Смерть на выбор - Марианна Баконина

— Пожалуй, не стоит. Я лучше в саду поработаю. Где мои бумаги? — решительно оборвала его Нина.

Хватит жить по чужому уставу. Вчера это ни к чему хорошему не привело. А Максим скорее всего где-то здесь, раз Аскер и Махмуд-ата пытаются уверить ее в обратном.

— Все на месте, Нина-ханум, где и было.

* * *

Ее комната преобразилась — ни следа не осталось от учиненного погрома, даже шторы новые повесили. И все ее бумаги чудесным образом вернулись. Нина не стала задавать лишних вопросов. Уселась на пороге, чтобы вновь не вздумали запирать двери, и сделала вид, что погрузилась в тексты. Аскер, проводивший ее до дверей, удалился. Но Нина не тешила себя иллюзиями — наверняка кто-нибудь да наблюдает за нежелательной беспокойной гостьей.

Выход нашелся на удивление быстро — Нина вспомнила о сундуке, стоявшем в свободной комнатухе, ночью она обратила на него внимание и даже собиралась укрыться в нем, если Аскер со товарищи начнут ломать двери. Тогда, мельком заглянув в сундук, Нина заметила чачван, а где чачван, там и паранджа. Очень удобное одеяние для тех, кто предпочитает анонимность.

* * *

Максим снова сидел в темнице. Правда, не в такой обширной, как предыдущая. Сидел и ругал себя за отсутствие репортерского чутья — не следовало так открыто шагать по шоссе на вражеской территории. Так он, как салага лопоухий, своими ногами пришагал в неволю. Едва рассвело, едва появилась надежда, что удастся подхватить утреннюю машину, как вновь появились его мучители. Схватили, связали, бросили в багажник «Волги», привезли в какой-то дом. Потом объяснили, что, ежели он хоть слово вякнет, плохо будет не только ему, но и Нине. Потом показали за завтраком девушке. Он, как человек благородный, вел себя примерно. Нина весь этот спектакль приняла за чистую монету.

И вот теперь он, король российской прессы, сидит в узкой и очень глубокой яме. И небо в клеточку. В полном смысле этого слова, потому что единственный вход в темницу — он же дверь, он же окно — прикрыт чугунной решеткой. Единственное преимущество — сухо и прохладно. И можно не рыпаться: традиционный азиатский зиндан усовершенствовали — одели стенки бетоном. Так что повторить подвиг Лоуренса Аравийского или какого-то другого мужественного британца, очутившегося в подобной и тоже азиатской тюрьме и совершившего дерзкий побег, не удастся. Остается лишь вспоминать ярко прожитые годы.

Злодеи, поймавшие его во второй раз, пощадить не обещали. В общем — засада. Максим даже не думал о том, как здорово он все это опишет сначала в газетных очерках, а потом в сугубо документальной книжке. То есть Максим отчаялся. Единственный человек, который мог его выручить, — Нина, смешное и рассеянное существо, влюбленное в Восток, по уши погрязшее в витиеватых рукописях и ритуалах. Ее обмануть нетрудно, сама рада обманываться.

Максим закрыл глаза, уж больно мучительно было смотреть на такое синее, и такое ясное, — и такое далекое, потерянное для него небо. Тень, заслонившая солнце, заставила его очнуться.

— Тихо, не кричи, — едва слышно попросила Нина. Голос Максим узнал, а вот выглядела она весьма живописно: какой-то халат на голове, рукава растут из ушей, и все это грязно-лилового цвета. Максим не стал возмущаться тем, что Нина, видимо считая его существом слабонервным, повторила просьбу не кричать несколько раз, но счел необходимым спросить:

— Чего это ты так вырядилась?

— А ты чего тут сидишь? — быстро нашлась девушка. Максима в очередной раз удивила этакая ядовитость при общей растяпнстости.

— Я, знаешь ли, к жаре не привык, а тут прохладно.

— А… А чего решетку задвинул?

— Это у хозяев спроси. Они ужас до чего заботливые.

— Подожди. — Нина исчезла, но вскоре вернулась. — Ладно, некогда шутить. Ты можешь отсюда выбраться?

Максим крякнул:

— Ты же говоришь, что нет времени на шутки.

— Ну да. — Все-таки девица невообразимо бестолковая. — Слушай, я постараюсь раздобыть веревку, и ты выберешься.

— Я уже один раз выбирался. — Журналист вкратце рассказал о своих злоключениях. Потом выслушал Нину.

— И что ты обо всем этом думаешь?

— По-моему, это действует орден бекташи.

— Кто? Ты же говорила это из пятнадцатого века.

Нина досадливо поморщилась:

— После официального закрытия ордена он еще действовал. В Турции последние сообщения о деятельности бекташи появилась в двадцать пятом году.

— А сейчас девяносто пятый, и к тому же это — не Турция, и вообще, какие ордена?

Нина опять сморщила носик — безапелляционность этого невежды была просто вопиющей. Он безоговорочно поверил в то, что найдет казну бекташи именно под Бухарой или под Самаркандом, а вот предположение, что орден бекташи возродился под небом Узбекистана, кажется ему диким, на год ссылается.

— Именно в девяносто пятом он и мог появиться вновь. Ты газеты читаешь?

Максим предпочел пропустить оскорбительный вопрос мимо ушей.

— Газеты — Бог с ними, мы время теряем.

Нина не могла с ним не согласиться. Она, конечно, хорошо замаскировалась и дождалась полуденного зноя, когда любой порядочный среднеазиатский дом погружается в сон, но забывать об опасности не следовало. К тому же объяснить в двух словах специфические политические и религиозные процессы, захватившие бывшую советскую Среднюю Азию, не представлялось возможным.

— Веревку-то я раздобуду. А дальше что?

— А дальше в Бухару за вещами, переедем куда-нибудь. И вплотную займемся кладом.

— Как? — Нина опешила. Этот посаженный в зиндан чурбан так ничего и не понял.

— Вот что, милый, о кладе забудь, или останешься в зиндане.

— Где? — неподдельно удивился Максим. Он искренне не знал, что такое «зиндан».

— В яме своей, — огрызнулась Нина в ответ.

Оставаться в яме не хотелось, и Максим вновь решил сослаться на недостаток времени.

— Послушай, пока мы выясняем отношения, твои друзья опять что-нибудь учинят. — Максим прикусил язык, но поздно.

— Я бы на твоем месте была повежливее, мне ведь не с руки обижать друзей, так что я лучше пойду.

— Ну, не время, не время и не место выяснять отношения! Надо что-то придумать.

— Можно подумать, это я занимаюсь разборками. Я, между прочим, тебя здесь нашла, ты же сидел сиднем.

Максим чуть не задохнулся от возмущения. Хорошо, вовремя вспомнил, что обижаться на женщин вовсе не следует. Поэтому ответил как можно миролюбивее.

— Согласись, не сидеть сиднем в моем положении довольно трудно. — Легкий смешок свидетельствовал о том, что его жест доброй воли оценили по достоинству. А когда репортер чувствовал, что его ценят, он расцветал. — Придумал. Смотри — здесь же ходит автобус. По шоссе. Я, когда утром брел, на него очень рассчитывал. Не повезло. Ты постарайся выяснить расписание, достань веревку — и, когда стемнеет, сбежим. А потом подумаем как быть. В Бухару все равно надо вернуться.

Трудно оспаривать доводы разума.

— Хорошо. Договорились.

В темнице снова стало светлее — никто не загораживал солнце. Максим опять закрыл глаза: сидеть в яме и лелеять план побега — приятнее, чем просто сидеть в яме.

* * *

До порога своей комнаты Нина добралась без приключений и незаметно. По крайней мере, ей так казалось. Только очень квалифицированный шпион заметил бы четыре пары любопытных глаз, которые внимательно наблюдали за ее передвижениями.

Паранджу девушка спрятала под кошмой, там же уже лежала найденная в чудесном сундуке веревка. Оставалось выяснить, как ходят рейсовые автобусы. Здесь могла бы пригодиться старуха — но она отдыхала, как и все в доме. Нина вздохнула. Оставалось ждать.

* * *

Комната выглядела странно: ковры, подушки, никакой мебели, только низенький резной столик и на нем полный набор делового джентельмена — телефакс, компьютер, принтер. Ксерокс не поместился, поэтому его пристроили рядом на полу. На ковре замер мужчина лет сорока пяти, абсолютно седой, рядом аккуратно свернут белый, шитый золотом халат. Он совершенно не обращал внимания на другого мужчину, точнее, юношу, в камуфляже и тюбетейке.

— Она отыскала его, шейх. Мы с султаном видели своими глазами. Только вы распорядились ничего не предпринимать. — Юноша сделал паузу. В ответ молчание. — Они говорили о чем-то минут двадцать. — Тот, кого юнец называл шейхом, на секунду приоткрыл один глаз. Молодой человек вздрогнул, будто по его щеке полоснули ножом, и тут же уточнил: — Ровно двадцать две минуты они разговаривали. Потом она вернулась в дом.

Юнец замолк и, почтительно склонив голову, ждал распоряжений. Не дождался — короткий кивок, и юноша, пятясь, вышел из комнаты. Шейх молчал. «Глупцы. Вокруг одни идиоты. Сначала засветились перед этой парочкой — а теперь докладывают — мол, следим за каждым их шагом. И что дальше?»