Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Этотъ молодецъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, слегка ударяя по головѣ своего слугу, когда тотъ, стоя на колѣняхъ, застегивалъ полусапожки на ногахъ своего господина, — этотъ молодецъ вздумалъ арестовать самого себя, чтобы не разлучаться со мною.

— Какъ! — воскликнули въ одинъ голосъ друзья м-ра Пикквика.

— Да, джентльмены, — сказалъ Самуэль, — я здѣсь арестантъ, съ вашего позволенія; жалкій узникъ, какъ выразилась одна почтенная леди.

— Арестантъ! — воскликнулъ м-ръ Винкель съ необыкновеннымъ волненіемъ.

— Эгой, сэръ! — отвѣчалъ Самуэль, приподнимая голову. — Что новенькаго съ вашею честью?

— Я было надѣялся, Самуэль, что… ничего, ничего, — сказалъ м-ръ Винкель скороговоркой.

Въ словахъ и манерахъ м-ра Винкеля обнаруживалось такое странное и необыкновенное разстройство, что м-ръ Пикквикь бросилъ на своихъ друзей изумленный взоръ, требуя отъ нихъ объясненій этого явленія.

— Мы сами не знаемъ, — сказалъ м-ръ Топманъ, отвѣчая громко на этотъ безмолвный вопросъ. — Онъ былъ очень безпокоенъ въ эти послѣдніе два дня, и обращеніе его сдѣлалось необыкновенно страннымъ, такъ что онъ рѣшительно не похожъ на себя. Мы ужъ принимались его разспрашивать, да только онъ ничего не объяснилъ намъ.

— Тутъ, право, нечего и объяснять, — сказалъ м-ръ Винкель, краснѣя, какъ молодая дѣвушка, подъ вліяніемъ проницательныхъ взоровъ м-ра Пикквика. — Увѣряю васъ, почтенный другъ, что со мною ничего особеннаго не случилось. Мнѣ вотъ только необходимо на нѣсколько дней отлучиться изъ города по своимъ собственнымъ дѣламъ, и я хотѣлъ просить васъ, чтобы вы отпустили со мной Самуэля.

Изумленіе на лицѣ м-ра Пикквика обнаружилось въ обширнѣйшихъ размѣрахъ.

— Мнѣ казалось, — продолжалъ м-ръ Винкель, — что Самуэль не откажется поѣхать со мною; но ужъ теперь, конечно, нечего объ этомъ думать, когда онъ сидитъ здѣсь арестантомъ. Я поѣду одинъ.

Когда м-ръ Винкель произносилъ эти слова, м-ръ Пикквикъ почувствовалъ съ нѣкоторымъ изумленіемъ, что пальцы Самуэля задрожали на его полусапожкахъ, какъ будто онъ былъ озадаченъ неожиданною вѣстью. Самуэль взглянулъ также на м-ра Винкеля, когда тотъ кончилъ свою рѣчь, и они обмѣнялись выразительными взглядами, изъ чего м-ръ Пикквикъ заключилъ весьма основательно, что они понимаютъ другъ друга.

— Не знаете-ли вы чего-нибудь, Самуэль? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Нѣтъ, сэръ, ничего не знаю, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, принимаясь застегивать остальныя пуговицы съ необыкновенною поспѣшностью.

— Правду-ли вы говорите, Самуэль?

— Чистѣйшую, сэръ, — ничего я не знаю, и не слышалъ ничего вплоть до настоящей минуты. Если въ головѣ y меня и вертятся какія-нибудь догадки, — прибавилъ Самуэль, взглянувъ на м-ра Винкеля, — я не въ правѣ высказывать ихъ изъ опасенія соврать чепуху.

— Ну, и я не вправѣ предлагать дальнѣйшіе разспросы относительно частныхъ дѣлъ своего друга, какъ бы онъ ни былъ близокъ къ моему сердцу, — сказалъ м-ръ Пикквикъ послѣ кратковременной паузы, — довольно замѣтить съ моей стороны, что я тутъ ровно ничего не понимаю. Стало быть, нечего и толковать объ этомъ.

Выразившись такимъ образомъ, м-ръ Пикквикъ свелъ рѣчь на другіе предметы, и м-ръ Винкель постепенно началъ приходить въ спокойное и ровное состояніе духа, хотя не было на его лицѣ ни малѣйшихъ признаковъ беззаботнаго веселья. Друзьямъ представилось слишкомъ много предметовъ для разговора, и утренніе часы пролетѣли для нихъ незамѣтно. Въ три часа м-ръ Уэллеръ принесъ ногу жареной баранины, огромный пирогъ съ дичью и нѣсколько разнообразныхъ блюдъ изъ произведеній растительнаго царства, со включеніемъ трехъ или четырехъ кружекъ крѣпкаго портера: все это было разставлено на стульяхъ, на софѣ, на окнахъ, и каждый принялся насыщать себя, гдѣ кто стоялъ. Но, несмотря на такой безпорядокъ и на то, что всѣ эти кушанья были приготовлены въ тюремной кухнѣ, друзья произнесли единодушный приговоръ, что обѣдъ былъ превосходный.

Послѣ обѣда принесли двѣ или три бутылки отличнаго вина, за которымъ м-ръ Пикквикъ нарочно посылалъ въ одинъ изъ лучшихъ погребовъ. Къ вечеру, передъ чаемъ, эта порція повторилась, и когда, наконецъ, очередь дошла до послѣдней, то есть шестой бутылки, въ средней галлереѣ раздался звонокъ, приглашавшій постороннихъ посѣтителей къ выходу изъ тюрьмы.

Поведеніе м-ра Винкеля, загадочное въ утреннее время, приняло теперь совершенно торжественный характеръ, когда, наконецъ, онъ, подъ вліяніемъ винограднаго напитка, приготовился окончательно проститься со своимъ почтеннымъ другомъ. Когда м-ръ Топманъ и м-ръ Снодграсъ вышли изъ комнаты и начали спускаться съ первыхъ ступеней лѣстницы, м-ръ Винкель остановился на порогѣ передъ глазами м-ра Пикквика и принялся пожимать его руку съ неописаннымъ волненіемъ, въ которомъ проглядывала какая-то глубокая и могущественная рѣшимость.

— Прощайте, почтенный другъ, — сказалъ м-ръ Винкель со слезами на глазахъ.

— Благослови тебя Богъ, мой милый! — отвѣчалъ растроганный м-ръ Пикквикъ, съ чувствомъ пожимая руку своего молодого друга.

— Эй! Что-жъ ты? — закричалъ м-ръ Топманъ съ лѣстничной ступени.

— Сейчасъ, сейчасъ, — отвѣчалъ м-ръ Винкель.

— Прощайте, почтенный другъ!

— Прощай, мой милый! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

Затѣмъ слѣдовало еще прощай, еще и еще, и, когда этотъ комплиментъ повторенъ былъ около дюжины разъ, м-ръ Винкель отчаянно уцѣпился за руку своего почтеннаго друга и принялся смотрѣть на его изумленное лицо съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ отчаянія и скорби.

— Ты хочешь сказать что-нибудь, мой милый? — спросилъ наконецъ м-ръ Пикквикъ, утомленный этимъ нѣжнымъ церемоніаломъ.

— Нѣтъ, почтенный другъ, нѣтъ, нѣтъ, — сказалъ м-ръ Винкель.

— Ну, такъ прощай, спокойной тебѣ ночи, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, тщетно покушаясь высвободить свою руку.

— Другъ мой, почтенный мой утѣшитель, — бормоталъ м-ръ Винкель, пожимая съ отчаянной энергіей руку великаго человѣка, — не судите обо мнѣ слишкомъ строго, Бога ради не судите, и если, сверхъ чаянія, услышите, что я доведенъ былъ до какой нибудь крайности всѣми этими безнадежными препятствіями, то я… я…

— Что-жъ ты еще? — сказалъ м-ръ Топманъ, появляясь въ эту минуту на порогѣ комнаты м-ра Пикквика. — Идешь или нѣтъ? Вѣдь насъ запрутъ.

— Иду, иду, — отвѣчалъ м-ръ Винкель.

И, еще разъ пожавъ руку м-ра Пикквика, онъ вышелъ наконецъ изъ дверей.

Въ ту пору, какъ великій человѣкъ смотрѣлъ съ безмолвнымъ изумленіемъ за своими удаляющимися друзьями, Самуэль Уэллеръ побѣжалъ за ними въ догонку и шепнулъ что-то на ухо м-ру Винкелю.

— О, безъ сомнѣнія, въ этомъ ужъ вы можете положиться на меня, — сказалъ громко м-ръ Винкель.

— Благодарю васъ, сэръ. Такъ вы не забудете, сэръ? — проговорилъ Самуэль.

— Нѣтъ, нѣтъ, не забуду, — отвѣчалъ м-ръ Винкель.

— Желаю вамъ всякаго успѣха, сэръ, — сказалъ Самуэль, дотрогиваясь до своей шляпы. — Я бы съ величайшимъ удовольствіемъ готовъ былъ ѣхать съ вами, сэръ; но, вѣдь, извольте сами разсудить, старшина безъ меня совсѣмъ пропадетъ.

— Да, да, вы очень хорошо сдѣлали, что остались здѣсь, — сказалъ м-ръ Винкель.

И съ этими словами пикквикисты окончательно скрылись изъ глазъ великаго человѣка.

— Странно, очень странно, — сказалъ Пикквикъ, возвращаясь назадъ въ свою комнату и усаживаясь въ задумчивой позѣ на софѣ передъ круглымъ столомъ. — Что бы такое могло быть на умѣ y этого молодого человѣка?

И онъ сидѣлъ въ этомъ положеніи до той поры, пока, наконецъ, раздался за дверью голосъ Рокера, тюремщика, который спрашивалъ, можно-ли ему войти.

— Прошу покорно, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Я принесъ вамъ, сэръ, новую мягкую подушку вмѣсто стараго изголовья, на которомъ вы изволили почивать прошлую ночь, — сказалъ м-ръ Рокеръ.

— Благодарю васъ, благодарю, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Не угодно-ли рюмку вина?

— Вы очень добры сэръ, — сказалъ м-ръ Рокеръ, принимая поданную рюмку. — Ваше здоровье, сэръ!

— Покорно васъ благодарю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— A я пришелъ доложить вамъ, почтеннѣйшій, что хозяинъ-то вашъ ужасно захворалъ со вчерашней ночи, — сказалъ м-ръ Рокеръ, поставивъ на столъ опорожненную рюмку.

— Какъ! Захворалъ тотъ арестантъ, что переведенъ сюда изъ высшаго апелляціоннаго суда? — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ.

— Да-съ, только ужъ, я полагаю, почтеннѣйшій, что ему не долго быть арестантомъ, — отвѣчалъ м-ръ Рокеръ, повертывая въ рукахъ тулью своей шляпы такимъ образомъ, чтобъ собесѣдникъ его удобно могъ прочесть имя ея мастера.

— Неужели, — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, — вы меня пугаете.

— Пугаться тутъ нечего, — сказалъ м-ръ Рокеръ, — онъ-таки давненько страдалъ чахоткой, и вчера вечеромъ, Ботъ знаетъ отчего, y него вдругъ усилилась одышка, такъ что теперь онъ еле-еле переводить духъ. Докторъ сказалъ намъ еще за шесть мѣсяцевъ передъ этимъ, что одна только перемѣна воздуха можетъ спасти этого бѣднягу.