Тимбервольф - Дмитрий Владиславович Федоров

кивнул, – безусловно, сэр, идея работы в паре не может не оправдать себя. Между Джиной и Конрадом налажена связь. Но, вернувшись к выводам, подтвержденным данными испытаний Джины, – он покачал головой, – она не готова. Что еще больше расшатает его эмоциональное состояние…

– О чем ты говоришь, – скривился Дельгадо. – Эмоциональный фон.… Всего лишь инстинкты, которые легко подавить. На данном этапе испытаний твои сомнения неуместны, – Дельгадо поднял вверх ладонь, останавливая офицера. – Не забывай, ты мой заместитель. Решение все равно принимать мне. При других обстоятельствах я бы принял во внимание твое недовольство Джиной. Да у меня и у самого большие сомнения насчет эффективности этой пары. Но пока она рядом, он будет находиться в рамках допустимого риска. Да и прикрытие ему совсем не помешает. Помните главное, она – всего лишь спусковой крючок. Наш туз в рукаве. Если что-то пойдет не так, она устранит его, – закончил Дельгадо и посмотрел на своего заместителя.

У того дернулась левая щека, но штабная выучка помогла майору сдержаться, сохранив каменное выражение лица. Дельгадо усмехнулся, глядя на него, молодого, жадного до карьерных успехов и продвижения по служебной лестнице, офицера. Офицера, не нюхавшего пороха. Не знающего, что это такое, лежать несколько суток в грязи, ходить под себя, боясь пошевелиться под снайперскими прицелами. Не знающего, что такое рукопашная схватка, когда видишь врага так близко, что ощущаешь запах пота и крови. И потом стоять у расстрельной стенки, в строю из пленных, где пулю получит лишь каждый второй. Любимое развлечение аборигенов. Когда ставят к стенке, и ты уже смирился со смертью – это проще. Но когда так.… А потом, уже избежав смерти, сидеть за столом в окружении хитро улыбающихся арабов. Есть вместе с ними, прислушиваясь к вкусу пищи, ожидая, что тебя в любой момент отравят. Эти изысканные изуверства ломали людей. Его не сломали. Лишь сделали жестче и крепче. Давно это было. Его война. Так давно, что иногда ему казалось – все, что происходило с ним там, было всего лишь сном. Тогда он был никто. Рядовой оперативник. Такой же, как сотня других. Где они теперь? Большая часть погибла. Оставшиеся перебивались скромной пенсией. Кто поумнее – ушел в бизнес, другим повезло, и им не пришлось менять имена, устроившись в разнообразные силовые ведомства. Дельгадо тоже мог оказался в числе тех, кого государство фактически отвергло. Но арабский плен перевернул его жизнь. Тогда он несколько суток провел в яме без еды и воды. Пока клетка над его головой не сдвинулась, и его, чуть живого, не бросили у разграничительной линии. Дойдя до края, заглянув в бездну смерти, он из пешки превратился в ферзя. Дельгадо лишь много позже узнал, что своим спасением обязан Александре, прошедшей, зачастую со слезами на глазах, все инстанции, до самого верха. Но старался в общении с ней эту тему не поднимать. Даже тогда, когда карьера пошла в гору, а Симон оказалась среди тех, кто выполнял его приказания. Когда же они стали чужими? Почти врагами? Ответов было несколько. Но главной причиной, наверное, было то, что он отвергнул ее, не желая вспоминать время, когда он, совсем юный офицер, оказался в плену. Этот не самый выдающийся факт своего прошлого, он, ставший главой оперативного отдела, удалил из личного дела. Вместе с ним ему пришлось забыть и об отношениях с Александрой, фактически предав ее. А его победное шествие по карьерной лестнице продолжалось. В распоряжение Дельгадо поступили неограниченные технические и человеческие ресурсы. Контроль над вооружением сосредоточился практически в одних руках – его руках. И вот теперь это. Лучшее оружие, которое он когда-либо видел. А самая объективная проверка любого оружия – это проверка оружия в полевых условиях.

***

К людям Конрад был равнодушен. Одна лишь Танела, их наблюдающий врач, вызывала у него живой интерес. От него не ускользал ее влажный взгляд, с которым она осматривала его раны, вправляла вывихи и обрабатывала ожоги. Для Конрада, привыкшего к боли и крови, ее забота и тревога за его здоровье были непонятными и от этого пугающими. Но со временем он привязался к ней, преодолев природную настороженность. Привязался той частью своей волчьей натуры, которая, в отличие от циничной оболочки ничего не чувствующего убийцы, была способна на искреннюю преданность и любовь. Среди серой людской массы, окружающей его с рождения, Танела в его глазах стала той единственной, кто относился к своим подопечным с нежностью и заботой. Она видела в них не только подопытный материал, а еще и живых созданий, способных чувствовать боль и страдания. Несколько раз он замечал, как она вступала в спор с такими же, как и она, людьми в белых халатах. Спорила Танела, не выбирая выражений, яростно жестикулируя и энергично махая головой, с забавным хвостиком черных волос. В такие моменты Конрада переполняла злость и дикое желание разорвать зубами тех, кто смел поднять на нее голос. Метаморфоза, происходящая с Танелой, когда та отстаивала своих пациентов, путала Конрада, наполняя его сердце смешанными чувствами. Всегда добрая и нежная со своими подопечными, Танела, защищая их, становилась жесткой и неуступчивой. Конрад уже выучил, что багровые румянцы, выступающие на ее щеках в редкие мгновения вспышки гнева, не предвещали для любого, кто встал на пути Танелы, ничего хорошего.

– Что, Конрад, опять попало нам с тобой, – она со вздохом поправила провода, окутывающие Конрада. Приборы тревожно пищали, отсчитывая зашкалившие уровни химического заражения. Повернувшись к нему, она с печалью в глазах, от которой внутри Конрада всё переворачивалось, провела рукой по его шерсти.

– Ну-ка, давай посмотрим, как твои ожоги, – поправив очки, она ощупала пальцами еще свежие рубцы на его животе. Химикаты тяжело выходили из его организма, затрудняя заживление ран, а токсины отравляли внутренние органы, заставляя Конрада тяжело дышать, мелко подрагивая кожей.

–Так, Конрад, потерпи немного, дорогой, вот та-ак, – Танела аккуратно поставила ему капельницу, пощелкав пальцем по пакетам с физраствором. – Ничего-ничего, пару дней я тебе выбила. Надо же, как на собаке всё заживает, – она довольно прищурилась и потрепала его загривок. Конрад ткнулся носом в ее коленки, и, забыв об острой боли, прищурился от удовольствия, жадно ловя такие редкие мгновения счастья.

Ну-ну, – она поправила накидку на лежаке, – не шевелись, отдыхай.

Заметив, что Конрад прикрыл глаза, уложив голову на вытянутые лапы, Танела подошла к столу. До конца смены оставалось всего несколько часов, а нужно было еще закончить заключение по Конраду. К утру она должна была представить полный медицинский отчет по состоянию его ран и степени готовности к