Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

были митрополитом и епископами окончательные и подробные артикулы, или условия, унии и, кроме того, соборное послание к папе. В последнем иерархи изъявляли свое согласие на унию и признавали папу верховным пастырем, о чем передать ему уполномочивали своих братий, епископов Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого. Что же касается до артикулов, имевших поступить на утверждение папы и короля, то важнейшие из них были следующие: относительно догмата о Св. Духе униаты предлагают исповедовать, что Он исходит от Отца чрез Сына. Сохраняя за собой все обряды Восточной церкви, они особенно настаивают на сохранении причащения под обоими видами и супружества священников; просят, чтобы митрополит и епископы получили места в сенате наравне с латинскими бискупами; чтобы церковными имуществами никто не смел распоряжаться без согласия епископа и капитулы и чтобы имения, незаконно захваченные светскими людьми, были возвращены церкви; чтобы на вакантные кафедры духовенство выбирало четырех кандидатов, из которых одного утверждает король, и т. д.

Когда разнеслась весть, что митрополит и епископы окончательно подписались на унию и отправляют двух уполномоченных в Рим, когда сделались известны и самые условия этой унии, в Литовской Руси произошло сильное волнение, конечно уже подготовленное и прежними слухами о замышляемой измене православию. С разных сторон раздались громкие протесты. Во главе протестующих стали два знатнейших русских сановника: князь Константин Константинович Острожский, воевода Киевский, и Федор Скумин-Тышкевич, воевода Новогородский. (Митрополит, имевший тогда главное пребывание в Новогродке Литовском, особенно опасался сего последнего воеводы и долго скрывал от него свое отступничество)/ Князь Острожский, дотоле попускавший обманывать себя насчет истинного значения унии, теперь, когда увидал, что это совсем не та уния, о которой он думал, и что об общем действии с другими православными церквами нет и помину, пришел в сильное негодование и разразился энергичным воззванием к православным жителям Литвы и Польши. Тут митрополита и епископов он называет мнимыми пастырями, волками, сравнивает их с христопродавцем Иудою и извещает всех об их измене. После того Острожский, по просьбе Скумина, начал ходатайствовать перед королем о созвании собора, на котором православные миряне вместе с своим духовенством могли бы обсудить начатое епископами дело унии. Сигизмунд сначала было согласился, но потом отказал, ибо ему донесли, что собор может обратиться не в пользу, а против унии, ввиду начавшегося против него движения. Один из первых сторонников унии, львовский епископ Гедеон Балабан, также был захвачен этим движением и последовал увещаниям князя Острожского. При его посредстве он постарался прекратить свои споры с львовским Успенским братством и помириться с ним. В то же время 1 июля он явился в городской владимирский уряд и тут в присутствии князя внес в актовые книги протест против унии. При сем свою подпись под некоторыми грамотами, выражавшими согласие епископов на унию, Гедеон объяснил простым подлогом: он будто бы вместе с другими епископами давал экзарху Кириллу Терлецкому бланкеты, т. е. чистые листы со своими подписями и печатями, для того, чтобы на этих листах представить королю разные жалобы на притеснения от латинян, а Терлецкий воспользовался ими, чтобы написать на них постановления относительно унии. Подобное объяснение, конечно, не заслуживает никакого вероятия и противоречит положительным данным, но оно было охотно принято православными; прежние действия были прощены Львовскому епископу после того, как он отказался от унии и явился энергичным борцом против нее. Однако еще в течение нескольких месяцев он показывал колебание между внушениями митрополита, с одной стороны, и князя Острожского, с другой, пока влияние последнего не взяло верх окончательно. Сильное возбуждение против измены митрополита и епископов обнаружилось и между православными жителями города Вильны, где действовало Троицкое братство, объявившее, что митрополит и владыки продали православную веру. Особенно громко раздавался здесь красноречивый голос дидаскала братской школы и церковного проповедника Стефана Зизания. Смущенный таким движением, Рагоза грозил Виленским проповедникам отлучением; даже на некоторое время он прекратил в Вильне богослужение, а Зизания потом действительно отлучил соборне от церкви.

Протесты православных и колебание некоторых епископов задержали на время отправление Терлецкого и Потея для торжественного представления папе акта об унии. Наконец, они отправились в сентябре 1595 года. В то же время Сигизмунд III выдал манифест на польском языке; тут король говорил о счастливом окончании своих стараний привести пастырей Греческой церкви к соединению с Католической церковью под властью Римского апостольского престола; обещал и впредь стараться отечески привести к этому соединению тех своих подданных, которые от него уклонялись. В действительности, около этого именно времени усилились всякие притеснения православному исповеданию со стороны католических властей, духовных и светских. Наглядный пример тому, между прочим, представляет протестация, записанная в Львовском городском суде послами воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского, с православными князьями Ддамом Вишневецким и Кириллом Рожинским во главе. Эта протестация, или жалоба, говорит следующее: православным священникам города Львова, отправляющимся с дарами к больным, паписты запрещают проходить через рынок в облачении и с зажженными свечами; запрещают праздничные процессии с крестами из городских церквей в предместья. Учеников православных школ бьют и насильно таскают их в свои училища; слуг своих принуждают ходить не в церковь, а в костел; запрещают колокольный звон, который будто бы мешает говорить католическим проповедникам, и т. д. Из других известий и протестаций видим, что подобные притеснения совершались в королевских имениях и городах прямо по грамотам самого короля; причем иногда запечатывали церкви, выносили из них церковные облачения, силой препят-(гвовали справлять праздники по старому календарю; людей греческой веры устраняли от должностей и ремесел, отказывали им в судебных исках и т. п.

Потей и Терлецкий, 15 ноября прибывшие в Рим уполномоченными от лица всех епископов Западной Руси, разумеется, были там приняты с распростертыми объятиями. Их поместили близ папского дворца и роскошно содержали; пока обсуждались условия унии, привезенные ими документы переводились на латинский язык, а с латинского переводилось на русский новое обязательное для них исповедание веры, с прибавлением filioque (от Отца и Сына исходящего), с признанием папы наместником Христовым и согласием на все постановления соборов Флорентийского и Тридентского. Когда все было готово, 23 декабря 1595 года совершилось торжественное представление послов папе Клименту VIII в присутствии коллегии кардиналов, многих епископов, прелатов (в том числе церковного историка Барония), а также высших и придворных сановников, иностранных послов и пр. Когда в залу собрания ввели Потея и Терлецкого с их свитой, оба посла поцеловали папские ноги и стали на колена. Ипатий Потей, как знавший по-латыни, сказал о цели их посольства. Затем они подали свои грамоты, которые были прочитаны вслух и в подлиннике, и в переводе. После