Верность памяти - Йожа Герольдова

К этому времени сотник уже покинул командный пункт и расположился на переднем крае, откуда панорама боя просматривалась невооруженным глазом. Ему было отчетливо видно, как, продвигаясь короткими перебежками, приближались к ним серые фигуры вражеских солдат. Он взял ручной пулемет, проверил его и изготовился к стрельбе. Гавлик последовал его примеру.

— Я уйду только вместе с вами, пан сотник! — взволнованно воскликнул он.

— Боюсь, друг мой, вам придется долго ждать этого.

— Но ведь мы здесь не удержимся!

— Знаю… Но прежде чем они начнут праздновать победу и разливать по кружкам свой паршивый брандвейн, их похоронной команде придется изрядно попотеть…

— Нам же не уйти отсюда живыми! — продолжал волноваться десатник.

— Да, на войне иногда убивают… — меланхолично заметил сотник, внимательно наблюдая за полем боя. — Читайте побольше военных романов, там об этом написано.

Гавлик медленно перевел на него взгляд. Заострившийся профиль, рубашка мятая, вся в грязи… Однако в его лице было столько твердости и непримиримости, что десатник понял: Габриш позиции не оставит. Мысли о том, что сотник сознательно стремится умереть, он не допускал.

— Разве это принесет кому — нибудь пользу, если вы погибнете? — спросил он сотника.

— Я мог бы наказать вас за препирательство со старшим, да нет времени. Однако, если мы здесь погибнем, то погибнем не напрасно. Понимаете, наша смерть — это плата за честь нации, которой не дорожат наши правители из Братиславы.

— Но почему же плата должна быть столь высокой?

— Потому что это настоящий бой, а не опереточный фарс. Мы и так все время отступаем и один за другим сдаем врагу словацкие города. Пора наконец остановиться и сказать: дальше этого рубежа враг не пройдет… Иначе, друг мой, это не восстание, а только игра в него. Я, к примеру, больше отступать не хочу. Не хочу я не могу… Мне просто стыдно отступать, десатник… Собственно говоря, по какому праву вы затеяли эту дискуссию?

— Но мне тоже стыдно…

— Бросьте вы ваши разглагольствования, десатнлк. Дело дрянь… Уходите! — коротко приказал он и дал короткую очередь. — Уходите!

— Пан сотник…

— Марш отсюда!

— Вы не мой начальник и не имеете права мне приказывать! — возмущенно воскликнул Гавлик и выпустил сразу четверть патронов из диска своего автомата.

Серые фигуры на несколько мгновений залегли, но быстро поднялись и пробежали еще несколько метров.

— Берегите патроны! Ведите прицельный огонь! — кричал сотник, пригнувшись к своему грохочущему пулемету.

В них стреляли уже и с другой стороны, и на голову им то и дело сыпалась земля.

— Помните, десатник, я для вас начальник на земле, в небесах и в аду… Подчиненный, десатник, обязан… выполнять приказы старшего по званию… беспрекословно… — прерывисто хрипел Габриш, не прекращая стрельбы ни на минуту. — Выполняйте приказ!

— Но, пан сотник…

— Молчать! Отправляйтесь со своим дозором в штаб. Передайте там, что противник блокировал железную дорогу и шоссе и вышел к реке. Мы попробуем продержаться до тех пор, пока ваша тактическая группа не окопается. Какое — то время мы уже выиграли. — Оп сплюнул набившуюся в рот землю.

— Пан сотник, — стараясь перекричать ужасающий грохот, умолял Гавлик, — позвольте мне остаться с вами…

Сотник покачал головой.

— Но вы — то остаетесь здесь…

— Долг солдата и офицера меня обязывает, — коротко и просто ответил Габриш. — Поверьте, это не пустые фразы.

— Неужели вам так хочется погибнуть? Или вы совсем не дорожите жизнью?

— Конечно дорожу, — ответил сотник, лицо которого оставалось по — прежнему суровым. — Даже больше, чем вы думаете. Только существует нечто такое, что мы называем честью и долгом…

Его последние слова потонули в бешеном грохоте стрельбы. Фуражка слетела с его головы, которая тряслась в такт подпрыгивающему прикладу пулемета, на землю. И вот — у Гавлика даже в глазах потемнело от ужаса — прямо на бруствере около командира разорвался снаряд…

Когда клубы дыма и пыли рассеялись, Гавлик увидел неподвижно лежавшего сотника. Его широко раскрытые глаза смотрели в небо, а из страшной раны возле переносицы струилась кровь…

15

— Я понимаю, это своего рода идеал… — проговорила она в раздумье. — Дети в качестве идеала, как правило, выбирают какого — то конкретного человека. Вот почему они обычно так хотят стать железнодорожниками, летчиками, космонавтами… А впрочем, кем они только не хотят стать!..

Воцарившаяся в купе тишина и его помрачневшее лицо снова обеспокоили ее. О чем же с ним говорить, если буквально все действует ему на нервы?

— Он погиб, — глухо произнес полковник и, помолчав, продолжал: — Не знаю, удалось ли мне стать хоть немного похожим на него, но, принимая решение остаться в армии, я думал именно о нем… Он пал в бою, выполняя свой патриотический долг… Понимаете, с того момента, когда я надел форму, мне частенько приходилось слышать от командиров высокопарные речи о воинском долге и чести нации. Но вот началось восстание, и многие из них, казалось, забыли то, о чем говорили еще вчера. А этот офицер о долге и чести нации говорил мало и неохотно, зато сражался и погиб как настоящий герой. Не уверен, поймете ли вы меня…

— Я вас очень хорошо понимаю…

— Даже если вы говорите это из вежливости, я очень благодарен вам…

— И вовсе не из вежливости, — перебила она его довольно резко. — Просто в моей жизни было немало печального, и, когда я вспоминаю об этом, у меня начинает щемить сердце.

Она заметила, что он успокоился, и искренне обрадовалась: может, хоть теперь он немного приободрится? Но когда он снова заговорил, голос его звучал по — прежнему уныло:

— Если на вашу долю выпало так много страданий, то вы действительно меня хорошо понимаете… А что, собственно, с вами произошло?

— Не будем об этом… — холодно произнесла она. — У меня сил не хватит, чтобы обо всем рассказывать…

* * *

Мария думала, что теперь ей уже не дадут никакого задания. Недаром надпоручики на прощание запретили ей обращаться с этой просьбой к старому Мего. А впрочем, она бы и не пошла к нему потому что стыдилась своего необдуманного поступка. И потом, неизвестно, что наговорили Мего о происшествии в «Симфонии» надпоручики. А разве она виновата, если у нее сдали нервы? Хорошо, конечно, рассуждать, что ничего страшного не произойдет, если какой — то ловелас схватит ее за руку, но на деле… Нет, Мата Хари из нее не получится. Она для этого не создана… И все — таки по ее вине оказалось невыполненным задание командования…

Орфанус и Голомани пришли к ней, когда она совсем перестала ждать. И вели они себя так просто и естественно, будто никогда с ней не ссорились, а только не поняли друг друга. Мария еле сдержалась, чтобы не подпрыгнуть от радости и не броситься обнимать их, когда Голомани объяснил, зачем они пришли…

— Командование считает, что это задание можешь выполнить только ты, Ксения, — сказал Голомани, и его мальчишеское лицо стало серьезным и сосредоточенным. — Тип, с которым тебе предстоит познакомиться, является начальником секретариата местной СД. Через его руки проходит все… Это очень жестокий, опасный человек… Но ты должна перехитрить его… — И он пристально посмотрел на девушку.

— Ну, не подведешь нас на этот раз? — спросил Орфанус, почему — то сделав ударение на местоимении.

— Не подведу, — пообещала она.

* * *

С оберштурмбанфюрером СС Рольфом Адриани, который выдавал себя за представителя торговых фирм рейха, Марию познакомил все тот же пан Янега, по — прежнему корректный, гладко выбритый и улыбчивый. Помня наставления Орфануса, она сразу постаралась дать понять эсэсовцу, что он произвел на нее впечатление, однако тот, казалось, этого не заметил.

Правда, он танцевал с ней раза три, но вообще — то больше интересовался деликатесами, подаваемыми к столу. Глядя на его стройную фигуру, трудно было поверить, сколько способен съесть за один присест этот чистокровный ариец.

Чтобы обратить на себя внимание немца, Мария принялась доверительно рассказывать ему о своих злоключениях в этой гостинице месяца полтора назад. Немец сразу оживился.

— Ах, этот доктор Божик… — рассмеялся он. — За то, что вы не дали спуску этому проходимцу, милая фрейлейн, я поцелую вашу ручку… — И он церемонно приложился к ее руке.

— Вы его не переносите? — вскинула вверх брови Мария.

— Да как вам сказать? Я ничего не имею против него лично, но его коммерческие операции…

— Не понимаю…

— Постараюсь вам все объяснить. Видите ли, фрейлейн, рейх прилагает огромные усилия, чтобы спасти Европу от большевиков… А в это время ваши люди, сбитые с толку красной пропагандой, вонзают нам нож в спину. Но не будем касаться этого щекотливого вопроса.