Кишиневское направление - Виталий Гладкий

– Садитесь. Валиков, ты еще здесь?

– А куды бы я делси?

– Тогда приготовь нам чай.

– С пребольшим удовольствием…

Спустя несколько минут вестовой поставил на стол закопченный чайник и две алюминиевые кружки. Кипяток у разведчиков был всегда наготове.

– Прошу… – Бережной пододвинул к смущенному Маркелову несколько кусочков колотого сахару. – А вообще, – он посмотрел на старые деревенские «ходики», которые тикали на стене, – пора бы уже и пообедать. Валиков, пошарь вон в том ящике. Где-то там у нас припасен «второй фронт». И вообще, тащи сюда все, что найдешь в нашем «буфете».

«Ходики» были реликвией командира разведроты, своего рода оберегом. Вместе с Бережным часы добрались до самого Днестра. Никто не знал, что в них спрятан православный крестик, освященный в храме Николая Чудотворца, который дала капитану мать, когда его направляли в Испанию.

Это было уже в самом конце военных действий. Бережной воевал в Испании в составе интернациональной бригады всего полгода, но они запомнились капитану навсегда. Ведь ему пришлось принять участие в обороне плацдарма на правом берегу реки Эбро. Армия Франко потеряла в этом сражении около 80 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Там был сущий ад.

Войска Франко, поддержанные германским авиационным легионом «Кондор», прорвали оборону республиканцев только с седьмой попытки. А потом началось отступление…

Капитан прошел с этим крестиком все ужасы трех войн и остался жив. Мало того, он был всего лишь четыре раза ранен, притом легко. Правда, крестик приходилось постоянно прятать, особенно от политруков. Иначе у Бережного были бы большие неприятности.

В 1941 году, во время отступления, он снял «ходики» в каком-то небольшом украинском селе со стены разрушенной хаты. Только она одна и устояла после бомбежки. Все остальные сельские строения сгорели дотла или были полностью разрушены прямым попаданием бомб.

В том, что «ходики» уцелели, Бережной увидел добрый знак. Мало того, часы не только остались целыми, но еще и тикали, будто и не было кругом смерти и полной разрухи.

Капитан почти машинально положил часы в свой вещмешок (со стороны поведение Бережного выглядело неадекватным; возможно, потому, что он не спал двое суток, едва держался на ногах от усталости и плохо соображал), и с той поры с ними не расставался.

А крестик пристроил с внутренней стороны, возле механизма, чтобы не было видно. И надевал его лишь тогда, когда шел на передовую. (Что, впрочем, случалось довольно часто).

Ефрейтор Валиков разогрел на плите две банки американской тушенки, которую солдаты прозвали «вторым фронтом», положил на стол пачку галет и большую плитку шоколада.

– Ешь, ешь, не стесняйся… – Капитан Бережной как-то незаметно перешел на «ты»; Маркелов ему понравился.

В блиндаж вошел Горин.

– Знакомься, – сказал капитан Бережной и кивком головы указал в сторону Алексея. – Младший лейтенант Маркелов.

– Старший лейтенант Горин…

Маркелов и Горин пожали друг другу руки; видно было, что молодой лейтенант сильно застеснялся. Наверное, ему еще не приходилось здороваться за руку со старшими по званию.

– Между прочим, Семен, – Бережной хитровато сощурился, – этот юноша немецкий язык знает как свои пять пальцев.

– Да ну?

Горин отставил в сторону кружку с чаем и на этот раз острым, цепким взглядом осмотрел лейтенанта, который сидел как на иголках.

– Посмотри, – капитан пододвинул Горину бумаги Алексея.

– Значит, учился в университете… – Горин внимательно изучал сопроводительную записку.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! – подхватился Маркелов.

– Сиди, сиди, – поморщился Горин. – Мы не в штабе полка. Слушай, лейтенант, тут вот какое дело…

Он посмотрел на Бережного; тот согласно кивнул. Тогда старший лейтенант продолжил:

– …Вот какое дело – нам действительно нужен толковый офицер, свободно владеющий немецким. По второму пункту у меня сомнений нет, а вот по первому… Ты пойми меня правильно, без обид. Мы недавно такого, как ты, молодца похоронили. Молод, горяч был, а в нашем деле спешка и показная удаль – прямая дорожка на тот свет. А у тебя вообще нет боевого опыта. Это плохо. Но боевой опыт – дело наживное. Главное, чтобы котелок правильно варил. Короче говоря, у меня к тебе есть только один вопрос: в полковую разведку пойдешь?

– Товарищ старший лейтенант! – Маркелов даже побледнел от сильного волнения. – Я… я оправдаю!.. Это… моя мечта, – сказал он уже тише и смущенно потупился.

– Можно было определить тебя в разведку приказом… – Горин прошелся по блиндажу. – Однако, есть одно «но»: ты будешь назначен командиром спецгруппы, основная задача которой – эффективный поиск в глубоком тылу противника. Для этого необходимо – как минимум – отличное владение немецким языком и знание специфики разведывательных операций. Придется учиться. А это совсем непросто. Поэтому требуется твое согласие.

– Я буду учиться! Я постараюсь…

– Не сомневаюсь в этом. – Горин впервые за вечер улыбнулся. – И еще одно, пожалуй, главное: спецгруппа создается приказом по армии из лучших полковых разведчиков и будет выполнять распоряжение разведуправления штаба армии. Нам группа будет подчиняться номинально, однако за подбор кандидатур мы отвечаем целиком и полностью. Прошу это учесть. Ты, конечно, новичок, но мы тебе доверяем. Нам бы очень не хотелось ошибиться…

– Понял, товарищ старший лейтенант, – серьезно ответил Маркелов.

Глубокая складка прорезала его высокий лоб, и мягкие черты юношеского лица вдруг приобрели жесткое, сосредоточенное выражение.

– Доверие оправдаю, – добавил он проникновенно.

– А пока у нас отдых и полк в резерве, займешься подготовкой своих подчиненных к предстоящим заданиям. Судя по бумагам, ты великолепно владеешь личным оружием. Это так? – Горин испытующе посмотрел в глаза Маркелова.

– Да… вроде того… – смутился тот.

– Вот и отлично.

Горин возвратил младшему лейтенанту его офицерское удостоверение.

– А то наши орлы-разведчики совсем разленились, – продолжил он с осуждением. – Даже жиреть начали. Нужно, чтобы они были в форме. Задание понятно?

– Так точно!

– Тогда иди, отдыхай. Поди, устал с дороги… Знакомься с личным составом. Бывший командир разведгруппы Попов находится в госпитале, и выйдет оттуда не скоро. Всеми делами сейчас заправляет старшина Татарчук. Он и введет тебя в курс дела. Старшина – опытный разведчик, из пограничников. Воюет с первого дня войны. Валиков!

– Чаво!

– Проводи младшего лейтенанта к разведчикам. Утром, в половине восьмого, прошу ко мне. Удачи, Маркелов.

– Спасибо…

– Пойдемте… – Валиков страдальчески вздыхал и морщился. Мороз придавил не на шутку, и шагать в расположение полковой разведки у вестового особого желания не было…

На следующий день Маркелов с утра пораньше отправился в штаб и возвратился лишь к двенадцати. Вчера вечером познакомиться толком со своими будущими подчиненными он так и не успел. Разведчики встретили его сдержанно, но доброжелательно. Лишь сержант Кучмин, обстоятельно осмотрев его лицо и фигуру (даже не пытаясь это скрыть), тихо, как бы про себя, пробормотал: «Третий…»

Смысл высказывания сержанта Маркелов понял в штабе, когда его принимали на довольствие. Оказалось, что за полгода разведчики потеряли двух своих командиров. Один из них, лейтенант Серегин, вообще погиб глупо. Его догнала шальная немецкая пуля уже на своей стороне, когда он готовился спрыгнуть в траншею. Перед этим радостный Серегин встал едва не во весь рост (разведгруппа притащила из глубокого немецкого тыла очень ценного «языка»), нарушив этим все предписания негласного устава фронтовой разведки, за что и поплатился своей жизнью.

В этом «уставе» говорится, что самый опасный участок линии фронта – пятачок перед собственными окопами. То ли немцы, опомнившись, ударят по разведгруппе из всех видов оружия, то ли свои по запарке или с испугу (если на часах стоит новобранец) срежут под корень. Не успеешь и пароль сказать.

Шагая по рыхлому, еще не слежавшемуся снегу, который прикрыл разбитую танковыми гусеницами дорогу, младший лейтенант пытался представить свои дальнейшие действия. Это ему плохо удавалось, и когда он открыл дверь землянки, где разместились разведчики, в голове был сумбур – смесь уставных наставлений, советов Горина и личных соображений.

Разведчики обедали. Огромный – косая сажень в плечах и ростом под два метра – сержант Пригода ловко орудовал поварешкой; на его круглом лице задумчиво зеленели добрые, с затаенной грустинкой глаза. Они меняли цвет каждую минуту – от изумрудной зелени до темной, цвета бутылочного стекла, в зависимости от настроения Пригоды.