Дневник для Стеллы - Джонатан Свифт

Суть же дела состояла в том, что 5 февраля 1712 г. появилась вакансия, которая вполне бы устроила Свифта — освободился деканат Уиллса. Это позволило бы ему остаться в Англии, в Лондоне (деканат находился близ Виндзора). И хотя ровно год спустя он пишет дамам: «… я вообще ничего для себя не просил, и это истинная правда», дело обстояло не совсем так. Ему, конечно, не хотелось просить, но иного выхода не было. Вот письмо, которое он адресовал Оксфорду утром того самого дня: «Милорд, беру на себя смелость всепокорнейше уведомить вашу милость, что сегодня в час ночи преставился декан Уиллса. Я всецело вверяю свою участь на благоусмотрение вашей милости и остаюсь, милорд, с величайшим почтением покорнейшим и бесконечно обязанным слугой вашим» [Corresp., I, 288.]. Как это напоминало письмо, отправленное им 13 ноября 1709 г. лорду Галифаксу, в котором он просил (на случай, если этой зимой не умрет доктор Саут, ректорат которого в Оксфордшире Свифт надеялся получить), чтобы Галифакс и Сомерс подумали о нем в связи с епископатом в Корке, ибо тамошний епископ болен сейчас тифом. Все повторялось заново, но только тогда он писал не без шутливости, теперь у него уже не было на это сил.

Проходит почти два месяца томительного и безрезультатного ожидания; 25 марта освобождается второй деканат, а 19 июня — третий; наконец, 25 ноября освобождается епископат Херефорда, а Свифт все еще ждет решения своей участи. Он все чаще хандрит и испытывает апатию. А тем временем слухи о том, что его будто бы уже назначили деканом Уиллса, достигают Ирландии, и дамы сначала спрашивают его, так ли это, а потом и вовсе решают, что он просто хочет преподнести им сюрприз. Многие его уже поздравляют. Это превращается в пытку. Прочитав об этом в очередном ответе Стеллы, он в гневе, не дочитав письма, тотчас же вновь запечатал его. И в отношениях со своими патронами он бросается из одной крайности в другую: то начинает умышленно их избегать и пренебрежительно роняет по адресу Оксфорда: «Впрочем, я не буду обеспокоен, если он сочтет меня неучтивым», то, напротив, старается расположить их к себе поступками, вызывающими чувство неловкости. Так, он не преминул обратить внимание лорда-казначея на то, что спас ему жизнь как раз в тот день, когда родился король Вильгельм, и припоминает чрезвычайно комплиментарное четверостишие, сочиненное им год тому назад, когда Оксфорд был ранен; он пишет ему письмо, предлагая учредить Академию наподобие французской, и ловкий политический интриган и к тому времени уже запойный пьяница Оксфорд приобрел бы в таком случае репутацию покровителя словесности. Именно в это время Свифт по собственной инициативе принимается писать «Историю последних четырех лет. правления королевы», чтобы представить потомкам деяния кабинета тори в наиболее благоприятном свете, и читает Оксфорду его характеристику с тем, чтобы тот внес свои исправления, он просит Оксфорда, Болинброка, Ормонда и миссис Мэшем подарить ему свои портреты, чтобы у него были портреты всех тех, кого он действительно любит.

[Что он на самом деле думал о фаворитах («самые безобразные и злобные из всего стада» йэху, которые «лижут ноги и задницу своего господина») и королевском дворе («помойная яма»), видно из «Путешествий Гулливера». Таких характеристик в книге немало. Мы процитируем здесь лишь характеристику первого министра и представим читателю сравнить ее с личностью Гарли, как она вырисовывается постепенно в «Дневнике»: «…Первый или главный министр государства… является существом совершенно неподверженным радости и горю, любви и ненависти, жалости и гневу, по крайней мере он не проявляет никаких страстей, кроме неистовой жажды богатства, власти и титулов; он пользуется словами для самых различных целей, но только не для выражения своих мыслей; Он никогда не говорит правды, иначе как с намерением, чтобы ее приняли за ложь … Наихудшим предзнаменованием для вас бывает обещание министра, особенно когда оно подтверждается клятвой; после этого Каждый благоразумный человек удаляется и оставляет всякую надежду» (IV, 6).]

Правда, постепенно он начинал, по-видимому, понимать, что дело не только в том, что «люди не торопятся оказывать милости», но и в том, что его назначению в Англии препятствует королева, хотя в «Дневнике» об этом ни слова. Из «Дневника» мы узнаем, что он предложил Оксфорду начать выпуск монет в виде медалей с профилем королевы, той самой королевы, о которой он ранее писал, что, когда она охотится в экипаже, то смахивает на йэху. До напечатания «Гулливера» оставалось еще 15 лет, но образы отвратительных дикарей, как бы являющих человеческую природу без маски, уже возникали в его воображении и ассоциировались с королевой Англии и ее окружением.

15 сентября 1712 г. он пишет уже без обиняков: «С недели на неделю я ожидал, что в отношении моих собственных дел наконец-то будет что-то предпринято, однако и по сей день так ничего и не сделано, и я понятия не имею, когда это произойдет, и произойдет ли вообще». Он клянется, что если его обойдут при первой же открывшейся вакансии, он тотчас отсюда уедет и навсегда покончит со всякими дворами. 13 апреля 1713 г. он узнает от Льюиса, что все три деканата отданы другим, и, несмотря на это, по-прежнему остается в Лондоне. Он требует от своих патронов немедленно предоставить ему место, грозя в противном случае тотчас покинуть Англию. Теперь он готов получить место даже в Ирландии, ибо ясно видит, что дни пребывания у власти кабинета тори, полностью парализованного враждой его лидеров, сочтены, тем более, что состояние здоровья королевы с каждым днем ухудшается.

Свифт еще предпринимает последние попытки хоть как-то сгладить отношения Оксфорда и Болинброка, редактирует предстоящую речь королевы в парламенте, но прежде всего усиленно хлопочет о получении деканата св. Патрика в Дублине. Что он ради этого претерпел, читатель сам увидит из записей, сделанных Свифтом в последние дни. Ему пришлось в конце концов поступиться своей гордостью. И как раз в те дни, когда шотландские лорды, возмущенные политикой Англии в отношении их страны, потребовали расторжения унии, Свифт уезжает в Ирландию. Он торопился занять свою должность. Он уезжал, уязвленный всеми перенесенными унижениями, оставляя кабинет тори на краю гибели и все же с намерением возвратиться сюда зимой или даже осенью.

[Не потому ли он так часто пишет на страницах «Путешествий Гулливера» о неблагодарности? В Лиллипутии, например, неблагодарность рассматривается как уголовное преступление. В этой же части книги мы читаем следующие строки: «…величайшие услуги, оказываемые монархам, не в состоянии перетянуть на свою сторону чашу весов, если на другую бывает положен отказ в потворстве их страстям» (I, 5). Когда в стране Глаббдобдриб Гулливер пожелал увидеть людей, оказавших великие услуги монархам и отечеству, их имена, за исключением немногих, невозможно было найти в архивах, большинство их умерло в нищете и немилости, а остальных история оболгала (III. 8).]

На этом «Дневник» прерывается. О том, что испытывал Свифт после своего вынужденного и поспешного отъезда, прекрасно видно из его письма к Э. Ваномри от 18 июля 1713 г. (с. 436). В Дублине, где широко распространились слухи о тайных сношениях кабинета Оксфорда с претендентом, местные английские протестанты и духовенство встретили Свифта крайне враждебно. В письмах же из Лондона его просили поскорее возвратиться, поскольку торийский кабинет крайне нуждался в его услугах, и 29 августа, пробыв в Ирландии после трехлетнего отсутствия всего лишь два с половиной месяца, он вновь уехал в Англию.

9 августа он снова в Лондоне. И опять начались поездки в Виндзор, обеды то в обществе теряющего власть Оксфорда, то в обществе постепенно прибирающего ее к рукам и уже перетянувшего на свою сторону леди Мэшем Болинброка. Вскоре Свифт вступает в ожесточенную полемику с бывшим своим приятелем из лагеря вигов — Ричардом Стилем, обрушившись на него двумя своими памфлетами, в одном из которых («Общественный дух вигов») он позволил себе пренебрежительные высказывания о шотландском дворянстве, в связи с чем депутация шотландских лордов явилась к королеве с требованием разыскать и наказать автора. Палата лордов осудила памфлет, а его издатель Морфью и типограф Барбер подверглись аресту. Все, конечно, прекрасно понимали, кому принадлежит этот памфлет, но для задержания автора необходимо было формальное основание, и хотя правительство никоим образом не собиралось подвергать Свифта аресту, оно, тем не менее, вынуждено было объявить о вознаграждении в 300 фунтов тому, кто укажет автора. Взаимное ожесточение достигло кульминации.

Что оставалось делать Свифту? Участь Оксфорда легко было предвидеть, а связать свою судьбу с Болинброком было слишком рискованно. Не попрощавшись ни с тем, ни с другим и уведомив о своем местопребывании только самых близких друзей, Свифт уехал из Лондона и поселился в 50 милях в небольшой деревушке у знакомого пастора. Оттуда по письмам из Лондона он следит за последними сценами драмы, то и дело сбивающейся на фарс. 26 июля 1714 г. Оксфорд был отстранен от должности, но торжество Болинброка длилось недолго: 31 июля королева умерла, и он почти тотчас же остался не у дел. Ганноверский курфюрст, провозглашенный королем Георгом I, еще по пути в Англию посылал распоряжения, из коих было очевидно, что тори не на что надеяться. Оксфорд, правда, изображает из себя человека обиженного, демонстративно выражает радость по поводу таких перемен и посылает новому королю письмо с изъявлениями преданности, но все тщетно.