Утраченные звезды - Степан Янченко

За ним выступил представитель организации компартии и предложил принять резолюцию митинга. В резолюцию вписали все, о чем говорилось на митинге, а в заключение выразили недоверие президенту и его правительству. За резолюцию голосовали единогласно, а кто не голосовал, его не было видно за лесом рук. Расходились с митинга неспеша под звуки песни Вставай, страна огромная, которая гремела из громкоговорителя призывным набатом.

Золотаревы с площади пошли пешком, шли медленно и некоторое время помолчали, оставаясь под впечатлением митинга, думая об услышанном.

Весна на глазах, за каких-нибудь два часа еще больше позеленила, помолодила город, и солнце улыбалось работе весны с теплой лаской. Белые, округлившиеся по-весеннему облака, проплывали в небе так высоко, что тени от них, казалось, не достигали земли, на которой дружно расцветала жизнь. Жаждала расцвета и душа человеческая. Но, увы, невидимая сторонняя сила, чуждая весне обновления, давила на душу, и людям под этим гнетом дышать становилось все труднее, и было такое ощущение, что еще немного и человек задохнется.

— Ты не жалеешь, Танюша, что я завлек тебя на митинг? — спросил после продолжительного молчания Петр и взял жену под руку, и этот его жест был осторожный, как давно забытый первый жест любви, и этот порыв к близости не был простым проявлением любви, а был движением к ней как проявлением чего-то значительного, еще не проявившегося со всей четкостью, но уже ощутимого. Может быть, на этот раз это была благодарность за единомыслие, за слияние чувств.

— Что ты, Петя, — живо отозвалась Татьяна, заглядывая ему в лицо и отдаваясь воле его руки. — Мне было радостно поприсутствовать на митинге, я почувствовала себя участницей большого общественного события.

— А я на митинге, знаешь… как-то приподнялся сам над собой, — с некоторой откровенной радостью сказал Петр. — Очень хорошо, что на митинг к нам, рабочим, пришли и учителя, и медики, и студенты, и институтские преподаватели… Правильно профессор сказал, что надо всем объединяться и поддерживать друг друга. А на митинге, видишь, все вместе стоят плечом к плечу, в общий ряд выстраиваются.

Постепенно группы расходившихся с митинга людей таяли, разбредались по улицам и переулкам. И на улицах стала вновь видна обыденная будничная жизнь. На остановках троллейбусов и автобусов толпились люди с лопатами, тяпками, ведрами — спешили на огородные участки. И было горько и обидно видеть в этот яркий праздничный день, как навалившаяся забота о пропитании на предстоящую зиму заставила людей не только не замечать светлого праздника, а просто отодвинуть его от своей жизни. Петр от таких мыслей поморщился и покрутил головой. А Татьяна вдруг сказала:

— Понимаешь, Петя, митинг мне запал в душу; хорошо, что люди собрались на него в праздничный день и нашли там единомышленников, увидели, что в своей беде и со своими тяготами не одиноки и что в городе можно найти поддержку, как сказал наш заводчанин, — она вдумчиво взглянула на мужа, минуту помолчала, затем вновь проговорила:

— Все это хорошо, только все же главное что-то не было сказано.

— Что именно? Вроде как обо всем поговорили, — осторожно возразил Петр.

— В том-то и дело, что обо всем поговорили, а что дальше? Что будет дальше? С нами рабочими, с детьми нашими? — спрашивала Татьяна больше сама себя, растерянно глядя на Петра.

— Как же? Резолюцию приняли с недоверием Ельцину и правительству… Если будет упорствовать и не подаст в отставку, на следующих выборах не голосовать за него… — как-то старался Петр разубедить жену, чувствуя, однако, свою неуверенность.

— Приняли нашу резолюцию — ну, и что? Они, Ельцин и его прислужники, сами, наверняка, знают, что большинство народа ими недовольно и не доверяет им, а они продолжают властвовать и делать свое дело без народного доверия, похоже, с ненавистью к нашему советскому прошлому. И директор наш делает свое дело, скупил почти все акции и стал хозяином завода, — оживляясь, торопливо говорила Татьяна.

— Прикинь, что получается у нас на заводе: директор — хозяин, владелец завода, народного добра — общих средств производства, общего труда рабочих. Теперь у него одна забота, чтобы каждый рабочий был ему в прибыль. Выгоду государству он подменил выгодой для себя, равно как и рабочий нужен ему, пока прибыль дает. Так и Ельцин нас эксплуатирует! Нужны мы ему, когда избираем его, а избрали — он продолжает свое корыстное дело, и о народе говорит постольку, поскольку ему выгодно… Вот почему я говорю: митинг провели, на жизнь свою еще раз сообща посетовали, вроде как виновников нашли нашего бедственного положения и бесправия — а что дальше? Кто скажет что дальше? — какой уже раз спросила Татьяна мужа.

Петр, конечно, не имел ответа на такой вопрос, точно так же, как не имела ответа и Татьяна, и вопрос остался без ответа, и где его найти, и какой должен быть ответ — все это повисло перед ними в воздухе

Проба сил

Праздничные майские дни у Золотаревых прошли за городом на садово-огородном или, по-иному, на дачном участке, а дети погостили у бабушки, освободив маму от забот на целых десять дней. Май в эти дни расщедрился и одарил людей погожим теплом. И Татьяна в свое удовольствие поработала на грядках и с цветником позанималась и совсем позабыла свои городские невзгоды. Она хорошо загорела, поздоровела телом и духом. После загородного времяпрепровождения ей очень не хотелось возвращаться к своей городской жизни с ее неразрешимыми проблемами и непроходящими тяготами безработицы и унизительного нищенства. Нищенство при духовном богатстве культурного, образованного, профессионально подготовленного для творческого труда, молодого, физически и нравственно здорового человека — может ли быть более кощунственное издевательство над человеческой личностью только за то, что она принадлежала к числу советских людей? — спрашивала кого-то Татьяна.

Петр первые дни помогал жене — где-то вскапывал, где-то рыхлил землю, делал грядки, проводил бороздки, делал ямочки. Затем, оставив жену, взял ножовку и топор, пошел в ближний перелесок искать материал для черенков лопат. Мысль об их изготовлении пришла от намерения что-то подзаработать продажей на рынке. Ему не составило труда находить подходящие деревца, так как березово-осиновый подлесок, выдвинувшийся в беспорядке в заброшенное поле, по-дикому зарос молодняком.

Даже Петр, чисто городской житель, заметил, как заросли березняка и осинника агрессивно наступали на пашню, брошенную земледельцами без присмотра и заботы. Петр слышал, что такие древесные заросли в деревне называют хмызником, этот хмызник вольно отторгнул у земледельцев широкую полосу пашни вокруг всего перелеска. При таком безалаберном отношении к земле со стороны государства не так уж много потребуется времени до поры, когда земледельцам придется восстанавливать пашню способом первобытного выжигания диких лесов.

Петр спилил два десятка подходящих березок и осинок, вытащил их на опушку и очистил от веток и коры. По опушке, на солнце, уже поднималась молодая зеленая травка, а в чащобе скапливалась влажная духота, и Петр немного вспотел. От теплого поля шел пряный дух прогретой почвы — она звала хозяина, но его нынче свели, как былой хозяин сводил с поля укоренившийся злой сорняк. В перелеске на разные голоса пели и свистели птицы, соловья еще не было слышно. На березе недалеко от опушки чернело сорочье гнездо, умно встроенное между сучьями. Петр присел отдохнуть, остудить вспотевший лоб и задремал, было, но через три минуты вскочил и пошел к даче, чтобы свои заготовки привезти на машине. Возле домика он соорудил козлы на солнечной стороне и поставил палки для просушки. А Татьяна сидела на лавочке, отдыхая, и по своему обыкновению с любовью и лаской наблюдала за мужем.

На другой день на огород не поехали, Татьяна должна была встретить детей, а Петр пошел в гараж заниматься станком. Он освободил и приспособил для приладки станка верстак, а электроэнергия в гараже была, и трансформатор и нужный кабель были давно припасены, и соответствующий деревянный обрезок нашелся, чтобы опробовать станок. У мастерового человека к любому случаю найдется необходимое. Да и автомашина приучает к предусмотрительным накоплениям.

Получится, получится, — сказал себе Петр, осматривая первую выточенную каталочку, — не боги горшки обжигают, — по-мальчишески обрадовался своему первому деревянному изделию. Трудовым людям не пристало думать и замечать как к ним приходит увлечение и зов творчества, — это их страсть жизни, и этим искусно пользуются известные люди, которых за что-то назвали новыми.

На другой день Петр, уступая своему нетерпению скорее выточить первый черенок, даже бензина не пожалел, захватив ведро извести для побелки яблонь, поехал на дачу. Еще на подъезде Петр заподозрил, что расставленные для просушки палки уменьшились числом, а когда подошел к козлам, то и убедился, что десяток палок из двух десятков не стало, кто-то их воровски унес, и, хотя воровство было как бы честное, вроде, как и не воровство, а дележка поровну, но оно до глубины души обидело и оскорбило Петра. Было обидно за того человека, который сам себе плюнул в душу, покусившись на труд простого рабочего человека, нищего, по существу.