Широкий Дол - Филиппа Грегори

Теперь ему, возможно, придется все переделывать, и он обвинял в этом нас, требуя, чтобы мы обеспечили гарантированный приток воды, словно в моей воле было заставить дожди пролиться или не пролиться. Я углубилась в работу, набрасывая ответ, и едва подняла глаза, когда дверь моего кабинета снова щелкнула.

Я была уверена, что это вернулся Гарри и сейчас расскажет, что все уладил, но оказалось, что это Селия. Глаза ее странно блестели, словно полные слез, и я решила, что она плачет, а Гарри одержал победу. Однако то были совсем не слезы, а неколебимая решимость, да и взгляд, которым она меня одарила, никак нельзя было назвать взглядом побежденной женщины.

– У нас с Гарри только что был серьезный разговор, Беатрис, – безо всякой преамбулы начала она, – но, по-моему, он просто изложил мне сказанное тобой, – к своему удивлению, я уловила в ее голосе легкое презрение, – хотя мы с тобой достаточно хорошо знаем друг друга и вполне могли бы поговорить без посредника. – Да, Селия действительно говорила со мной презрительным, даже насмешливым тоном! – Может быть, ты теперь сама объяснишь мне, каковы твои соображения относительно дальнейшей судьбы Джона?

Я отодвинула в сторону недописанное письмо и аккуратно свернула карту, то и дело поглядывая на эту храбрую малышку, которая, забыв о манерах истинной леди, бесстрашно ворвалась ко мне в кабинет и потребовала объясниться.

– Пожалуйста, Селия, присядь, – вежливо предложила я. Она подтащила к себе старинный жесткий стул с высокой резной спинкой и села, прямая, как натянутая струна. Я встала из-за письменного стола, подошла к ней и села рядом на такой же стул, тщетно пытаясь сделать свой взгляд более теплым, а выражение лица сострадательным. Меня прямо-таки обескураживали ее прямота и неподкупность.

– Мы не можем продолжать жить так, как сейчас, – сказала я, и в моем голосе прозвучала искренняя озабоченность. – Ты же сама видела, какая неприятная обстановка была сегодня во время обеда. Нельзя допустить, чтобы это случалось каждый вечер.

Селия кивнула. Мой рассудительный тон явно одерживал верх над ее гневом. Я заставляла ее увидеть проблему Джона иначе – как некую беду, которая постигла нас всех. Я уводила ее от мысли, что она одна отвечает за него, а всему остальному миру на него наплевать. А также от тех подозрений, что Джону готова навредить его собственная жена.

– Я думаю, мы вполне могли бы и потерпеть некоторое время, – сказала она уже менее уверенно. – По-моему, проблема Джона не настолько серьезна, и ему потребуется всего несколько недель, в течение которых он будет избавлен от какого бы то ни было искушения, чтобы снова стать самим собой.

– Селия, – проникновенным тоном сказала я, – Джон – мой муж. И меня действительно заботит его судьба и его здоровье. Я искренне хочу, чтобы он был счастлив.

Она вскинула глаза, услышав теплые нотки в моем голосе, и с любопытством на меня посмотрела.

– Ты действительно так думаешь? – храбро поинтересовалась она. – Или это одни слова?

– Селия! – с упреком воскликнула я, но мой упрек силы не имел.

– Извини, если это прозвучит невежливо, – ровным тоном продолжала она, – но я просто не могу понять твоего поведения. Если судьба Джона тебе действительно небезразлична, ты должна всеми силами стремиться к тому, чтобы он выздоровел. Но я этого совершенно не вижу.

– Я не могу объяснить… – почти прошептала я. – Я пока не в состоянии простить ему смерть мамы, но я действительно очень хочу, чтобы он поправился! Хоть и не могу сейчас любить его так, как это следует жене.

– Но ты снова его полюбишь, Беатрис! – воскликнула Селия, светясь самым искренним сочувствием. – Когда Джон выздоровеет, твоя любовь вернется, я знаю! И все у вас снова будет хорошо, и вы оба снова будете счастливы.

Я улыбнулась прямо-таки приторной улыбкой и сказала:

– Но, Селия, нам следует учитывать интересы и твоего мужа. Одно дело, когда я говорю, что сегодня к обеду вина не подадут, но когда это делаешь ты, тебе гораздо труднее, ведь ты доставляешь столько неудовольствия Гарри.

Выражение лица Селии сразу стало более жестким, и я догадалась, что в разговоре с Гарри она уже столкнулась с подобными аргументами.

– Я не так уж много прошу от своего мужа, – твердо сказала она. – Всего-то на несколько коротких недель отказаться от спиртного за обедом, когда от этого зависит счастье, а возможно, даже и жизнь мужа его родной сестры.

– Да, это действительно не такая уж большая жертва, – согласилась я, – если, конечно, Гарри согласится на нее пойти. Но что, если он сделает это только на словах? Тогда единственное, чего ты добьешься, это его постоянное отсутствие дома. – Селия с тревогой посмотрела на меня, а я продолжала: – По соседству у него вполне хватает знакомых, которые с удовольствием станут приглашать его к обеду. И в этих домах ему никто не будет устраивать сцен, в которых главную трагическую роль играет его жена, если он всего лишь хочет выпить вина и вкусно поесть. Все эти люди будут ему искренне рады, они будут ему улыбаться и угощать самым лучшим, что есть в доме, стараясь, чтобы он чувствовал себя комфортно. И потом, во многих домах есть молодежь и немало хорошеньких девушек, – продолжала я, поворачивая воткнутый в рану нож, – а после обеда там часто устраивают танцы. Почему бы Гарри не потанцевать с какой-нибудь красоткой? Здесь многие будут счастливы пококетничать со сквайром Широкого Дола.

Когда любишь, то всегда оказываешься в заложниках у собственной любви. Селия, которая когда-то говорила, что даже хотела бы, чтобы Гарри завел себе любовницу, теперь была явно потрясена, представив себе, как ее молодой муж танцует с хорошенькой девушкой.

– Впрочем, Гарри никогда не стал бы тебе изменять, я в этом уверена, – попыталась я ободрить ее. – И все же вряд ли можно винить мужчину в том, что он перестал обедать дома, потому что родной дом стал для него неуютен.

Селия вдруг резко отвернулась, встала и отошла к камину. Видимо, изображенная мною картина того, как Гарри вдали от дома предается всяким развлечениям и удовольствиям, оказалась выше ее сил. Я сидела спокойно, не говоря ни слова и давая возможность хорошенько поразмыслить, пока она стоит, прислонившись лбом к высокой каминной полке, и смотрит на горящие поленья.

– А как, по-твоему, нам следует поступить, Беатрис? – спросила она. Я лишь вздохнула. Бразды правления снова были в моих руках.

– По-моему, нам следует найти хорошего врача, который поместит Джона в свою лечебницу и постарается его вылечить, – сказала я. – Затяжное пьянство – это вовсе не слабость, Селия. Это куда больше похоже на болезнь, с которой Джону самому не справиться. Я бы хотела, чтобы Джон обратился к первоклассному специалисту и согласился на лечение, а мы тем временем сохранили бы в его доме счастье и покой, чтобы, когда он вернется, все мы снова жили так же счастливо, как прежде.