Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

Как сказано в пуринских «Апокрифах Феогнида»,

«Поманю солдатика, с чуть заметным

над губой овсом. В увольнении, что ли?

В самоволке? Воинским телом медным

овладеть не сложно — дублон, не боле…

Ну, пошли. Лишь надо отмыть сначала

человечий облик от ратной вони.

Расстегни-ка сбрую, возьми мочало,

потопчись под душем, что конь в попоне».

И еще:

Я имел солдатика на его шинели —

колкой, войлочной, прямо на пол

посреди каптёрки вонючей брошенной, —

блаженство жалкое жадно лапал.

(Пурин 1996: 162.146).

В только что появившемся детективном романе «Голубые шинели», вышедшем в издательстве газеты «Мир новостей» (Бранде 1997) в серии «Бестселлер недели», фигурирует организованная в одной из воинских частей Москвы команда солдат, за плату обслуживающих сексом богатых гомосексуалов. Возглавляет эту команду солдат, любовник майора-замполита и герой романа, а за всем этим стоит командир части, полковник, который и поставляет клиентов. Клиент платит сто долларов: половина самому солдату, другая — организатору. Полковник же использует деловые связи с влиятельной клиентурой.

Как поясняет герой романа:

«Я просто не мог себе представить, кто бы из наших солдат отказался от таких денег — ведь на них можно было нажраться на целую неделю! А если еще такие деньги бы перепадали периодически, то можно было бы и домой что-то отправлять. Ведь у многих остались молодые семьи, некоторых ждали жены с детьми — материальное положение у всех было просто-таки неважнецким. Да что там говорить — я сам держался за майора не в последнюю очередь из-за возможности постоянно наедаться и отмываться в его ванной. Я знал, что ребята, осуждая меня, втайне завидовали мне».

Ему нетрудно было сагитировать ребят. Его сосед по казарме, Виктор, наиболее резко осуждавший его за связь с майором, клюнул первым.

«То, что надо было кого-то трахать, не вызывало у него никакого внутреннего сопротивления.

— Да я, после года-то воздержания, думаю, что отдрючу с удовольствием всё, что шевелится — хоть осла! — с энтузиазмом воскликнул он.

Конечно, обратная ситуация, когда надо кому-то подставлять свою задницу, его слегка огорчила, но после некоторых вопросов типа:

— А это не больно?

И после моих сердечных уверений, что больно только первый раз, а потом еще как приятно, Виктор махнул рукой и сказал:

— Да плевать, лишь бы деньги платили!.. <…>

Вместе с Виктором мы сколотили бригаду добровольцев. Вот что странно — никто из тех, к кому мы обращались, не отказался»

(Бранде 1997: 24–25).

Многие детали детектива списаны с натуры — дедовщина («Духи, вешайтесь!»), разворовывание военного имущества воинским начальством, московский клуб для голубых с огромным аквариумом, в котором плавают абсолютно голые юноши (в реальности это клуб «Шанс»). Но в романе немало и выдуманных, совсем уж неправдоподобных ситуаций — академик, изобретший фантастическое вещество, капля которого расплавляет человека, и почти открыто продающий его англичанам, для чего по мобильному телефону разговаривает из Москвы с королевой; убийство английского дипломата и замена его двойником. Много и просто халтуры — безграмотная имитация польской речи («Пше прошу пан»), путаница званий (одно и то же лицо то полковник, то генерал, то снова полковник), и т. п. Поэтому организованная солдатская проституция воспринимается как одна из наскоро выдуманных деталей — ради пущей лихости «бестселлера» (каковым роман объявлен заранее).

Но вот свежее (собственный опрос 1998 г.) показание А. К. Баландина — живущего в Берлине русского, побывавшего в Москве. Его голубые знакомые предупредили его, что если он хочет побаловаться с солдатом, то нужно обратиться в один из высших штабов (назвали, в какой именно). Прибыв по указанному адресу, он обратился к часовому, прямо объяснив, что хочет потрахаться. Тот вызвал подчаска и гостя провели внутрь. Мимо проходили офицеры, не обращая на штатского ни малейшего внимания. Его принял еще один солдат, который спросил, какой ему партнер больше по душе — с длинным, с толстым или…? Гость сказал, что оба качества желательны. «Татарин Вас устроит?» — «Да, если хорош собой». Показали татарина. Для секса их завели в каптерку (прямо как у Пурина), где оба разделись голышом. Цена была известна заранее: сто рублей новыми за глубокий секс, пятьдесят за отсос.

Расплатившись, гость спросил: «Сколько же клиентов у вас бывает за день?» Ответ: «Человек тридцать». — «Выручка вся ваша?» — «Нет, половину отдаем наверх» (офицеры недаром ничего не замечали). «А принимаете всех?» — «Нет, только порядочных, чтобы не было болезней и прочих неприятностей». — «Как же вы отличаете порядочных?» — «А по обуви: если дорогая и начищенная — принимаем».

Подзаголовок статьи Д. Баранца (1997) в «Комсомольской правде» гласит «Офицеры морской пехоты продавали своих бойцов гомосексуалистам». По словам солдат, клиенты были очень довольны: «мы ведь в плане секса голодные — как машины работаем». См. также в «Аргументах и фактах» статью «Голубые мундиры» (Максюта 1998). В Питере я слышал о похожей организации, но из курсантов и сколоченной всё-таки вне военных училищ, снаружи. Участвуют полторы сотни курсантов. Клиенту доставляют курсанта на дом по заказу. Цена та же, что и в Москве.

Таким образом, в описании солдатской проституции в «Голубых шинелях» фантастической оказалась только цена.

Конечно, дедовщина, голодуха солдат и нищенский быт их семей играют немалую, роль в том, что проституция не отвращает их. Но если учесть, что и хорошо обеспеченные морские пехотинцы США промышляют чем-то подобным, то корни явления надо искать не только в социальной неустроенности солдат, но и в самой сути армейской жизни. В случае же с курсантами добавляется и воздействие интерната.

Кон (1998: 402–403) пишет о том месте, которое воины занимают в гомосексуальной жизни:

«Многие геи обожают наряжаться или наряжать своих партнеров в военный мундир. Это позволяет им чувствовать себя более маскулинными. Поскольку униформа деиндивидуализирует конкретного матроса или солдата, сексуальная близость с ним символически приобщает гея ко всему мужскому миру. Раздетый и лишенный внешней атрибутики солдат кажется более голым, чем обычный раздетый мужчина. Геи дежурят у казарм и военных училищ не только потому, что лишенный женского общества и сексуально озабоченный солдат легче идет на сближение, но и потому, что это особая порода мужчин».

Эту породу постоянно выводит армия.

9. Моряки

Гомоэротичность облика моряков и их податливость относительно гомосексуальных приключений воспета во многих художественных произведениях. Французские и английские порты кишат поклонниками однополого секса и многие портовые кабачки носят характер голубых баров, а портовые отели — мест свиданий для голубых.

У Жана Кокто в автобиографической «Белой книге» предстает французский порт Тулон.

«Было бы утомительно описывать этот восхитительный Содом, где огонь с неба падает безопасно, ударяя ласкающим солнцем. Перед тем, как смеркаться, еще более мягкая атмосфера затопляет город и, как в Неаполе, как в Венеции, ярмарочная толпа движется сквозь площади, украшенные фонтанами, мимо шумных лавочек, навесов для трепа и уличных лоточников. Мужчины, обожающие мужскую красоту, слетаются сюда со всех уголков света, чтобы любоваться моряками, которые праздно прохаживаются здесь в одиночку и группками, улыбкой отвечая на брошенные взгляды, и никогда не отказываются от предложений любви».

В кабачке рассказчик встретил полюбившегося ему моряка, в шапочке, сдвинутой на левую бровь, черном шарфе на шее и —

«…в тех штанах с петельками, которые в прошлом позволяли морякам подвертывать их вверх на бедра, а теперь запрещены правилами под тем предлогом, что их носят сутенеры. В любом другом месте я бы никогда не осмелился остаться в орбите этого самонадеянного глазения, но Тулон есть Тулон; танцы снимают неловкость знакомства, они бросают чужаков в объятия друг друга и образуют прелюдию любви.

Под музыку, полную колечек и завитушек, мы танцевали вальс. Отклонившиеся назад тела соединялись у промежностей, контуры были тяжелы и глаза опущены вниз, лица поворачивались медленнее, чем ноги, которые качались внутрь и наружу и иногда опускались, как копыта лошадей. Свободная рука принимала элегантную позу, принятую у рабочего класса, когда они пьют вино и когда они отливают его потом. Весенний экстаз возбуждает эти тела. В них вырастают суки, твердость наталкивается на твердость, пот смешивается, и парочки уходят в спальни с плотными абажурами и стеганными одеялами».