О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

Андропову!). Ватто мало – лишь две картины, в основном французские художники XVIII века – Друэ, Рау, Турньер, Ланкре Ванлоо. Заодно заскочили к импрессионистам. Что-то новенькое: «Белый дом» Утрилло. На раме выгравировано «дар М. Кагановича». Интересно, сколько даровых полотен хранилось у советских сановитых особ?..

Приехал домой и с удовольствием взглянул на свои репродукции Антуана Ватто, висящие на стене, – «Обезоруженный Амур» и «Опасный сон». И на следующий день на работе, 20-го (с точным указанием времени написания – 12.45), написал следующее стихотворение:

На остров Цитеру отплыть бы хотел

Подальше отсюда, от всех этих дел.

Здесь зависть и подлость, измена и ложь.

От гнусностей этих бросает так в дрожь.

Отплыть бы на остров, где милый Ватто

Искал утешенье когда-то давно…

Ах, все только ищут – не могут найти,

И всем нет покоя на этом пути.

Как нет всем блаженства, а есть маета,

Гремящая в шуме одна пустота.

А остров Цитера – блаженная смерть.

Ни видеть, ни слышать,

ни знать, ни уметь.

Да, строки, полные оптимизма. Редкий случай: мне самому понравились. И ясно, я – не Евтушенко…

Проездом из Парижа в Москву была тётушка Эло из Тбилиси (Елена Павловна Метревели, 1917). Мы её встретили и отвезли в гостиницу Академии наук (она ведь академик). Вручила какие-то сувениры, в том числе – таблетки аспирина. Аспирин из Парижа – это нечто!..

31 января

25-го получили с Гришей гонорар и отправились обедать в Домжур. Вольница. Гуляйполе, а не работа. В январском номере «СПК» мои материалы о Приморском крае, в том числе очерк о председателе Уссурийского рабкоопа Марии Тарачевой, которая в 19 лет, во время Отечественной войны была доблестной зенитчицей и сбивала вражеские самолёты. «Любовь к своему делу, высокий профессионализм и щедрое сердце – вот что несёт по жизни коммунист Мария Николаевна Тарачева», – в заключение очерка писал я и не лукавил при этом. Действительно, Золотой трудолюбивый народ, ему только вот с властью и антидемократическим режимом не повезло…

Из Владивостока пришло благодарственное письмо «за оперативное решение вопросов публикации материалов о нашем доблестном Приморском крайпотребсоюзе. У всех нас, кто близко с Вами столкнулся, останутся самые тёплые воспоминания о чудесном человеке, деловом, энергичном – Ю. Безелянском…». И подписи из той компании, которая меня «развлекала» на острове Русский. А ещё привет от Кати Зайцевой. А это кто такая? Не могу вспомнить. Никакой близости точно не было, а была, наверное, дефицитная мужская душевность…

Это из области приятного. Но было и неприятное, затемпературили оба – я и Ще, – в субботу, 28-го, отлёживались оба. А я ещё успел прочитать три стихотворных сборничка Арсения Тарковского, Галины Гампер и Николая Тряпкина. 30-го собрался с духом и поехал на работу. В троллейбусе водитель мрачно объявил по микрофону: «Будьте внимательны: билеты стали короче!» Сплошные изменения: ассортимент товаров уже, билеты короче, а солнце социализма высоко!..

18 февраля

В.П. всё время болеет. Её жалко, и нечем помочь, когда она, как Офелия, с седыми распущенными волосами, бьётся в надсадном кашле. А с 10 февраля начался больничный тур, 7-й по счёту. Мы с Ще то остаёмся одни, то снова с больным человеком, да и сами впадаем в какое-то нездоровье, возможно, даже чисто психологически…

А 10 февраля, после короткого пребывания у власти – 15 месяцев – ушёл из жизни Юрий Андропов, энергично взявшийся за проблемы страны, но ничего толком не успевший сделать. И вместо больного Андропова страну возглавил более больной и немощный Константин Устинович Черненко, как сказали «голоса», типичный аппаратчик и образец осторожности. Москву на время траурных дней закрыли – ни очередей, ни мешочников…

Ну, я тем временем завершил 7-ю книгу Календаря (1–18 мая).

28 февраля

Есть выражение «с собой увёл» – так вслед за Андроповым последовал ряд уходов: «великий писатель» Шолохов, маршал Батицкий, писатель Ермолинский, не совсем величина, а аргентинец Хулио Кортасар (1914), внёсший в литературу игровые мотивы – «Игра в классики». И в бисер тоже? Это – величина, бесспорно. Увы, признаюсь, я о нём читал критику, но не сами его произведения. Стоит на очереди… А вот Шолохов неплохо знаком. «Тихий Дон» – это бурлящий роман. А сам писатель частенько проявлял себя как отъявленный черносотенец, громя диссидентов. Пастернака обозвал поэтом старых дев, Даниэля и Синявского призывал поставить к стенке и расстрелять. Доживи Евгений Замятин до шолоховской поры, то Михаил Александрович непременно уничтожил бы Замятина из-за его романа «Мы». Этот роман мне дали почитать почти что тайно, я прочитал и обомлел: неужели это наше будущее и почти настоящее? Люди под номерами. Главный герой Д-503. Жёсткая система запретов и принуждений, в том числе любить и восхвалять Благодетеля. И главное: работать-работать до потери памяти. И внутри романа рассказ о «трёх отпущенниках», отпущенных на свободу и лишённых привычной работы. Замятин: «Несчастные слонялись возле привычного места труда и голодными глазами вглядывались внутрь…» Они были приучены и знали только рабский труд…

4 марта

Совпадение: в день рождения 2 марта – 52 года! – привезли из больницы В.П. Более того, даже отметили мой праздник. Ще испекла блины, и достали припрятанную баночку с красной икрой, плюс сделанное мясо, и приглашённый к нам Половик наворачивал так, что только скулы трещали. А потом подрулила его молодая жена Лена с бутылкой шампанского, и вот уже получилась маленькая компания. На десерт ликёр «Бенедиктин» и соло Лены – подвыпила и шумно выступила, ругая на чём свет стоит сидящего рядом мужа Гришу: стихи не пишет, спит отдельно, муж-заочник, что-либо сочинять и творить не хочет, все вечера проводит у телевизора, лентяй первостепенный и т. д. Мы с Ще обомлели. Гриша на следующий день извинялся: «Вроде она всегда такая нейтральная, тихая, а тут разошлась…» Да, вот тебе и жена на 15 лет моложе мужа. И вспоминается запись Ильи Ильфа: «Семейные драмы идут без репетиций».

Но что мне до проблем Гриши? – пускай разбирается сам. У меня свои проблемы: мне 52 года, больная тёща и тихо фырчащая Ще. Володя Иванов опять же потихоньку принёс мне ещё одну запретную книгу – «Приглашение на казнь» Владимира Набокова. Читал с упоением – это вам не «Годы без войны» Ананьева, это настоящее… Где вы, новые Замятины и Набоковы, чтобы показать миру вошедшую «нагишом растрёпанную действительность», как выразился Гоголь. И стихами чужими не прикроешься:

И