Утраченные звезды - Степан Янченко

Вообще-то, всегда, говоря о крестьянстве, Семен Семенович не мог оставаться спокойным, воодушевлялся, загорался бойцовским азартом защитника больших, беззаветных тружеников. Отчасти это происходило оттого, что он на всех крестьян смотрел через образ своих земляков-односельчан, высокоярских земледельцев.

Они неизменно представали перед ним неутомимыми тружениками и защитниками своей земли. И как бы в благодарность ей за красоту и отзывчивость на человеческий труд высокоярцы свой родовой общинный клин земли заселили преданными ей людьми и, опираясь на социалистический образ жизнеустройства, украсили свой уголок земли жизнеобеспеченной деревней с уютной, привлекательной красотой, с которой никогда не хотелось расставаться, с по-социалистически обустроенным, технически насыщенным, высокодоходным хозяйством. Жизнь людей была довольно достаточно материально и культурно благоустроенной, духовно наполненной и своими родовыми корнями глубоко ушла в свою общинную землю.

Свалившиеся на высокоярцев реформы капитализации, равно как и на других, были им чужды и даже враждебны, как когда-то пришедшие из чужестранщины оккупанты. Они заставили их крепче сплотиться, и напрячь все силы против злорадных разорителей, чтобы общими, непомерными усилиями находить возможности выворачиваться из-под гнета реформ. При этом они еще больше отдавали заботы земле, чтобы и она, как люди, не утратила то, что скопила в малоплодородных пластах при социализме, ибо только социализм пришел в деревню с заботой не только о людях, но и о земле, в которой крепятся корни и людской жизни.

Семен Семенович был влюблен в свое село Высокий Яр, заново после войны выстроенное и облагороженное людским трудом и снабженное достатком. Он любил людей своего села — всех без разбора и каждого в отдельности. Но он не был ослеплен материальным и культурным благополучием жизни односельчан. Он видел возмутительную неблагоустроенность в жизнеобеспечении во многих селах даже своего благополучного района, крепко переживал за тружеников таких колхозов, пореформенное разорение которых заставляло его сердце болезненно сжиматься.

И он с глубочайшей чувствительностью держал в памяти свои собственные слова, произнесенные с юношеской пылкостью на вопрос директора своей школы о том, что он считает самым необходимым для жизни людей? Он, не задумываясь, запальчиво ответил: Хлеб и коммунисты! Директор школы открыто порадовался за своего воспитанника и крепко пожал ему руку. С тех пор прошло немало времени, но Семен Куликов не забывал своих слов ни при каких обстоятельствах. Тогда он имел в виду для себя обязательство поступить учиться в сельхозинститут и научиться выращивать богатый хлеб для людей и стать для них (именно — для них) коммунистом. Жизнь, однако, отклонила его путь к заданной цели до самого Афганистана, но потом через тяжкие испытания он вернулся на свой путь. И ныне его юношеские клятвенные слова приобрели для него еще более емкое звучание и повеление. Сейчас, выступая перед рабочими коммунистами, он тоже помнил свой девиз жизни и говорил о крестьянстве с самозабвенной горячностью. Она, он чувствовал, зажигает людей. Но вдруг в ответ на его последние слова из зала прозвучала неожиданная реплика:

— Семен Семенович! пока счетная комиссия готовит избирательные бюллетени и у нас выгодалось время для обмена мнениями, разрешите высказать вам некоторые возражения… Вы с какого времени в партии?

Петр Агеевич вгляделся в человека, который затеял этот разговор с Семеном Семеновичем, казалось, с каким-то подвохом. Это был человек уже в годах, лет за пятьдесят, с суровым, загорелым от жара плавильной печи лицом. Петр подумал: Человек вроде как серьезный, из сталеплавильного, где правильно взвешивают тяжесть труда рабочих… Неужто шпильку подпустит Семену Семеновичу?

— Я готов выслушать любое ваше мнение и дать ответ, в том числе и на возражения, если они будут, в пределах моих возможностей, — с дружеской улыбкой ответил Семен Семенович. — А что касается моей партийности — так я вступил в нашу компартию из комсомола, будучи в армии, на войне в Афганистане, где глубоко себя проверил, как говорят солдаты, на вшивость. Вывезли меня в Союз с раздробленными ногами, вылечили и отпустили домой. Затем я учился в Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, после окончания которой, вернулся в родной колхоз, где и сейчас работаю заместителем председателя колхоза, а на общественных началах — первым секретарем районного комитета КПРФ, в качестве кого и выступаю перед вами с приветствием от имени коммунистов Надреченского района… Полно я о себе рассказал? — спросил он, весело, необидчиво похохатывая.

— Вполне, спасибо, — чуть с хрипотцой, с оттенком полемической дерзости ответил стальзаводчанин. — Значит, вы Семен Семенович, тоже несете партийную ответственность вместе со мной за все, что в первую очередь произошло с нашей партией КПСС, потом за то, что сотворили предатели партии и народа со страной, с ее трудовым народом, в том числе с рабочим классом, а паче с молодежью и интеллигенцией. И знаете, с чего все началось? — стальзаводчанин уже встал и говорил, выбрасывая руку в сторону президиума собрания.

— Скажите, возможно, я с вами соглашусь, — ответил Семен Семенович, заинтересованный в том, чтобы побольше узнать о направлении мыслей этого сурового рабочего человека.

— А началось с мерзкого охаивания и ядовито-пакостного оплевывания Иосифа Виссарионовича Сталина после его смерти со стороны Хрущева. Сталин был действительно вождь для всех нас — для партии и советского народа. Вождь-ленинец, с ленинской прозорливостью, — громче воскликнул стальзаводчанин, воздев руку вверх с вытянутым указательным пальцем, как бы указывая, на какой высоте был для всех Сталин. — Кто после него мог подняться на высоту вождя из оставшихся после Сталина в ЦК и правительстве? А никто! Вот они почти все за себя, за свою серость и озлились на Сталина, выставив поперед себя Хрущева, этого нахрапистого, бездарного нечестивца с порочными мыслями. Сталин смотрел в глубину мирового человеческого строения и предупреждал партию, дескать, смотрите, чем дальше вы будете продвигаться по пути социализма, тем злобнее будут обостряться классовые противоречия, тем хитрее и яростнее будут империалистическая злоба против мира труда. Он имел в виду мировое строение человечества, которое, действительно, и поныне стоит на растворе из классовых противоречий, кто бы, что ни говорил об этом, а при частной собственности классы никуда не денутся. А что делал Хрущев? 0н очумел от раздувания культа личности Сталина, обезумел от собственного волюнтаризма, подорвал обороноспособность страны, расшатал советскую государственность и единство партии, засорил и низвел до обывательщины марксизм-ленинизм, развалил международное коммунистическое движение, расплодил диссидентов-антисоветчиков, унизил и оскорбил советскую интеллигенцию, науку и искусство, тлетворностью затуманил советское будущее, а на хозяйстве оставил недолговечные дома-хрущевки, в науке — лысенковщину, одним словом, — сумрачную, пораженную гнилью десятилетку. Все это извратило мышление в партии и в рабочем классе, так что горбачевская перестройка, идея рыночных реформ и приватизации вызрели и пошли в ход на подготовленной почве под нашим всеобщим зашоренным взглядом. Вы обвинили в больших грехах рабочих. Правильно обвинили. Они переродились в своей классовой сущности и роли, впали в большую ошибку.

— Но, может, эта ошибка вытекает из нашего исторически недалекого прошлого, из идейно-политических извращений в стратегии и тактике КПСС. Некому было уберечь партию от перегибов-изгибов и разных восьмерок в теории, политике, практике ее деятельности. Вот и родились перестройка и реформы в свернутых на Запад головах. Что вы на это скажете? — вытянул шею в сторону Семена Семеновича сталелитейщик, и взгляд его был сурово требовательным.

И весь зал людей затаился в ожидании ответа Семена Семеновича. Даже сурдопереводчик перед своими товарищами застыла с поднятыми руками. А Петр Агеевич напрягся всем телом, переживая за Семена Семеновича.

— Сейчас, товарищи, пару минут — я отвечу на вопрос, — попросил комиссию и президиум Семен Семенович. Он был совершенно спокойным перед вопросом сталелитейщика. — У меня нет, товарищи, что возразить против высказанных мыслей. Я с ними совершенно согласен. Я только в заключение хочу добавить следующее. Нынче перед нами, коммунистами, стоит стратегическая задача — вернуть народу все у него утащенное воровским, обманным методом. В этом, по-моему, разобрались все трудящиеся. Никто другой, кроме Компартии, такой задачи перед собой не ставит и не способен ее выполнить. Первым этапом нашей борьбы должно быть возвращение народу государства для преобразования его в государство с советскими формами народовластия. Это мы можем осуществить в том случае, если избавимся от севшего нам на загривок антинародного эксплуататорского режима. Для этого нам следует в начале до конца использовать выборы, как формально разрешенный конституционный метод борьбы… Благодарю вас, товарищи, за внимание, — и заметно припадая на правую ногу, пошел на место. Его проводили дружескими аплодисментами.