Дневник для Стеллы - Джонатан Свифт

Но все же в доме миссис Ваномри Свифта, без сомнения, прежде всего привлекало общество Эстер. Она родилась в конце 1687 г. или в начале 1688 г. и, следовательно, была почти на двадцать лет моложе Свифта и примерно на семь лет моложе Стеллы. Эстер Ваномри, или Ванесса (будем называть ее одним из тех многочисленных ласковых прозвищ, которые ей давал Свифт), была девушкой совсем иного склада, нежели Стелла. Читатель «Каденуса и Ванессы» ошибется, если примет ее изображение в поэме за подлинный портрет. Ведь в поэме Свифт наделяет ее по сути теми же качествами, какими он наделял в стихах и посмертной характеристике Стеллу. Ванесса тоже, не в пример другим женщинам, умна, хотя это привилегия мужчин, она, как и Стелла, тоже лишена кокетства и жеманства, ей тоже не о чем говорить с пустоголовыми франтами, кроме того Паллада наделила ее благоразумием, справедливостью, бережливостью и, конечно же, понятием о чести. Но благоразумие (в том смысле, в каком это понимал Свифт), терпение и бережливость едва ли принадлежали к добродетелям Ванессы. Как это видно из ее писем, она была натурой страстной, импульсивной, склонной к резким сменам настроений, нетерпеливой и постепенно под влиянием обстоятельств и внутренних склонностей воспринимала жизнь все более драматически и даже трагически. В отличие от Стеллы, умевшей владеть собой, Ванесса способна была на неожиданный поступок, остра на язык, самолюбива, вспыльчива и отходчива; Свифту всегда, по-видимому, приходилось быть начеку, чтобы удерживать ее в необходимых рамках.

Каковы эти отношения, хорошо видно из его письма к мисс Анне Лонг (о нем идет речь в его письме к Ванессе от 18 декабря 1711 г.): «Что касается Мисэсси, то она — политик, поскольку все вокруг, кого ни возьми, тоже политики, и убежденный торий, однако без надежд получить какую-нибудь должность. Вследствие болезней, домашних хлопот и размышлений о государственных делах бедняжка утратила изрядную долю своей веселости, и все же, я думаю, в целом свете не сыщется девочки лучше ее. Я привязан к ней до чрезвычайности; она верно обо всем судит, и я исправил все ее недостатки, вот только не могу приохотить к чтению, хотя с ее разумом, памятью и вкусом она могла бы многого достичь. Но она неисправимая лентяйка и лежебока и убеждена, что мир создан лишь для непрерывных удовольствий, а из богов особливо чтит Морфея. Ее благорасположением наипаче всех пользуются сейчас леди Эшбернхем, крохотный песик и ваш покорнейший слуга. Она совершенно со мной не считается, настолько, что прямо-таки сводит меня с ума; в моем присутствии она способна, например, приказать своей сестре спуститься этажом ниже, потому что ей надобно побыть наедине с доктором. Одним словом, я мог бы без конца рассказывать вам, какие беды она на меня навлекает и все потому только, что я на двенадцать или пятнадцать лет старше ее» [Corresp., I, 278.]. Таким образом, Свифт опять очутился в роли учителя, духовного наставника, но только будучи уже в летах, и его ученица — не дитя, а пылкая молодая девушка, их отношения носят явно другой оттенок, да и сам он ведет себя в этой роли иначе.

То, что характеристика Ванессы в поэме и Стеллы в стихах совпадает, — лишь следствие поэтической трансформации реальности в угоду нравственным идеалам Свифта, его представлениям о том, какой должна быть женщина, представлениям просветительской морали с ее назидательным оттенком. Но в поэме есть и другое: Свифт не только восхищается дарованием Ванессы, он признается, что знает о любви и страсти лишь понаслышке (547); он предпочел бы ответить на ее чувства дружбой, исполненной благоговения; кончается же тем, что теперь Ванесса будет учить его науке чувств, но «… чего добилась тем Ванесса, От мира спрятано завесой» (820—821). Таких речей и настроений нет в стихах, посвященных Стелле, здесь другая атмосфера. Оно и неудивительно, поэма создавалась в обстановке светского Лондона, аристократических гостиных с их кругом интересов, вкусов, манер. И в поэме и в ранних письмах к Ванессе отношения носят оттенок галантной игры, ухаживания, которое, по-видимому, доставляло удовольствие Свифту и льстило его самолюбию, тем более, что Ванесса была натурой незаурядной, а любовь лишь усилила ее духовную проницательность и желание во всем уподобиться своему божеству, как она назвала его потом. Она читает его любимые книги — Ларошфуко, Фонтенеля и Монтеня, до тонкостей разбирается в современной политической ситуации, в своих письмах к нему она даже имитирует его манеру, которую мы знаем по «Дневнику», и тоже вводит воображаемый комический диалог Свифта с его слугой; уже одно то, что Свифт счел возможным познакомить ее с рукописью своих «Путешествий Гулливера», говорит о многом. Ее письма, а еще в большей степени приписываемое ей стихотворение свидетельствуют о несомненном литературном таланте; в этом стихотворении отчетливо слышна своя, глубоко индивидуальная напряженная интонация, тогда как стихотворение Стеллы — явное подражание поздравительным стихам самого Свифта.

Облик Свифта в стихах и письмах к Ванессе тоже существенно отличается от Свифта — автора «Дневника», но очевидно, что и здесь, и там он играет роль, и что ни здесь, ни там не может быть до конца самим собой. И где он — подлинный Свифт? Там, в «Дневнике», где он заботливый, снисходительный, ребячливый, любящий опекун и наставник, или здесь в поэме и в письмах к Ванессе, где с легким смущением, но не без удовольствия ведет эту галантную игру, успокаивая себя, по-видимому, тем, что как только он уедет из Лондона, этой забаве наступит конец и он забудет о существовании Ванессы, как он без обиняков предупреждал ее перед отъездом в Дублин (см. письмо от 8 июля 1713 г.). Или же он был самим собой в канцеляриях министров, на их приемах и обедах? Приходится признать, что даже в «Дневнике для Стеллы», в этой самой откровенной своей исповеди, он не мог быть до конца откровенным. И точно так же, как он скрывал от Стеллы авторство многих своих слишком хлестких оскорбительных памфлетов и не называл своих подручных — литературных поденщиков, он скрывал и свои отношения с Ванессой. Знала ли что-нибудь об этом Стелла, сказать трудно. Что касается Ванессы, то она, по-видимому, определенно не знала о существовании Стеллы или, во всяком случае, о том месте, которое она занимает в жизни Свифта. Ванессе он отвел лишь небольшую роль в одном из эпизодов житейского спектакля, в котором Стелла до конца ее дней играла роль спутника и друга. Но на шкале жизненных ценностей, которой руководствовался Свифт, первое место принадлежало не мирной, безмятежной жизни в тихом уголке в узком кругу друзей, и даже не Стелле. И хотя Свифт как заклинание повторяет, что не желает больше видеть ни дворов, ни министров, он заблуждается: как только на одной чаше весов оказывалась возможность участвовать в политической борьбе, жизнь в Лондоне, карьера, а на другой — Ларакор, с его тропинкой у реки и ивами, и даже Стелла, Свифт неизменно приносил их в жертву.

Свифт уехал в Ирландию в августе 1714 г., а около трех месяцев спустя, в начале ноября за ним последовала и Ванесса. У нее было несколько причин для переезда. В феврале того же 1714 г. умерла ее мать (один из братьев умер еще в 1710 г. 16 лет от роду) и на ее попечении осталась чрезвычайно болезненная младшая сестра — Мери. Второй брат Бартоломью — беспутный и безвольный — тоже был слабого здоровья и вскоре после этого умер в 1715 г., 22 лет от роду. Он предвидел эту раннюю смерть, знал, что не оставит потомства, и в завещании был озабочен только тем, чтобы имя Ваномри не исчезло бесследно. [См. в кн.: Brocqug Sybill Le. Cadenus. Dublin, 1962, p. 144—148.] Материальные дела семьи находились в крайне запутанном состоянии: после смерти матери осталось много неоплаченных счетов, а внушительное отцовское наследство, находившееся главным образом в Ирландии, угодило в руки к хитрому сутяге-душеприказчику отца, который под всякими предлогами с помощью юридических уловок оттягивал передачу наследства в распоряжение (теперь уже и с долей матери и обоих братьев впридачу) Ванессы и ее сестры. Естественно, что необходимость упорядочить свои имущественные дела побудила Ванессу покинуть Лондон. Но не менее важной причиной было и чувство одиночества. Ванесса нуждалась в помощи, в советах и дружеской поддержке и естественно рассчитывала на такую помощь от Свифта. Но главное, она любила его, и он об этом знал. Ванесса не верила, чтобы Свифт мог покинуть ее в таком положении.

Переезд Ванессы в Ирландию никак не входил в расчеты Свифта: возможно, что прелесть общения с его новой воспитанницей, ее ум и обаяние увлекли Свифта несколько дальше, нежели он этого хотел, но он понимал, что присутствие Ванессы в Дублине чрезвычайно усложнило бы его жизнь. Так оно и случилось. Ее приезд не мог остаться незамеченным; ведь еще недавно их семья была одной из самых почтенных в городе. Тернстайл-элли, на которой жила здесь Ванесса, была расположена очень близко от деканата св. Патрика и от Кейпел-стрит, где жила Стелла. У них было много общих знакомых, и в Дублине, тогда сравнительно небольшом городе, они принадлежали к одному и тому же узкому кругу. Трудно предположить, чтобы Стелла совсем ничего об этом не знала. Может быть, именно по этой причине она вскоре после приезда Ванессы настояла на браке, пусть тайном, пусть ничего не менявшем в ее жизни, но зато сохранявшем то статус-кво, с которым она примирилась, которое стало привычным и хотя бы ограждало ее от участи быть покинутой или стать свидетельницей торжества и счастья соперницы.