Дневник для Стеллы - Джонатан Свифт

В «Дневнике для Стеллы» он насмешливо уподоблял хулиганские выходки могоков на ночных улицах Лондона, полосовавших ножом лица прохожих, действиям ирландских крестьян, в порыве отчаяния подрезавших сухожилия у скота, принадлежавшего английским лендлордам, и при этом нимало не задумывался над смыслом этих действий, их причинами. В IV же части «Путешествий Гулливера» мы читаем строки, свидетельствующие о существенных переменах в позиции писателя: «… богатые пожинают плоды работы бедных, которых приходится по тысяче на одного богача, и… громадное большинство нашего народа вынуждено влачить жалкое существование, работая изо дня в день за скудную плату, чтобы меньшинство наслаждалось всеми благами жизни». Здесь нельзя не видеть влияния начатой сатириком уже в конце 1719 — начале 1720 гг. кампании в защиту прав Ирландии. Сочиняя в январе 1727 г. посмертную характеристику Стеллы, он счел необходимым включить сюда строки, которых никак нельзя себе представить в тексте «Дневника»: «Она любила Ирландию намного сильнее, нежели большинство из тех, кто обязан ей своим рождением и богатством… Тирания и несправедливость Англии в отношении этого королевства вызывала у нее негодование». Тогда, в Англии, он выступал как публицист одной партии, теперь же он выступал фактически от лица всего народа. Вот почему последующие борцы за независимость Ирландии, несмотря на все приведенные выше оговорки, имели Основание считать его человеком, способствовавшим зарождению ирландского национального самосознания и ирландским патриотом. Таков был объективный результат его последующей деятельности. Однако более обстоятельный разговор об этом периоде его жизни уже выходит за пределы нашего повествования.

* * * *

«Дневник для Стеллы» кроме всего глубоко личный документ. Нигде и никому Свифт не писал о себе с такой откровенностью, как в этих письмах к Эстер Джонсон, и едва ли где еще он выразил себя с большей полнотой. Что же представляла собой его корреспондентка? На основании каких источников, кроме «Дневника для Стеллы», мы можем судить о характере и духовном облике этой женщины, об отношениях, их связывавших? Как эти отношения развивались в последующие годы?

Письма, которые Стелла посылала в Лондон в годы создания «Дневника», Свифт, по-видимому, хранил только до своего отъезда в 1713 г. в Ирландию и об их содержании мы можем лишь догадываться по его ответам на ее отдельные вопросы и по его реакции на них. Но, кроме этого, сохранились стихи, которые он посвящал ей чаще всего по случаю ее дня рождения, а также написанная им сразу же после ее смерти характеристика или скорее, как это было принято в XVIII в., ее нравственный портрет. Он с удовольствием, даже с гордостью отмечает, что она хороша собой, но прежде всего он восхищается ее нравственным обликом, да и сама она, как он не раз повторяет в своих стихах и как мы читаем в единственном сохранившемся стихотворении, которое приписывают ей, понимает, что красота преходяща, а добродетели и ум не стареют и составляют истинную красоту человека. У нее твердые представления о чести, она рассудительна, бережлива, обходительна, гостеприимна при скромном достатке, держится с достоинством, прекрасная собеседница, обладает тактом и вкусом. Свифт отмечает, что все достоинства, которыми наделена эта прекрасная женщина, суть качества, скорее присущие мужчинам, в то время как качества, которые Свифт считает обычно присущими женщинам, — кокетство, суесловие, легкомыслие, тщеславие, страсть к нарядам и побрякушкам — ей как раз неведомы. В целом стихи и посмертная характеристика воссоздают образ женщины достойной, сдержанной, благоразумной и одновременно… несколько пресной и едва ли не ханжи.

В самом деле, что можно сказать о тридцатилетней женщине, которая преимущественно водит знакомство с лицами духовного звания, и притом вдвое старше ее, а общество женщин ее мало интересует, и если разговор заходит о семейных происшествиях, городских новостях или политике, то она переводит разговор на другую тему. О чем же она в таком случае предпочитала говорить? Да и так ли это? Ведь «Дневник» как раз свидетельствует об обратном. Судя по «Дневнику», она частенько играет в карты, не прочь побывать в гостях у миссис Уоллс и миссис Стоит, да и сам Свифт то и дело сообщает ей и занятные происшествия, и слухи и даже городские сплетни, он радуется тому, что с его помощью обе дамы стали завзятыми политиками. Одним словом, образ Стеллы, каким он рисуется на основании писем к ней Свифта, куда живее и привлекательней, нежели тот, который дан в характеристике-эпитафии; в последней скорее подчеркнуто представлены все те качества, которые Свифт сам более всего ценил в людях и которые он предпочитал видеть в женщинах. [Любопытные суждения на этот счет содержатся в книге: Dam's H. Stella. A gentlewoman of the Eighteenth century. N. Y., 1942.] Конечно, необходимо учитывать, при каких обстоятельствах и в каком душевном состоянии он писал этот ее нравственный портрет. Но, помимо прочего, по доброй ли воле она была окружена духовными лицами? Ведь это был его круг, и ей, незамужней женщине, коль скоро она не желала себя скомпрометировать и дать повод для пересудов, коль скоро она хотела быть рядом с ним, невольно приходилось проводить свой досуг в их обществе. У нее не было другого выбора. И для того, чтобы импонировать этим почтенным прелатам, ей, возможно, волей-неволей приходилось вести себя с несвойственной обычно такому возрасту сдержанностью, которая постепенно стала привычной. Вот почему и те, кто знал ее, и первые биографы Свифта, подчеркивают, что она вела себя с достоинством, и говорят о ней с неизменным уважением.

Каковы были отношения Свифта и Стеллы? Почти каждая страница «Дневника» свидетельствует об искренней, глубокой привязанности к ней Свифта. Достаточно уже одного того, что он пишет ей (преимущественно ей, хотя адресует письма Дингли и обращается к ним обеим и хотя они пишут ему обе, — но Дингли существует для соблюдения приличий, — а Свифт соблюдает их неукоснительно, — для посторонних глаз, которым, возможно, попадут эти письма) несколько лет подряд каждый день. Он тревожится о ее здоровье, озабочен ее материальными делами (он регулярно выплачивает обеим дамам определенную сумму), входит во все подробности их повседневного быта; он счастлив, когда узнает из их писем, что они здоровы и благополучны, твердит, что может быть счастливым только с ними, что мир и покой только там, где они, и что он добивается для себя места получше единственно с целью обеспечить им безбедное существование. А сколько ласковых словечек, прозвищ и шуток он рассыпает в своих письмах, как он сам становится ребячлив (едва ли кто в Лондоне мог тогда себе представить, что человек, перо которого приводит в трепет самых влиятельных людей страны, способен так забавляться) и каким удивительным языком начинает с ними изъясняться, — словно ребенок, коверкающий слова. Только ли это память о тех днях, когда Стелла была ребенком и когда шутить с ней на таком языке было естественно? А может быть, этот детский лепет помогает Свифту сохранить в их отношениях определенную дистанцию и деликатно внушить ей, что она для него по-прежнему ребенок, о котором надо заботиться, которого надо опекать, хотя она уже прекрасная молодая женщина; он любит ее, любуется и гордится ею, как любуются своим детищем; он и теперь поправляет ее ошибки в правописании, продолжает руководить ее чтением и пр. и пр. Это привязанность и, если угодно, любовь старшего друга и наставника, но не больше, и он отнюдь не случайно роняет фразу: «Ведь МД, да будет вам известно, не принадлежат к женскому полу» (10 ноября 1710 г.); иных отношений он явно не ищет и не представляет себе.

Они никогда не живут под одной крышей; если он уезжал в Англию, они обычно переселялись в целях экономии в его дублинскую квартиру, если же он находился в Ларакоре, они поселялись по соседству, например, в семье священника Раймонда. Согласно ряду свидетельств, Свифт никогда не оставался со Стеллой наедине, их встречи неизменно происходили в присутствии третьих лиц; чаще всего болтливой, суетливой, недалекой и эгоистичной компаньонки Дингли (так в сущности характеризует ее Свифт в адресованных ей стихах). [Биограф сатирика Дин Свифт писал, что общество Дингли, находившейся при Стелле неотлучно и ничего собой не представлявшей ни в каком отношении, делало ее уединенную жизнь еще более тягостной (Swift Deane. An Essay upon the Life. Writings and Character of dr. J. Swift. London, 1755, p. 90).] Таковы были, по-видимому, условия, раз и навсегда установленные Свифтом и принятые Стеллой, а он умел диктовать условия и определять дистанцию в отношениях с людьми. Чего же ради эта умная и независимая в своих суждениях красивая женщина приняла такие условия? Только из почтения и привязанности к своему бывшему воспитателю? Из благодарности за его заботы? Почему она осталась незамужней? В 1704 г. ей сделал предложение член совета Тринити-колледжа Уильям Тиздал, давний знакомый Свифта, который бывал в доме обеих дам. Свифт находился тогда в Лондоне, и Тиздал счел своим долгом уведомить его о своих намерениях, спрашивая его совета, одобрения и даже отчасти согласия, как у человека, опекавшего Стеллу и, возможно, имевшего собственные виды на этот счет. В своем ответе от 20 апреля 1704 г. Свифт одобряет выбор Тиздала и пишет, что если бы средства и склонности позволили ему самому сделать такой шаг, то из всех женщин на свете он тоже выбрал бы Стеллу; что его, Свифта, расположение к ней не должно служить препятствием; у него, правда, были возражения в связи с имущественным положением Тиздала, но поскольку мать Стеллы их отклонила, то он не видит более причин противиться этому браку — ведь замужество считается столь благоприятным и необходимым обстоятельством для женщины, а «время лишает девственницу ее привлекательности в глазах всех людей, кроме моих» [Corresp., I 44—46]. Из этого следует, что Свифт как будто предоставил Стелле самой решать свою судьбу. Что он говорил ей по этому поводу — неизвестно, но — под его ли влиянием, по собственному ли нерасположению к этому браку или потому, что она лелеяла другую надежду — соединить свою судьбу со Свифтом, Стелла ответила отказом. В 1706 г. Тиздал женился на другой. Однако с тех пор Свифт не упускал случая, чтобы уязвить или унизить в глазах Стеллы ее бывшего поклонника.