История Франции - Марк Ферро

в 1945–1946 гг. (национализация предприятий, социальное обеспечение и т. д.), то они расценивались не столько как собственная инициатива де Голля, сколько как детище Сопротивления. Добавим, что в то время подобные меры были бледной копией английского государства всеобщего благосостояния (welfare state), или даже советского строя, заслуги которого прославляла могущественная коммунистическая партия.

Слабость правых, скомпрометированных воспоминанием о режиме Виши, в общественном мнении была примешана к представлению о голлизме как о политической силе, тем более что сами голлисты не обращали внимания на природу своих действий. Это видение голлистов как правых укрепилось, когда, после создания в 1947 г. РПФ, голлизм заявил о себе, как об оплоте борьбы с коммунизмом и с СССР.

Нам потребовалось дождаться падения власти коммунистов в Восточной Европе и эрозии «социального государства» во Франции, чтобы вновь вспомнить о роли, которую сыграл де Голль в его создании: сегодня эта мера расценивается как левая политика.

Однако именно голлисты, во всяком случае часть из них, сегодня пытаются уничтожить это его наследство.

В 1998 г. в дебатах партии ОПР звучали мнения о том, что «социальное государство» сократило пространство личной свободы граждан в пользу прав коллективов или сообществ, что постоянное наступление государства на личные права вынуждает граждан объединяться в группы давления, что приватизация должна прийти на смену национализации, что нужно сократить полномочия государства и т. д. По правде говоря, программа некоторых голлистов, таких, как Эдуар Балладюр, граничит с либерализмом, а это уже противоречит политике де Голля.

Таким образом, оказывается, что голлисты впоследствии становятся более правыми, чем де Голль, и что эта характеристика их шокирует и выводит из себя как раньше, так и сегодня.

Конечно, присутствие сегодня во Франции Национального фронта, члены которого отказываются называть себя «крайне правыми», а также существование либералов, которые так себя и определяют, оттесняют голлистов к центру политического спектра, даже если центром считают себя либералы, так как между оппозиционными силами — от ОПР до Ле Пена[252] — наблюдается больше солидарности и согласованности, чем у членов СФД[253]: к этому обязывают традиции голлизма и Сопротивления.

В метаморфозах, претерпеваемых голлистами, следует отметить еще один интересный момент. После отставки генерала де Голля в 1969 г. голлисты сохраняли власть до смерти Помпиду (в 1974 г.), после чего лишились поста президента Республики: им стал «независимый республиканец» Жискар д’Эстен в 1974 г. В 1976 г., с назначением премьер-министром беспартийного Раймона Барра, они потеряли и этот пост. Тем не менее они оставались у власти с 1969 по 1981 г., затем снова получили частичный контроль над ней в первый и второй периоды «сосуществования» разных политических сил: во времена, когда президент-социалист Миттеран сосуществовал с премьером-голлистом — сначала Шираком[254], а затем Балладюром[255]. Когда Ширак был избран президентом Республики и главой правительства был назначен Ален Жюппе[256], голлисты опять обрели полноту власти. Таким образом, после ухода де Голля они полностью контролировали власть во Франции в течение семи лет и частично — в течение двадцати лет[257], т. е. в течение почти тридцати лет.

Поэтому кажется удивительным, что на дебатах по поводу обновления ОПР в 1998 г. во многих выступлениях и даже резюме партийных бюро ситуация во Франции изображалась так, будто голлисты не имели к ее появлению никакого отношения.

Они все время стремятся предстать некой новой силой, экуменической по характеру, готовой собрать вокруг себя всех, кого очаровывает это постоянное перерождение. Именно поэтому голлисты так привязаны к термину «объединение».

Когда в 1947 г. де Голль создал РПФ, то, объясняя, почему он выбрал такое название, и отрицая, что его организация — это всего лишь одна среди многих, он подчеркивал, что Франция находится перед лицом крайней опасности — наступления коммунизма и советизации Европы — и что французы должны будут объединиться под его началом, как во времена Сопротивления. При этом партии могли продолжать свое существование, потому что можно было одновременно быть членом политической партии и входить в РПФ. Так, Мишель Дебре являлся одновременно радикалом и членом РПФ, другие совмещали членство в РПФ и в ЮДСР [258] и т. д.

Пятьдесят лет спустя слово «объединение» интерпретируется как знак верности наследию де Голля. Что же еще? Возможно, это — желание объединить силы, враждебные социалистам и Национальному фронту, и создать из них надежный оплот? У наследников генерала было желание отмежеваться от правых, напоминая избирателям о действиях и проектах де Голля, о проекте «нового общества» Жака Шабан-Дельмаса, выдвинутого при президенте Помпиду, о речах Жака Ширака при президенте Миттеране в 1995 г., о речах председателя ОПР Филиппа Сегена… до тех пор, пока выборы 1997 г. и победа социалистов под руководством Лионеля Жоспена не поставили голлистов в невыгодное положение и не вынудили их выдвинуть более либеральную программу, чтобы выжить и сохранить сторонников более правых, чем сама партия.

Такова вечная дилемма голлистов.

Французская коммунистическая партия: от пика популярности к упадку

Другая отличительная черта истории Франции, во всяком случае в XX в, заключается в роли, какую в ней играла коммунистическая партия, особенно после 1945 г. Из западных стран только Италии пришлось испытать на себе подобный опыт.

Потребовалось несколько десятков лет, чтобы необратимость упадка компартии стала очевидной. Однако, как мы уже видели[259], некоторые черты упадка появились уже в 1947 г. — в момент ее наивысшей популярности.

Незаметное для публики сокращение рядов партии долгое время было скрыто активным участием коммунистов в интеллектуальной жизни, в которой они осуществляли нечто вроде диктатуры мнения.

Когда в 1950 г. Северная Корея вторглась в Южную, только коммунисты отказывались поверить в свершившийся факт: по их мнению, это была провокация, организованная южными корейцами, которыми манипулировали американцы. Никогда еще «Движение за мир» не было столь категоричным. Точно так же все коммунисты резко осудили Виктора Кравченко, который, вслед за немецким коммунистом Яном Валтином и до появления очерков