История Франции - Марк Ферро

поддержать своего премьер-министра и созвать своих сторонников. Преданные де Голлю люди: Мальро, Дебре, Мориак — организовали 30 мая демонстрацию на Елисейских Полях, на которую собралось от 4 до 5 тысяч человек.

В один миг инициатива перешла с левого фланга на воскресший правый, который занял улицы. Помпиду перетряхнул свое правительство, исключив оттуда «мягкотелых», таких, как министр внутренних дел Кристиан Фуше и участник Эвианских переговоров — министр юстиции Луи Жокс, а также нерасторопных лиц, таких, как Ален Пейрефитт, который за несколько недель до майских событий заявил, что за свою политическую карьеру наибольшее удовлетворение он получил, работая в Министерстве национального образования.

Левацкие движения могли сколько угодно кричать о «предательских выборах», но традиционные политические силы готовились к объявленной дате с привычной сноровкой. Такой напор со стороны голлистов не позволил организаторам Мая 1968-го получить контроль над событиями. Общество выбилось из сил и отчасти потеряло голову; к тому же приближались студенческие каникулы. Левые были раздавлены как организаторы движения, к которому они, по сути, не имели никакого отношения, если не считать их попытку взять под контроль ход событий.

Возвращение к порядку, очевидно, произошло без особых потерь. За пять недель майских возмущений было очень мало погибших и мало арестов, если не считать те, что были в самом начале, поэтому и не было попыток взять реванш. В рамках реформы Эдгара Фора была провозглашена автономия университетов; что означало, что отныне не только штатные профессора со званием имели монополию на организацию учебных занятий, но и весь университетский персонал мог участвовать в управлении. Тем не менее на университетских выборах победили сторонники самых консервативных идей.

Что касается политической жизни, то она также вернулась в свое обычное русло. Морис Кув де Мюрвиль был назначен на место Помпиду, который слишком явно показал, что готов заменить де Голля, если потребуется. Генерал не простил ему этого.

Май 68-го взял реванш год спустя, отвергнув на референдуме де Голля и его проект.

Но глубокий след, оставленный Маем 68-го, заключался в том, что он поставил под сомнение принцип власти, поправ его в университете, в партиях и профсоюзах, на предприятиях, в театрах, в семье.

Именно в этом заключался дух 1968 г.; он сохранился на протяжении нескольких десятилетий, потому что «отныне все было не так, как прежде», даже если с тех пор лидеры Мая 68-го присоединились к той самой номенклатуре, которую они сумели дестабилизировать и уважение к которой было подорвано. Тем не менее это выступление молодежи изменило общее настроение во Франции.

Прорыв 1968 года: «Мы, молодежь…»

В 1968 г. молодежь как таковая впервые проявила себя в качестве социальной группы. До этого молодые люди, конечно, играли важную роль: большая часть французских революционеров-романтиков 1789 г. были юношами, а в революционном движении Джузеппе Мадзини, давшем впоследствии рождение Интернационалу, не могли участвовать взрослые старше сорока лет.

Но все эти примеры несущественны: Бонапарт был молодым, зато Жорес был не более молод, чем Цезарь или Ленин. Они и неубедительны, потому что молодые люди не выступали от своего лица. Их численность принималась во внимание лишь во вторую очередь, даже если они объединялись под знаменем молодости, которое было залогом обновления; так, в XIX и затем в XX в. существовали младотурки, объединение «Молодая Ирландия», «Рабоче-христианская молодежь» и т. д.

Как массовый феномен, молодежь, которая повсеместно рассматривается как возрастная группа людей от девятнадцати до двадцати девяти лет, достигла численного максимума в Германии в 1933 г., в Египте в 1919 г. и затем в 1946–1952 гг. — т. е., в самые судьбоносные моменты истории этих стран. Тем не менее эти примеры не свидетельствуют об особой роли молодежи, так как окружавший ее кризис касался и взрослых, будь то безработица, возмущение против иностранной оккупации или что-то другое. В данных обстоятельствах, как и во время больших исторических потрясений, молодежь могла быть более активной, чем остальное население, особенно когда она мобилизовалась во время войны, но ее специфика оставалась вторичной. Коммунистическая, гитлеровская, католическая молодежь существовала лишь постольку, поскольку существовали коммунисты, католики, гитлеровцы и другие активисты.

Появление в середине 60-х годов мятежа, специфически связанного с определенной возрастной группой, стало новым явлением. По отношению к количеству взрослых и детей молодежь преобладала в нескольких странах, среди которых Япония (64 процента по отношению к взрослому населению), США (45), Франция (44), Италия (44), Великобритания (42 процента). Именно в этих государствах молодежные движения были самыми яркими и самыми яростными. Появление сразу большого количества людей на рынке труда, несомненно, само по себе создавало проблему. Но безработица являлась лишь поводом для социального взрыва, так как дискомфорт ощущался ими еще до выхода в самостоятельную жизнь. Еще в университете, даже в старшей школе молодежь развитых стран становилась политизированной и начинала ставить под сомнение принципы функционирования общества. В 1967 г. в Страсбурге была опубликована брошюра Интернационала ситуационистов под названием «О нищете в студенческих кругах». В ней изобличалось положение «слоя общества, становящегося все более массовым, будущее которого может заключаться лишь в ниспровержении институтов». Новое положение дел усилило протестное движение и сделало его более сплоченным, чем когда-либо. Во-первых, коллективную идентичность этой возрастной группе — как новым потребителям — создала реклама. Появились адресованные молодежи передачи по радио, как, например, передача «Привет, друзья!». Увеличение количества медийной продукции, благодаря фильмам, телевидению и музыкальным пластинкам, дало им параллельную культуру и другое видение общества. В США этот феномен грянул еще в 50-х годах с выходом в свет фильмов «Дикарь» Ласло Бенедека и «Бунтарь без идеала» Николаса Рея, которые открыли миру актеров Марлона Брандо и Джеймса Дина. Во Франции не высказанное в социальных отношениях раскрывало кино Новой волны, игравшее роль альтернативного учителя, благодаря фильмам Жана Люка Годара, Клода Шаброля и особенно Франсуа Трюффо.

Если кино — в большей степени, чем телевидение, которое смотрели дома, — выступало в роли учителя, то энергетическим центром этого рода контркультуры была музыка, так как только она освобождала тело. Рок-н-ролл благодаря Элвису Пресли и, во Франции, Джонни