Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

Суликовский.

Второй день собора, 7 октября, также прошел в пересылках православной части с униатской и в бесплодных попытках добиться какого-либо ответа от митрополита. Наконец, Рагоза «с яростию» объявил посланникам, что никакого ответа им не будет. Между тем назначенные на собор от короля католические сановники, по просьбе бискупов, снеслись с князем Острожским и взяли с него слово, что он не прибегнет к вооруженной силе и что спокойствие собора не будет нарушено. Затем, когда таким образом взаимные отношения сторон достаточно выяснились, на третий день собора, 8 октября, было при-ступлено к более решительным действиям. К митрополиту и владыкам вновь послана была депутация от православных с приглашением прибыть на общее заседание: приглашаемые на сей раз прямо ответили, что они уже соединились с Западной церковью и то, что сделано, изменено быть не может. Со своей стороны, от униатской части собора прибыли королевские послы с иезуитом Скаргой и вызвали из зала заседания князей Острожских; к последним, по желанию собора, присоединились по нескольку лиц от обоих кол, а также владыки Львовский и Перемышльский с некоторыми священниками. Послы напоминали, как оба эти владыки прежде заявляли о своем желании принять унию, как сам князь Острожский не был против нее; укоряли православных в том, что они собрались не в церкви, а в еретическом доме и главой себе поставили Никифора, беглого Грека и союзника турок, а также в том, что дозволяют мирянам вмешиваться в соборные деяния. В заключение именем Бога, короля и отчества приглашали их соединиться с католиками. На это приглашение православные ответили, что готовы принять унию, но только в том случае, если она будет произведена законным образом, т. е. с согласия патриархов и всей Восточной церкви. После того православный собор занялся делом Стефана Зизания и других виленских проповедников, отлученных митрополитом, которых и разрешил от этого отлучения.

На четвертый день собора униатская сторона, вместе с католическими епископами, отправила в храм Николая торжественное молебствие о соединении церквей; после чего с амвона во всеуслышание был прочитан самый акт унии, подписанный митрополитом и владыками, вместе с тем исповеданием веры, на котором Потей и Терлецкий присягнули в Риме. А затем униатская часть собора предала проклятию и объявила лишенными сана епископов Гедеона и Михаила, архимандритов и прочих духовных лиц, отказавшихся от унии, о чем на следующий день выдана была окружная соборная грамота. Эти ее деяния завершились разными торжествами, пиршествами и веселием. Но в то же время и православная часть собора подвергла заочному суду Михаила Рагозу и единомышленных ему владык за отступничество и постановила над ними приговор, подписанный всеми членами духовного кола и торжественно объявленный председателем экзархом Никифором: митрополит и епископы-отщепенцы лишались не только архиерейского, но и всякого духовного сана. Приговор этот был немедленно сообщен митрополиту и епископам-униатам. Затем члены и духовного, и светского кола подписали торжественный протест против унии, обязались не признавать духовной власти униатских иерархов и постановили просить короля об отобрании церковных имуществ от осужденных, а также о назначении других епископов и митрополита.

Презрение к отщепенцам со стороны православных немедленно выразилось в некоторых листах, вкратце оповещавших о решении собора и, вероятно, развезенных в разные края членами этого собора, разъехавшимися из Бреста. Между прочим, тут говорится, что «митрополит Рагоза и владыки полоцкий Германко, володимерский Потейко, луцкий Кривилко, холмский Збиражко, пинский Ионище» как сначала тайком и скрытно бегали к римскому папе, отступив от святого православия греческого, так и теперь явно приложились (к папе). «За что от латынян в замке (Берестейском?) были чествованы и как медведи музыкой скоморошескою и тарарушками утешаны, или, вернее, осмеяны». «Они только сами одни отдались волку; а стадо, хвала Богу, в православии давнем вкупе осталось».

Последние слова выражали собственно надежды православных, а не действительность. Архиереи-униаты, покровительствуемые королем, остались на своих местах и получили полную возможность распространять дело унии в своих епархиях. Ближайшим следствием знаменитого Брестского собора 1596 года было распадение Западнорусской церкви на две части: униатскую и православную, дальнейшая борьба между которыми сделалась неизбежна. Эта борьба главным образом и обусловила развитие последующей истории в Западной Руси.

Король особым универсалом подтвердил окружную грамоту митрополита Рагозы о низложении епископов Львовского и Перемышльского; а экзарх цареградского патриарха протосинкел Никифор своей окружной грамотой, напротив, признавал означенных епископов теперь единственными архиереями в Западнорусской церкви, митрополита же и других епископов объявлял отверженными за их отступничество. Александрийский патриарх Мелетий Пигас, занявший около того времени кафедру Цареградскую, сначала в качестве местоблюстителя ее, а потом и патриарха, человек ученый, энергичный и вообще весьма достойный, подтвердил приговор Брестского православного собора и назначил своими экзархами для Западной Руси епископа Гедеона Балабана, архимандрита Кирилла Лукариса и князя Константина Острожского, которого увещевал не уставать в своих подвигах на защиту православия. В действительности, настоящим и деятельным экзархом явился епископ Гедеон. Любопытно, что, несмотря на неоднократно объявленные низложения, владыки той и другой сторон остались на своих местах. Хотя каноническая власть, издавна утвержденная за цареградскими патриархами, была на стороне православных, но без воли короля они не могли сместить иерархов-отщепенцев и на их место выбрать других. Зато и король, объявивший о низложении православных епископов, был связан присягой на pacta conventa, утверждавших свободу православного исповедания, а также не мог принимать решительных насильственных мер из опасения возбудить не только волнение, но и открытые мятежи со стороны многочисленной русской шляхты и всего русского народа, еще крепко державшегося веры своих предков. Уже на ближайшем генеральном сейме в Варшаве, в 1597 году, православные послы из русских областей настойчиво напоминали королю о pacta conventa и его присяге и защищала Брестский соборный договор. Поэтому Сигизмунд III свою бессильную злобу на православное духовенство выместил на председателе собора греке Никифоре, против которого представлено было нелепое обвинение, будто он не уполномоченный цареградского патриарха, а самозванец и турецкий шпион. По требованию короля князь Острожский проживавшего у него Никифора представил на суд сенаторский, но на этом суде не сумел его отстоять. Никифор был заключен в Мариенбургский замок, где потом и скончался, вероятно, не своей смертью.

Владыки-отщепенцы после Брестского собора принялись вводить унию в своих епархиях, но во многих местах встретили большие затруднения и явное неповиновение своей власти. Так, древний город Киев, эта колыбель русского православия, опираясь на своего воеводу князя Острожского, решительно отказывал в повиновении митрополиту Рагозе и не обращал внимания на королевские грамоты. Король распорядился, между прочим, чтобы оставшийся верным православию архимандрит Никифор Тур покинул настоятельство знаменитой Киево-Печерской лавры, которая со всеми ее имуществами