О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

что ему отмерено немного, и молил: «Хоть мгновенье ещё постою на краю…»

Стараюсь развлечь Ще (из-за затяжной болезни В.П. она вся на нервах). Посмотрели спектакль Театра Гоголя «Пришёл мужчина к женщине» – трагифарс о жизни за горло и невпопад. Публике всё это не очень нравилось, а когда героиня начала стелить постель, зал буквально ахнул: да как это можно – на сцене?!. Не привык наш отечественный зритель, не привык. К подвигам, к военным действиям он привык, а вот к постели, к любовным подвигам – нет. Извините! Это должно быть за кадром, за кулисами, в ненаписанных страницах книг. Оболваненный советский зритель и читатель…

24 июня

Дома всё время вспыхивают какие-то мелкие дурацкие скандалы. Ще случайно разбила тарелку, и тут же вопль: «Не бережёшь! Вам всё легко достаётся!..» И обижаться на В.П. нельзя: больная, старая и – страшно написать – ненужная… И на работе аврал: сдача номера.

Номер сдаётся. Номер сдаётся.

Сразу в редакции хаос и гам.

Рифы такие, что опытный лоцман,

Если возьмётся, то разобьётся

Об этот авральный тар-тара-рам.

Машинки стрекочут, как будто щекочут

Девушек милых, что мило трещат…

Ну и т. д. Это ведь не лирика, а так, строки на злобу дня (есть такая рубрика в газетах). И на рассказы Ще о её поклонниках на работе тоже написал стишок:

Шлейф поклонников вьётся и вьётся,

И шуршит шепоток за спиной:

«Хорошо Анне Львовне живётся!

Хорошо быть любимой женой!..»

23 июня был бенефис у евреев: в связи с 50-летием Еврейской автономной области её наградили орденом «Знак Почёта». И где-то в Москве состоялся концерт, и евреи после долгого перерыва смотрели и рыдали, как танцуют «Фрейлекс». В.П. вспоминала, как евреев насильно отправляли в далёкий Биробиджан. А еврейский театр с Михоэлсом и Зускиным застал ещё я. А потом всё ликвидировали. И стало очень сиротливо: чукчи есть, а евреев нет. Евреи потянулись в Израиль…

А тем временем я обнаружил ещё одну родственную душу – Николая Александровича Рубакина (1862–1946). Великий читатель, прочитавший 250 тыс. книг. Его рабочий день состоял главным образом из чтения… Умерла Клавдия Шульженко. Специально задержали некролог: не надо народа, не надо скопления!.. Знаменитая песня «Давай закурим» – теперь уже вместе не закурим…

А ещё в июне был жуткий смерч. Разрушения, написали, что одна семья спряталась под кровать, а когда вылезли, то «не только крышу, всё унесло: и холодильник, и телевизор, и швейную машинку…». А про гибель людей ни гугу. Гибель людей противоречит официальному оптимизму существующей системы. Счастье – и всё! И тут «Правда» высекла писателя Маканина, что в какой-то повести он проявил плаксивость по поводу «разбитых ваз». Автор напомнил Маканину, что своими печальными и ненормальными писаниями он подрывает социально-нравственное здоровье народа.

Нет, писателем быть в условиях лучезарного социализма невозможно. Подождём лучших времён…

8 июля

Можно отметить дату: 27 лет назад я начал свою трудовую биографию в конторе на Полянке – «Очень душно, очень устаю. Очень напрягаюсь…». Как пишут прожжённые газетчики: этапы большого пути. Нет, ещё маленького: Мосхлебторг, «СПК», Иновещание в Радиокомитете, газета «Лесная промышленность», второе пришествие в кооперативный журнал. Где я в последнее время практикую работу на дому. Быстро-быстро всё делаю и занимаюсь своей работой для души. Новый куратор журнала Дахов захотел выступить на страницах «с раздумьями». Под эти «раздумья» я и покинул редакцию. Дома сварганил (очень подходящий глагол) даховскую руководящую статью и погрузился в Календарь, а там Лермонтов, Тютчев – что может быть лучше!.. Да ещё успел с кастрюлей сходить на рынок и купить клубнику для варенья. Принёс, а В.П. как взрывпакет, местный Везувий: всё ей не так…

14 июля

Программа французского ТВ о взятии Бастилии. Виды столицы Франции. Неужели никогда не попаду в Париж? Зарубленный Бананом Париж…

22 июля

Умер неведомый мне преподаватель ВПШ Иван Матвеевич Есин. Не знаю почему, но Олегу Славному предоставили право распродать библиотеку умершего. Славный предложил: приезжай, посмотри, может быть, что-нибудь тебя заинтересует. Приехал. В большой комнате весь пол завален книгами, много книг по философии. Вываленные книги из шкафов выглядели обездоленными сиротами. Купил несколько штук: «Письма к русским эмигрантам» Шульгина, «Социальные истоки антисемитизма» проф. Лозинского, монографию Льва Копелева «Фауст», стихи Александра Жарова, изданные в 1928 году, – неутомимый активист из плеяды комсомольских поэтов.

Странное состояние быть в чужой квартире и перебирать книги того, кого уже нет. Он их собрал, читал, что-то выписывал… и как не вспомнить Екклесиаста:

«…И возненавидел я весь труд мой, который трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом, которым я трудился под солнцем…»

Так оно и бывает. Время собирать камни, и время разбрасывать камни. Вот и у меня собрался большой архив моих трудов, и со временем он попадёт в чужие руки: «И кто знает: мудрый он будет или глупый?» А может, всё будет выброшено и пущено на ветер? Меня это беспокоит, тревожит, угнетает. Нет наследника, нет заинтересованного лица, нет ни Эккермана, ни Лукницкого… Хотя надо признать, что я не Гёте, не Николай Гумилёв…

Странная штука – жизнь. Прекрасная и безобразная, мудрая и глупая, тяжёлая и лёгкая. Вся суть в том, как к ней относиться самому… Шутка из журнала «Пшекруй»: «То, что мы называем жизнью, – обычно всего лишь список дел на сегодня».

1 августа

Домашний «юбилей»: Ще – 44 года. Написал цикл стихотворений как бы от разных поэтов. Только кусочки. Почти по Фету:

В который раз уж август у окна,

Задумчив, щедр, степенен и душист…

…Так ты, мой друг, хоть к осени идёшь,

Но неизменно хороша,

И все слова про возраст – просто ложь.

Восторгом переполнена душа.

Почти по Маяковскому: «…Какой там возраст? Юнона. / А по-гречески: Афродита. / Не женщина, а в углу икона, / И бьют ей поклоны открыто…»

По Блоку: «…Идёт таинственно надменно, / И чуть колышатся шелка. / Вся из себя необыкновенна, / На удивление легка…»

По Вознесенскому:

Женщины при приближеньи Аньки

Мужей хватали, как при крике: «Танки!»

А. Вознесенский. «Уездная хроника»

Ах, Анька, Анька – гроза женатых.

При виде Аньки гремят дебаты,