Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Текст конституционных поправок был опубликован 23 октября 1989 г. В тот же день спикер Государственного собрания Матьяш Сурёш, вскоре ставший временным президентом, объявил о создании Венгерской Республики. Система государственного социализма, таким образом, была упразднена в стране как на практике, так и законодательно. Вскоре с крыши здания венгерского парламента была снята красная звезда. /611/
Эпилог
Сегодня следует признать, что осень 1989 г. в качестве рубежа в истории Венгрии была выбрана мной в достаточной степени произвольно. Можно было остановиться также на нескольких иных датах, в равной мере произвольных: эффектное снятие Кадара в мае 1988 г. (обозначившее предположительно необратимую дезинтеграцию старого режима и начало переходного периода), или первые свободные выборы в марте 1990 г., или же уход с венгерской земли последнего советского солдата в июне 1991 г. (восстановление суверенитета Венгрии). Можно также утверждать, что главные события октября 1989 г. имели в основном символическое значение и не были столь уж решающими в сравнении с какими-то иными событиями. Мой выбор обусловливается следующими соображениями.
Понижение Кадара в должности (своего рода отставка с повышением) вызвало цепь событий, исход которых в то время был еще не совсем ясен, хотя сегодня, бросая ретроспективный взгляд спустя десятилетие, можно высказать соображения совершенно противоположного свойства. Осенью 1990 г. весьма представительная дискуссия ведущих политиков и ученых, многие из которых принимали самое непосредственное участие в процессе перехода, была специально организована будапештским Университетом им. Лоранда Этвёша с целью получить ответ на вопрос: «Представляли ли они себе вполне определенно, что надвигалось?» (Речь, разумеется, шла о событиях осени 1989 г. в том виде, в каком они произошли.) И участники дискуссии, и зрители пришли к единодушному мнению: «этого» нельзя было предвидеть вплоть до начала самих событий. Нестабильность и непредсказуемость ситуации предопределялись тем, что Горбачев раскрыл свои планы по выводу /612/ войск только в самом конце 1988 г. Что касается выборов 1990 г., проведенных в соответствии с решениями, принятыми осенью 1989 г., то они привели к созданию одного – но только одного – из существенных институтов многопартийной демократии. С другой стороны, полный вывод советских войск был завершен лишь некоторое время спустя после того, как опасность возврата к прошлому стала близка к нулю (хотя точно определить, сколь продолжительным было это «некоторое время», тоже невозможно: соглашение между Бушем и Горбачевым, когда последний признал 2 декабря 1989 г. принцип невмешательства, – это лишь одно из возможных событий, способных сыграть решающую роль в этих процессах).
Напротив, осень 1989 г. действительно стала временем подведения итогов и, следовательно, началом нового этапа. Роспуск ВСРП и появление временной Конституции в октябре 1989 г. оказались явлениями поворотными. После них движение вспять было уже невозможным: они разрушили законодательный и политический фундамент однопартийного государства – жизненно необходимый для системы коммунистического тоталитаризма и обладающий особой прочностью элемент. Теперь восстановление этой системы могло быть осуществлено только с помощью еще одной революции или, точнее, контрреволюции. Правда, венгерская «революция» 1989 г. коренным образом отличалась от событий в Чехословакии, Восточной Германии и Румынии, где перемены произошли неожиданно, а «разрыв с прошлым» – во всяком случае внешне – оказался более драматичным. Но в Венгрии также не было и периода участия во власти, как это произошло в Польше, где «конструктивной» части оппозиции были предложены четыре места в кабинете Мечислава Раковского еще в сентябре 1988 г., до начала развернувшихся в Польше дискуссий круглого стола. В Венгрии последний шанс на совместное участие во власти был упущен в связи с неудачей Пожгаи стать президентом новой республики в результате референдума в ноябре 1989 г., на котором было решено отложить выбор главы государства на период после всеобщих выборов.
Можно также утверждать, что деятельность последнего парламента, избранного еще при коммунистах, а также политика правительства Немета осенью – зимой 1989–90 гг. во многом были следствием ancien régime.[45] Несколько мин замедленного действия после своей отставки кабинет Немета в самом деле оставил: например, неясный статус национальных средств массовой информации, что породило горячие поли- /613/ тические дебаты в течение нескольких лет после ухода этой команды из власти. У многих вызвали также недовольство вскрывшиеся факты постоянной слежки службой безопасности Министерства внутренних дел за несколькими оппозиционными политиками. Следует также подчеркнуть, что обстоятельства мирного и поэтому излишне растянутого переходного периода дали возможность, как отмечалось ранее, части старой элиты, ответственной за тяжелое положение Венгрии, поменять свою административно-политическую власть на чисто экономическую.
Но, в целом, это не были арьергардные бои коммунизма или же агония парализованной системы. Институциональные основы государственного социализма были потрясены событиями 1989 г. И в этом немалую роль сыграл кабинет министров: освободившись от партийного контроля, он создал Агентство национальной собственности, которому поручил надзирать за процессом приватизации; издал декрет о равенстве всех религиозных деноминаций (Управление по делам церквей было упразднено еще в июне 1989 г.); подготовил соглашение о выводе советских войск; проработал вопрос о вступлении Венгрии в Совет Европы. Все эти шаги правительства принадлежат уже новой эпохе. Основные столкновения интересов в одновременно проводимой кампании по выборам в стране подтверждают это впечатление. Соперничество между новой Венгерской социалистической партией (МСП) и оппозицией в целом отступило на задний план под воздействием все более ужесточившейся борьбы между оппозиционными партиями, особенно между двумя самыми влиятельными из них: МДФ и СДС (первая – выдавала себя за христианско-консервативную, умеренно реформистскую «силу спокойствия», уходящую корнями в национальную традицию, а вторая – подчеркивала свой крайний антикоммунизм, а также современные либеральные западнические настроения).
Если рассмотреть мой выбор еще с одной точки зрения, то он, как и любой другой, является условностью, которая применяется в основном для удобства. При концентрации внимания на иных аспектах перехода – на создании экономики рыночного типа как на практике, так и в сознании людей, на формировании менталитета, соответствующего правовому, демократическому, многопартийному государству, на интеграции в Европу и т. д. – мы, естественно, выявим иные временные рубежи и ориентиры, многие из которых еще скрыты от нас пеленой времени, а их анализ и оценка – дело будущего. Весьма сомнительно, что мы уже сегодня обладаем достаточной временной дистанцией, необходимой для анализа последних этапов правления Кадара методами историографии. И совершенно ясно, что мы вообще /614/ еще не дистанцированы от событий, порожденных 1989 г. В настоящем эпилоге отнюдь не преследуется цель дать оценку основным событиям новейшей истории или же тем тенденциям, которые проявились в процессе экспериментального перехода общества от коллективизма и однопартийной диктатуры к рыночной экономике и политическому плюрализму. Это была бы неслыханная, невообразимая дерзость. Тем не менее, считаю своим долгом дать краткий фактографический перечень этих событий и тенденций.
В течение всего последнего десятилетия наблюдались очень активные, подчас весьма поразительные процессы, происходившие как внутри отдельных партий, так и между ними, обусловливаемые в основном борьбой за власть в структурах новой демократии. Темы, вызывавшие иногда ожесточенные споры среди политиков, не всегда выражали интересы и настроения народа. Должен был пройти определенный промежуток времени, чтобы многие представители новой политической элиты осознали бы свое место и свою роль в новых процессах. Поскольку необычно много политиков этого периода были интеллектуалами, втянутыми в общественную деятельность из сферы гуманитарных наук, они не сразу осознали, что отнюдь не все население разделяет их страсть к идеологии. Как только им удалось продемонстрировать свою приверженность свободе и патриотизму, попиравшуюся при Кадаре, народ стал больше интересоваться улучшением реальных условий жизни, которые при старом режиме одно время были вполне приличными. Интерес этот носил весьма острый характер, поскольку многие граждане также не сразу осознали, что перестройка едва ли быстро улучшит их жизнь и что, скорее всего, сначала жить станет даже труднее. Демонтаж патерналистского государства не мог проходить безболезненно, равно как и формирование постоянно конкурирующей социально-экономической модели. Многие испытывали горечь разочарования, с ностальгией вспоминая прошлое. В 1995 г. более половины населения считало, что предыдущая система была «лучше» нынешней.
- Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома - Андрей Подволоцкий - История
- Сталин - Ласло Белади - История
- Идеология национал-большевизма - Михаил Самуилович Агурский - История / Политика
- Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев - История / Политика / Религиоведение / Прочая религиозная литература
- Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага - Андрей Иванов - История
- Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг. - Дэвид Дуглас - История
- Новая история стран Европы и Северной Америки (1815-1918) - Ромуальд Чикалов - История
- Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна - История
- Отпадение Малороссии от Польши. Том 1 - Пантелеймон Кулиш - История
- Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский - История