ненарочно, Самми, ненарочно, другъ мой, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, озадаченный этимъ совершенно непредвидѣннымъ столкновеніемъ событій.

— Извините этого старика, сэръ, впередъ онъ будетъ учтивѣе, — сказалъ Самуэль, когда красноносый джентльменъ, поправляя свои волосы, снова усѣлся на стулъ. — Какого вы мнѣнія, сэръ, объ этой теплой суетѣ?

М-ръ Стиджинсъ не учинилъ словеснаго отвѣта, но жесты его приняли выразительный характеръ. Онъ пріотвѣдалъ влагу въ стаканѣ, который ему подали, потомъ бережно поставилъ свой зонтикъ на полъ и пріотвѣдалъ еще, разглаживая въ то же время свой жилетъ и верхнюю часть панталонъ. Наконецъ, м-ръ Стиджинсъ залпомъ выпилъ весь стаканъ и, облизнувшись, подалъ его Самуэлю съ тѣмъ, чтобы онъ приказалъ изготовить другую порцію такого же вещества.

М-съ Уэллеръ, съ своей стороны, отдала также должную справедливость этому составному веществу. Сперва, какъ и слѣдуетъ, она объявила положительно, что не беретъ въ ротъ ни одной капли; потомъ съ великимъ трудомъ проглотила крошечную капельку, потомъ большую каплю, и потомъ уже вдругъ нѣсколько капель, безъ малѣйшаго труда. Получивъ отъ природы комплекцію весьма чувствительнаго свойства, достойная леди весьма успѣшно вытягивала по слезинкѣ изъ своихъ глазъ съ каждой каплей глинтвейна и, растопляя постепенно свои чувства, достигла наконецъ величайшаго паѳоса при обнаруживаніи скорби и печали.

М-ръ Уэллеръ старшій наблюдалъ эти явленія съ превеликимъ отвращеніемъ и досадой, и когда, наконецъ, м-ръ Стиджинсъ, послѣ второй порціи крѣпительнаго напитка, вдругъ испустилъ изъ своей груди нѣсколько скорбныхъ вздоховъ и стоновъ, старый джентльменъ открыто выразилъ свое неудовольствіе многочисленными и безсвязными рѣчами, въ которыхъ, впрочемъ, нельзя было доискаться опредѣленнаго значенія и смысла.

— Вотъ что, другъ мой, Самми, шепнулъ м-ръ Уэллеръ на ухо своего сыну, послѣ продолжительнаго пристальнаго наблюденія за движеніями супруги и достопочтеннаго м-ра Стиджинса, — желудокъ y твоей мачихи, думать надобно, ужасно испорченъ такъ-же, какъ и у этого пастыря съ краснымъ носомъ.

— Отчего ты такъ думаешь? — сказалъ Самуэль.

— Да оттого, видишь ты, что крѣпительные напитки ничуть не скрѣпляютъ ихъ суставовъ: все, что входитъ въ ихъ желудокъ, превращается въ теплую водицу, и эта водица выкатывается обратно изъ ихъ глазъ. Повѣрь мнѣ, другъ мой, Самми, это y нихъ, должно быть, наслѣдственная слабость.

Высказывая это ученое мнѣніе, м-ръ Уэллеръ старшій выдѣлывалъ въ то же время болѣе или менѣе выразительные жесты и гримасы, къ величайшему огорченію своей супруги, которая, подмѣтивъ теперь значительную часть этихъ движеній, заключила весьма правдоподобно, что неисправимый мужъ ея продолжаетъ издѣваться надъ ней и надъ особой достопочтеннаго представителя методисткой доктрины. Уже она рѣшилась въ своей душѣ сдѣлать необходимыя приготовленія къ обнаруженію въ сильнѣйшей степени истерическихъ припадковъ съ надлежащей обстановкой, какъ въ эту самую минуту м-ръ Стиджинсъ поднялся со своего мѣста и, остановившись среди комнаты, приступилъ къ произнесенію трогательной рѣчи въ назиданіе всей компаніи, и особенно для личной пользы м-ра Уэллера младшаго. Въ рѣзкихъ и сильныхъ выраженіяхъ, достопочтенный ораторъ принялся заклинать молодого человѣка, чтобъ онъ бдительно смотрѣлъ за своими чувствами и помыслами и нелѣностно стоялъ на стражѣ въ этомъ логовищѣ несчастія и мірской суеты, куда завлеченъ онъ силою обстоятельствъ, зависѣвшихъ, въ нѣкоторой степени, отъ его собственной лукавой и злой воли. Онъ старался оградить его сердце отъ лицемѣрія и фальшивой гордыни, и въ этомъ отношеніи рекомендовалъ молодому человѣку брать примѣръ съ него самого, м-ра Стиджинса, заслужившаго всеобщее уваженіе, любовь и преданность отъ всѣхъ истинно благомыслящихъ людей. Развивая этотъ тезисъ, достопочтенный пастырь убѣдительно доказывалъ заблудшему сыну, что, имѣя передъ глазами такой достойный образецъ, онъ, Самуэль Уэллеръ, сдѣлается, рано или поздно, однимъ изъ наилучшихъ сочленовъ методистскаго общества, оказавшаго въ послѣднее время такое благодѣтельное вліяніе на избранныхъ сыновъ и дщерей британскаго и американскаго вертограда. Вслѣдъ затѣмъ, м-ръ Стиджинсъ, къ наивящему назиданію молодого человѣка, изобразилъ живо и сильно, что всѣ его пріятели и друзья, съ которыми, на свою погибель, приходилъ онъ въ соприкосновеніе въ продолженіе своей жизни, безспорно суть отъявленные негодяи и мерзавцы, стыдъ и поношеніе бреннаго человѣческаго естества.