Смерть на выбор - Марианна Баконина

Она еще раз заглянула в свою комнату — возвращаться не хотелось. И Нина прыгнула. Ей даже удалось не закричать и не расколотить очки. Что делать дальше, она не знала. Найти Максима и не переполошить весь дом вряд ли получится. «В крайнем случае вернусь назад», — решила девушка, тем более что дверь была заперта на обыкновенную задвижку, устроенную почему-то не внутри, а снаружи. Словно кладовка. Обстановка комнаты для гостей меньше всего напоминала чулан, и сообразить, почему задвижка оказалась снаружи, Нина так и не смогла.

Босая и обмотанная пестрой шалью, она осторожно двинулась вдоль стены. Прислушивалась к каждому шороху, но единственным живым существом на гостевой половине дома, судя по всему, была она сама. Две соседние комнаты — Нина, преодолев учащенное сердцебиение и страх, в них заглянула — оказались пустыми. Еще две — запертыми на ключ. Гостья с Севера, шляющаяся ночью по гостевой половине, она боялась не столько нападения, сколько упреков.

Насколько она представляла себе планировку местных домов, комнаты для гостей обычно находились рядом, и ни в одной из них Максима не было. Ее могли запереть, беспокоясь о ее же безопасности, но запирать, да еще на ключ, мужчину не стали бы ни при каких обстоятельствах. Разве что организуя ночевку в гареме или женском общежитии.

Она уже совсем собралась вернуться и продолжить путешествие при свете дня, но не успела. Сначала ее опять оглушил визг тормозов, потом ослепил прожектор. И дом ожил. Нина быстро юркнула в ближайшую незапертую комнату, дверь оставила открытой, чтобы подглядывать.

Впрочем, увидеть удалось немногое. Два молодых парня, она их раньше не видела, подбежали к воротам, проворно сняли массивное бревно и распахнули ворота. Во двор ворвались двое других парней, все походили друг на друга, как родные братья, так как одеты были совершенно одинаково. И Нина не могла различить, кто из дома, а кто вновь прибывший. Все четверо отчаянно жестикулировали, разговор, казалось, был неприятным, но слов Нина разобрать не могла. Потом один куда-то убежал, впрочем, очень скоро вернулся, причем не один, а с заботливым Аскером. Только ласковый ученый изменился настолько, что Нина не сразу его узнала: зеленый комбинезон, живописный платок на голове и тугой пояс буквально преобразили лысоватого очкарика, кстати, очков тоже не было.

Аскер явно имел право командовать, все остальные молчали и уже не жестикулировали. Но ругаться Аскеру вскоре надоело, и он жестом приказал идти за ним и вместе со всеми бросился к Нининой комнате.

— Черт. Кто открыл дверь? — Медный голос звучал грозно. Аскер заглянул в комнату. Нина испугалась. — Куда она могла деться? У нас есть караул или мы в бирюльки играем?

— Она, наверное, вышла…

— Вышла. — Аскер чуть не задохнулся. — Вышла через запертую дверь!

— В любом случае далеко она не ушла, — бросился успокаивать командира — а Аскер явно был командиром — один из близнецов.

— А недалеко — это куда, в Бухару? Тебе шума не хватало?

— Не будет шума, она здесь, я чувствую.

— Можешь подавиться своими чувствами, болван набитый. — Медный голос превратился в стеклянно-визгливый.

Нина как можно тише прикрыла дверь и обрадовалась, нащупав ключ, — эту комнату, видимо, готовили для тех, кому можно доверять, она была снабжена нормальным английским замком и ключ был в замочной скважине. Пружина запора щелкнула, но визг Аскера заглушил щелчок.

— Обыщите все!

* * *

Максим скреб кетменем веревки. Распилить, а точнее, перетереть продукт века двадцатого, пусть и произведенный слаборазвитой державой, почти невозможно, если в твоем распоряжении только древнее орудие рабского труда. Но Максим это почти невозможное совершил. То ли обломок топора, то ли журналистское упорство и настойчивость все же разбили оковы.

Максим с трудом разогнулся. Руки болели, спина и живот ныли, так, словно их несколько часов обрабатывал наждачной крошкой квалифицированный столяр.

Чтобы распутать связанные ноги, потребовалось еще минут пятнадцать, кетмень не пригодился. Первые шаги были неуверенными — Максим впервые понял, что такое не чуять под собой ног. И совершенно не понимал, почему «не чуя ног» бегают. Он, скорее, полз. Зато теперь он прекрасно видел в темноте. А за стенки хватался, просто чтобы не упасть.

Пережитые испытания обострили чутье — выход нашелся неожиданно быстро, причем в поисках журналист использовал и обоняние, и шаткий огонек зажигалки. Он шел на свежий воздух.

Со стороны его исход из дома-лабиринта напоминал победоносный выход Тесея из Тартара — древний герой наверняка был такой же грязный и такой же довольный. Выломать подточенную веками дверь было легче, чем перепилить современные веревки.

Обретя свободу в полном смысле этого слова, Максим устроил подлинную сцену радости — причем, когда он читал о таких прыжках, ужимках и воплях в книжках или видел их в кино, они казались ему надуманными и вычурными.

Свободный человек не может долго стоять на месте: убедившись, что машину угнали или спрятали, Максим пошел пешком, пошел куда глаза глядят — ориентироваться даже в ярко освещенной луной пустыне умеют только верблюды.

* * *

Нина прильнула ухом к стене и старалась не дышать. Дыхание она сдерживала совершенно напрасно — Аскер и пятеро военизированных юнцов топали и кричали, как небольшое стадо разъяренных буйволов. Судя по всему, они твердо решили отыскать беглянку.

Несколько раз кто-то пытался открыть дверь, за которой притаилась девушка. Нина всякий раз вздрагивала и начинала судорожно придумывать, куда спрятаться, хотя прекрасно понимала, что спрятаться в мышеловке, в которую она сама себя загнала, невозможно. Когда шум стихал, она пыталась понять, почему же все-таки прячется.

Нина была девушка разумная и всегда умела находить причины, объясняющие те или иные свои поступки. Сейчас это было трудно: она знала Аскера пять лет и знала, что ему можно доверять. Она знала, что Максим — человек взбалмошный и ненадежный. Тем не менее нечто в поведении Аскера и его спутников ее испугало чуть не до смерти. Что? Понять она никак не могла.

Да, ее заперли в комнате, но если в доме много молодых горячих джигитов, то скорее всего заботились о ее же безопасности. Дом выглядел странно: странными были почти крепостные укрепления, странной была одежда обитателей, а их суета у ворот напоминала возню на КПП — Нина носила высокое звание лейтенанта запаса и представляла, как несут караульную службу, — именно на часовых походили странно одинаковые юноши в комбинезонах и платках.

То, что Аскер и все остальные испугались, когда обнаружили ее исчезновение, тоже вполне объяснимо: Аскер часто рассказывал и о похищении невест, и о прочих экзотических преступлениях. Его не удивляли предложения купить ту же Нину как жену, естественно он не удивился, а забеспокоился, когда обнаружил, что она исчезла. Он же не подозревал, что она просто разозлилась от того, что ее заперли.

Нина уже совсем было собралась выйти и успокоить Аскера со товарищи, но не успела — когда она открыла дверь, во дворе было уже темно. Она лишь услышала рев автомобиля — видимо, джигиты решили продолжить поиски в более отдаленных окрестностях. Нина бесшумно прикрыла дверь и побежала вдоль стены — если бы ее спросили, куда именно она бежит, то ответ был бы крайне невразумительным.

Ворота были заперты, и девушка в развевающемся, подобно знамени, одеянии бежала вдоль стены — она вскарабкалась на открытую веранду и бросилась к дверям.

Комната, которая, видимо, служила гостиной и приемной, оказалась просторной и роскошно обставленной. Нина даже остановилась — ее босые ноги почувствовали негу ковра. От неожиданности она чуть не упала. Огляделась, но так и не обнаружила выключателя. Пришлось и дальше передвигаться в темноте. Впрочем, она к этому уже привыкла. Она догадывалась, что вдоль стен стоят низенькие диваны и столики. Знала, что шкафы устроены в стенах, и поэтому снова двигалась по периметру и тщательно ощупывала стены. Наконец она нашла то, что искала. Точнее, поняла, что искала именно это. Во вполне традиционной нише она обнаружила посланца двадцатого века — телефон. И страшно обрадовалась.

Но радость не лишила ее памяти. И осторожности. Она взяла гладкий и похожий очертаниями на космическую ракету аппарат, аккуратно переставила его на пол, тихонько уселась рядом, тоже на пол, и набрала номер — единственный, который пришел ей в голову. Точнее, сначала она набрала восьмерку, о чем она не подумала, так это о времени: если в Бухаре около двенадцати, значит, в Петербурге уже два часа ночи. Но в Петербурге откликнулись почти сразу.

— Алло, алло, — шептала Нина, — Глеб, это ты?

— Да, я. — Глеб отвечал холодно и насмешливо. О коммунальной квартире не напомнил — и то хорошо.