Кровавое шоу - Александр Горохов

Помимо этих препятствий, были и мелкие помехи. Вместо черного балахона, в котором Надя красовалась на кладбище в качестве плакальщицы, ей выдали бурый халат выше колен и грубоватую ночную рубашку. Да и в безразмерных тапочках далеко не убежишь.

Побег явно откладывался.

Надя спустилась на первый этаж и из автомата дозвонилась Джине на их новую квартиру.

— А я кайф ловлю! — бодро сообщила Джина и засмеялась. — Хожу голой по нашей хате, переставляю мебель и каждые полчаса лезу в ванну! Жара несусветная!

— Одна ходишь голая?

— Пока одна! — хихикнула Джина.

— У меня к тебе дело будет…

— Я вечером подскочу!

— Подожди, не надо. Еще несколько дней, и я выйду отсюда. Найди, пожалуйста, телефон или адрес эстрадной певицы Анны Корецкой. Где хочешь ищи, мне это позарез нужно.

— Корецкой? — переспросила Джина. — Не Бог весть какая звезда, я ее терпеть не могу. Может, я с Мадонной связи налажу?

— Сделай, что тебя просят! — разозлилась Надя.

— Сделаю, сделаю! Ты знаешь, на нашего Афанасия ты произвела сильное впечатление! Он все время о тебе расспрашивал!

— Ага. Когда с тобой в постели лежал?

— И до, и после! Но это пустяки! Главное, что он вернется не раньше декабря!

— Главное, найди Корецкую! — крикнула Надя.

— О'кей. Завтра у тебя будут ее адреса и телефоны.

После ужина Надя немного посмотрела телевизор на четвертом этаже, а потом спустилась в свою палату.

Три ее соседки находились в том полусонном, полубредовом состоянии, когда человека мучает боль, когда он прикован к постели, беспомощен и теряет всякое ощущение времени. Старушка в углу, например, потребовала вчера ночью, чтобы ей подали обед…

Надя изнывала от безнадежной, удушающей атмосферы палаты, а тут еще эта жара, неожиданная жара в начале лета. Предстояла бессонная ночь, о которой Надя думала с ужасом.

На тумбочке соседки она утром приметила целый набор снотворных. Надя снотворным не пользовалась, вообще боялась любой химии, но сейчас решила, что лучше отравиться, нельзя же третью ночь вертеться на горячей, влажной от пота простыне, слышать хрипы и стоны соседок и каждый час ходить в туалет.

Около полуночи она закрыла журнал, который читала, не понимая смысла, так как думала о своих делах, убедилась, что соседки ее затихли, отсыпала несколько пилюль с чужой тумбочки и проглотила.

Вода в графине была теплой, Надя скинула облитую на груди рубашку (прохладней от этого не стало) и голой упала на койку, надеясь тотчас заснуть.

Сквозь дрему она услышала, что кто-то осторожно скребется в стекло, будто пытается открыть окно. Причем делает это с улицы!

Для такого циркового номера, сонно подумала Надя, нужна пожарная лестница, чтобы подняться на третий этаж.

Она с томным стоном лениво повернулась к окну и, не подымая голову от подушки, открыла глаза.

Так и есть. На едва высвеченном фоне окна, с той стороны рамы, шевелился темный силуэт, напоминающий лягушку. Во дает, подумала Надя с веселым безразличием, словно ее это вовсе не касалось, а она в самом деле сидит в цирке и любуется работой акробатов под куполом.

Человек болтался за окном, делал судорожные движения, совал руку в открытую форточку, наконец до Нади дошло, что он висит на веревке.

Цирк продолжался: рядом с первым силуэтом появилась вторая пляшущая фигура, но более изящной комплекции и половчее. Этот эквилибрист тоже пытался приладиться к форточке и дотянуться до шпингалета, фиксирующего раму. Верхний шпингалет они уже открыли, а нижний хотели подцепить проволочным крючком.

Вот ведь дураки ненормальные! — подивилась этим фокусам Надя. В ее сознании, каком-то размягченно-зыбком, вся эта картинка становилась все более забавной. Она даже услышала, как один из акробатов сказал огорченно:

— Блин! Придется стекло бить!

Надя встала с койки, подошла к окну, привстала на цыпочки и негромко спросила:

— Чего надо-то, мужики?

Если бы кто-нибудь спросил ее сейчас, как она понимает происходящее, Надя поведала бы следующее: двое парней лезут в женское отделение, ошиблись палатой, нужна им совсем другая, где их ждут с бутылкой подружки… Лежат и ждут своих любовников для этих самых дел. Именно так оценивал ситуацию затуманенный мозг Нади.

Изрядно обалдели и оба злоумышленника, увидевшие за окном голую девицу с загипсованной рукой, которая как ни в чем не бывало пытает незваных гостей об их заботах. Они качались на веревках и разглядывали Надю, лица у них были какие-то непривычные, но Надя еще не сообразила, в чем тут дело.

— Открой окно, — тихо сказал один из них, и Надя увидела в его руке большой пистолет с длиннющим дулом. С таким же успехом на нее могли наставить сейчас автомат или десятидюймовое жерло морского орудия — ей было все равно.

Она радостно сорвала шпингалет, распахнула окно и тут окончательно развеселилась, обнаружив, что оба гостя напялили карнавальные маски. Один представился зайцем, другой волком! Надо же!

— Да тише ты, дура! — зарычал Заяц. — А то вот пущу тебе пулю в голое брюхо! Одевайся!

— Одевайся! — с надменным презрением повторила Надя. — Это, извините, не мужская команда! Я привыкла наоборот.

— Да ты пьяная, что ли? — Заяц схватил ее за волосы и попытался заглянуть в глаза.

— Оставь, — мягко сказал Волк. — Тем лучше. Одевайся, ангел мой. Так надо.

— Что надо? — с той же фанаберией спросила Надя.

Заяц снова зарычал и больно сунул Наде под ребра пистолетом, а Волк, сообразив, что словами девушку не проймешь, оглянулся, подхватил со спинки кровати рубашку и с ловкостью портнихи надел ее.

Оба они уже отцепили карабины от веревок, тянувшихся в окно. Заяц дважды подергал их, и они уплыли куда-то в небо.

— Вот и порядок, ангел мой, — тем же заботливым, почти материнским тоном сказал Волк. — Пошли.

— Пошли, — согласилась Надя и опять же без всякого страха или удивления отметила, что в руках Зайца дергался здоровенный ковбойский пистолетище, а через плечо Волка висел автомат.

— Израильский «узи»? — ткнула она в него пальцем.

— Нет, мой ангел, — возразил Волк. — Эта штука посовременней. Тебе лучше не знать, какая. Вообще, лучше ничего не запоминай, делай, что тебе говорят, и все у тебя будет распрекрасно. Идем.

Они вывели ее в коридор, Волк держал ее под руку, вернее, придерживал, словно джентльмен обожаемую даму.

Надя этой дамой себя и ощутила. По коридору пошла между двух мужчин легко, вскинув голову, только босые ноги по линолеуму некрасиво шлепали.

Боковой лестницей они спустились на второй этаж и остановились у стеклянных дверей в коридор.

Шагах в десяти от дверей, спиной к ним, у открытого окна курил милиционер. Дверь палаты, которую ему было положено охранять, была приоткрыта.

— Начали! — тихо сказал Волк, сжал локоть Нади покрепче, распахнул двери и быстро вошел в коридор. Заяц метнулся за ними.

Надя почувствовала, как пистолет уперся ей в челюсть, отжимая голову, а под ребра вонзился ствол автомата.

— Не двигайся, мент! — негромко, но очень четко сказал Волк.

Милиционер повернулся и выронил сигарету.

— Шевельнешься или крикнешь, сам ляжешь и девчонку угробим.

Милиционер медленно поднял ладони рук на уровень плеч. Заяц стремительно шагнул к нему и вырвал из кобуры его пистолет.

— В палату! — негромко приказал Волк.

Милиционер повернулся, ногой открыл дверь палаты и вошел.

Надю протолкнули следом.

Под потолком вспыхнула люстра.

Надя увидела, что на единственной койке лежал молодой парень с нелепо торчащей в сторону загипсованной рукой. Он пытался приподняться, с ужасом глядя на вошедших, рот его дергался в безуспешной попытке крикнуть.

— Тихо, Гришенька, это мы, — сказал Волк.

Но парень на койке не узнал Волка и судорожно выдавил:

— Кончать меня пришли, да? Так мочите разом!

— Нет же, нет, — Волк наклонился над ним и скинул маску. — Это я, твой родной брат Николай. Здравствуй, Гришаня.

Лицо Гриши исказила судорога, здоровой рукой он обхватил Волка за плечи и заплакал.

— Ничего, Гришаня, ничего. Все будет хорошо, — срывающимся голосом сказал Волк, вновь напяливая маску. — Еще немножко приключений, и ты будешь дома.

— Нельзя мне домой, нельзя, Коля! — горячо зашептал раненый. — Папу возьмут, маму, бандит я! А вас всех кончат!

— Разберемся, разберемся, Гришаня. Со всеми справимся. Ты ходить можешь? Ты должен ходить, как мы узнали.

— Да, да, могу.

— Ну так вставай, ангел мой.

— Это я, извините, ангел! — ляпнула Надя. — Не путайте! Что это еще за безобразие такое?

— Ах, да. Извините! — бросил через плечо Волк, приподнимая Гришу за плечи.

Между тем Заяц уложил милиционера на пол, широким пластырем заклеил ему рот, заломил руки и сцепил их наручниками, поблескивающими золотистым металлом. Ноги скрутил белым шнуром. Потом повернулся к Наде, но она заявила: