Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

В некоторых случаях связь становилась длительной и перерастала во взаимную любовь. Рассмотрим два таких эпизода.

Беленький солдатик Сашка с пухлыми губками, прической ежиком и прекрасной фигуркой поразил Диму сразу: «Самый красивый солдатик в моей жизни». Девочек у него было много, да ведь любимая не дождется. «Слушай, а с мальчиками не пробовал? Нет, не доводилось (сказал, даже не покраснев, значит, в самом деле не было). А мне довелось. В армии. Довольно неплохо». Никакой реакции. Вскоре отмечали день рождения Димы, утром распаковали посылку от мамы. Сашка с конфетой за щекой. Дима расстарался еще и похлопотать у начальства за него. Кладет руку ему на плечо, говорит, что не даст в обиду, и сдвигает руку ниже. Вдруг Сашка спрашивает насчет их общего приятеля — а что тот, тоже?

— Что «тоже»?

— Тоже пробовал с мальчиками?

— Не знаю, со мной не пробовал.

Рука уже на заднице. <…> Сашка явно ожидает. Скорее, из-за воспитанности не противится. Но и не возбуждается. Это я понимаю, когда моя вторая рука достигает его хозяйства.

— Дима, не надо, ты же видишь, что это бесполезно. Я люблю девочек.

— Ради бога, люби. Только мальчики сосут не хуже. Только один раз. Для меня. Маленький презент ко дню рождения.

Он резко встает, когда я зарываюсь носом в зарослях. Встает и садится на пол, взглядом показывая на окно без занавесок. <…> Я ложусь на пол и впиваюсь ртом в его игрушку. <…> Опираясь лопатками о стену, Сашка начинает двигать тазом, ухватив обеими руками меня за голову. Постепенно разгоняется. Я давлюсь — он прочно сидит в глотке. <…> Сашка кричит: «Кончаю!» и хочет выбраться из меня. Хватаю за задницу и вгоняю себе почти в бронхи. Захлебываюсь его соками. Их много, их слишком много. Чувствую теплоту в груди и нехватку воздуха. От трения об пол кончаю прямо в штаны без помощи рук. <…> Он еще сидит, закрыв глаза и открыв рот.

Вечером Сашка пытается подобрать на рояле «Модерн Токинг». Дима обнимает его. «Мои руки стискивают его всё сильнее, дыхание становится частым. Я припадаю губами к его шее. Музыка прекращается, он отталкивает меня, я слышу отрывистое: «Не надо, больше не надо. Никогда. Слышишь?!» Конечно, слышу. Он быстро уходит…»

Дни пробегали. Сашка снился Диме почти каждую ночь. «Когда я видел его в классе, очень хотелось просто прикоснуться. Иногда я как бы случайно задевал его, и тогда дрожь пробегала по всем конечностям. Мои намеки он выдавал за шутки, чувствовалось при этом какое-то его напряжение.

Однажды оба разрисовывали большой стенд. Сашка полулежал на стенде, а Дима лезвием аккуратно зачищал линии. Одна линия заползла под Сашку и, следуя за ней, Дима уткнулся носом в промежность. В ответ на его дежурное «не надо» начал поглаживать руками то сзади, то спереди. Сашка лишь укоризненно посмотрел на меня, продолжая лежать в той же позе. Это было расценено, как молчаливое согласие.

Постепенно содержимое штанов начало увеличиваться в размерах и проситься наружу. Я выпустил его красивый пенис. Он не был громадных размеров, но был настолько аккуратно сложен, что казался мне идеальным. Я провел языком по уздечке и посмотрел на Сашку. Он закрыл глаза, положил руку мне на голову и стал ее гладить. Я долго лизал ствол, прежде чем плотно охватить его губами. Как только я это сделал, в мой рот хлынули потоки сладкого сока. Ежик любил сладкое, может, от этого его семя было тоже сладким. Ни я, ни он не ожидали такого поворота событий».

Сашка не уходил, Дима продолжал ласки.

«Снова достигнув возбуждения и встав в полный рост, Сашка таранил мое нёбо равномерными, но очень сильными движениями. «Возьми меня сзади», — сквозь член процедил я». Дима подошел к окну и оперся на подоконник. Саше долго не удавалось войти в него. «Еще одна попытка — и меня пронзает острая боль. Отвык всё-таки. <…> Сашка разгонялся, боль уходила, уступая место блаженству. <…> «Еще, еще! Разорви меня! Проткни насквозь!» — рычал я. Сашка в ответ посылал трудноразбираемое хрипение. Толчки стали резкими и неритмичными, и вскоре он тяжело выдохнул воздух, напрочь заглушая шум проезжавшего мимо трамвая. <…>

Нет, я знаю, я доставил ему удовольствие, что бы он ни говорил. Он же был в своем репертуаре. «К следующему разу куплю вазелин», — сказал я на прощанье. «Следующего раза не будет», — злобно выдавил из себя он».

Но следующий раз был уже назавтра. Дима улучил момент, обнял Сашу и поцеловал в шею. «Хотел было засосать в мягкие и пухлые губки, но он резко отвернулся. Мы не целовались никогда». Однако сношение было и на сей раз. «Ежик был чересчур искушен в сексе. Он ловил каждое мое движение и никогда не сбивался с ритма».

Потом их отношения стали портиться. Сашка уходил на свиданки к девочкам. Дима ревновал его, конкуренции он не выдерживал. Проблема разрешилась просто: его перевели в другую часть. Но Ежик с ним переписывался (Лычев 1998: 119–120, 126–130, 133–134, 146–149).

Там его ждала новая любовь — Славик.

«Маленький, накачанный, почти квадратный. Глаза светились добром и негой. Голос мягкий, почти вкрадчивый. Улыбка с ямочками на щеках. <…> Руки могучие, сильные и грубые». Он умывался, оголив мощный торс и издавая фыркающие звуки, а Дима думал: «Тяжело будет его раскрутить. Да и не очень хочется просто трахнуться. Хочется любви, причем обязательно обоюдной. А он любить мужика не сможет. Ну да ладно, я буду его любить, а он пусть считает это настоящей мужской дружбой».

Дима показал Славику нежные письма от своих прежних любовников. «Он смеется, пока не начинает понимать, зачем я это делаю. Да, я люблю мальчиков, но за свою непорочность можешь не волноваться, мы с тобой просто настоящие друзья». Славик несколько дней относился к Диме с настороженностью, но, видя, что целоваться к нему не лезут, успокоился. Спокойно заходит к Диме в киношную каптерку.

Из каптерки оконца для обозрения расположены рядом. Сидя около них со Славиком и глядя в дырки, Дима крепко обнял его. Славик принял это за жест крепкой мужской дружбы. «Я поцеловал его в шею. Славик отпрянул. Он чересчур возбудился — я видел это по дрожащим рукам, пытавшимся зажечь спичку. Но он остановил меня. Молча, рукой отодвинув от своего пышущего здоровьем тела. Барьер, воздвигнутый предками, был непробиваем».

Всё же Славик продолжал относиться к Диме с нежностью. Диме это казалось странным, пока он не понял, что Славик просто видит в нем как бы девочку.

Под Новый год оба сидели рядом, и Славик гладил Димину руку. «Я обнимаю его. И говорю, что хочу. <…> Он боится. Ему стыдно. Говорит, что если сделает ЭТО, не знает, как сможет смотреть мне в глаза утром. <…> Я прикасаюсь губами к его мощной шее. Ее напряжение вскоре спадает. Славик как-то весь обмякает, я подаю ему руку». Друзья прокрались подальше от празднующих.

«Свет не включаем. Я облизываю его шею. Славка трепещет. <…> Его кадык неустанно перекатывается вверх-вниз, мальчик не успевает сглатывать набегающую слюну. <…> Я впиваюсь в его губы. И пью их вместе с обильной слюной. Его язык робко скользит по хищным зубам и наконец-то смешивается с моим. Сильные руки сгребают меня в охапку, я не могу вывернуться, чтобы начать его раздевать. Освобождаю одну руку и с трудом расстегиваю пуговицы на его брюках. Напряженный член освобождается от заточения в тесных для него кальсонах и тяжелым камнем падает мне в ладонь. Горячий, трепещущий… Нежно перебираю пальцами. Славик вырывается, явно хочет что-то сказать. Но теперь я крепко стискиваю его другой рукой. Почти кричит в мой рот, что сейчас кончит. Едва успеваю упасть на колени… Первые брызги новогоднего шампанского падают мне на лицо. Под основную порцию подставляю пасть. <…> Славив постанывает. <…> Дышит тяжело».

Новые поцелуи взасос. «У него опять стояк, о себе и не говорю. Сосу его. Грубые руки ерошат мой затылок». Дима тянет Славика на начштабовский стол. «По дороге в несколько шагов он как бы невзначай дотрагивается до моего верного друга. Я понимаю этот жест по своему, и вот мы уже на столе. Валетом. Он не сосет — целует. Как только голова моего верного друга погружается во влажное горячее пространство, друг стреляет. Славик резко отстраняется, и я заливаю ему за воротник. Встает. Ругается. Сам виноват. Небось, когда с тёлкой валяешься, рубашку снимаешь?» Дима советует завтра сказать, что перекрахмалил подворотнички. Славик смеется. Тут уж раздевается полностью и лезет целоваться. Потом валятся на стол, Славик на Диму. «На дворе мела метель, а наши огненные тела, соединенные воедино посредством не самого маленького штыря, продолжали скользить по полировке начштабовского стола».

Наутро Славик отводил взгляд. «Батюшки, он действительно смущается!» Но это прошло. Вскоре Диме надоело быть девочкой Славика. На очередном свидании он положил Славика на стол, поднял ему ноги «и запустил в него палец. Тот лишь слегка застонал». Когда боль стихла, «приставил к входу головку. Славик сделал последнюю попытку возмутиться, и тут-то я его и проткнул. Вошел резко, неумелые створки сжались, возвращая их хозяину болезненные ощущения. После паузы, дождавшись, пока створки разомкнуться, я продолжил. <…> Я ездил в нем на всю катушку, прерываясь ненадолго, чтобы продлить кайф. Мне показалось, что Славик был недоволен внезапными перерывами». Попутное замечание: «Славик быстро научился быть девочкой. Но это ему не шло. Маленький комок напряженных мышц, дергаясь на столе с хреном в заднице, со стороны наверняка смотрелся нелепо». Дима проявил «чудеса гуттаперчивости» и сглотнул всё, что вытекало из любимого, «не переставая его нещадно драть». После разрядки застыли в немой сцене, утихомиривая дыхание. «Славик ничего больше в этот вечер не сказал. Даже не пожелал спокойной ночи…»