Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Руководя оружейными заводами фирмы в период, когда назревал величайший конфликт, он имел на руках козырь, которого не было у того «АК».

Когда Роон весной 1866 года попросил Круппа не поставлять никаких пушек Австрии без согласия королевского правительства, все, что смог сделать Альфред, это заверить его, что Берлин будут держать в курсе дела о каких-либо отправках грузов для Австрии. Он с радостью обменял бы все венские заказы на обслуживание долгосрочных планов военного министерства, но Роон, Мольтке и даже Бисмарк и Вильгельм I были бы разгневаны при мысли о том, что они делятся военными секретами с дилетантом. Гитлер не гневался. Он понимал, что его борьба была также и борьбой Круппа и что чем больше тот узнавал, тем реальнее становились шансы на победу. Поэтому протоколы тайного совета его кабинета тут же направлялись в главное управление. Крупп с готовностью отвечал. 12 октября 1937 года Макс Ин поручил администратору по имени Зонненберг регулярно встречаться с морским капитаном, представляющим военную разведку (Abwehr) или Верховное командование вермахта (OKW), для передачи докладов от агентов Круппа за рубежом, а взамен получая информацию стратегического характера. 29 декабря 1938 года OKW выдвинуло и передало через Зонненберга предложение сформировать совместный комитет по созданию агентства для «подрыва промышленности и торговли противника» – одним словом, для саботажа. Крупп не просто согласился; у фирмы были за рубежом силы в состоянии боеготовности. Например, в Соединенных Штатах крупповцы действовали из города Уилмингтона с 1920-х годов. Через веймарского посла в Вашингтоне и бывшего крупповского директора Отто Видфельдта американские кредиты, предназначавшиеся для того, чтобы поднять послевоенную экономику Германии, переправлялись в компанию «Крупп-Нироста», получившую лицензию в соответствии с законами штата Делавэр. (В январе 1940 года ее название было сокращено до «Нироста», а в качестве прикрытия была сделана попытка отнести ее к швейцарской собственности. «Нироста» была бесценным звеном в аргентинском аппарате нацистов до событий у Пёрл-Харбора, когда все время державшее ее в поле зрения ФБР ворвалось в здание и опечатало офисы.)

Нет никаких прямых свидетельств того, что Круппы читали пресловутую оценку положения, которую Бломберг дал 24 июня 1937 года, нацеливая вооруженные силы на «военное использование политически благоприятных ситуаций». Но это и неудивительно, так как она существовала всего в четырех экземплярах. Однако ввиду своих тесных связей с OKW совет директоров фирмы, возможно, о ней слышал. И уж конечно, руководители Фирмы не могли не знать о четырехчасовой речи, которую Гитлер той осенью произнес перед своими генералами и адмиралами на Вильгельмштрассе. Гитлер предложил им обсудить возможные повороты войны. Согласно стенографической записи его молодого адъютанта полковника Фридриха Госсбаха, он заявил, что проблему Германии можно решить только силой, а это всегда связано с опасностью. «Принимая за основу силовой ход событий, со всем связанным с этим риском, останется только ответить на вопросы: «когда» и «где». Новый вермахт изготовился к прыжку, это теперь получило подтверждение, и Госсбах записывает далее, что фюрер, «если он будет жив… твердо намерен разрешить проблему немецкого жизненного пространства самое позднее в 1943–1945 годах». Через год Гитлер передвинул сроки, и Эссену это было известно. С 18 марта 1939 года Мюллер Пушка регулярно являлся к фюреру, информируя его о достижениях фирмы Альфрида, а 17 мая, за неделю до того, как Гитлер собрал в рейхсканцелярии нацистскую верхушку и сообщил о своем намерении напасть на Польшу, он рекомендовал Круппу прекратить поставки оружия Варшаве. Альфрид повиновался. Среди его архивных материалов есть следующая запись телефонного разговора: «Предмет: поставки в Польшу. Указания на ближайшее время. Все экспортные поставки в Польшу немедленно прекратить. Контракты отменять не следует. Польским клиентам, настаивающим на поставках, давать уклончивые ответы (такие, как отправка товаров не завершена, не хватает грузовиков и т. п.)».

* * *

Это был ловкий способ усыпить подозрения, а Альфрид не сомневался, что подозрения возникнут, причем не напрасные. Как он позднее утверждал в показаниях на Нюрнбергском процессе, для него «стало совершенно ясно, что политика Германии не была безобидна, коль скоро речь шла о развязывании войны». Он не принимал всерьез геббельсовскую пропаганду о том, что Германия якобы была беззащитной жертвой агрессивных соседей. Он был совершенно уверен в обратном. Ведь он не только отточил копье, чтобы разорвать восточные границы рейха, но во время двух встреч в августе фюрер сказал ему, что до 25 августа «западная стена» должна быть подготовлена к отражению наступления французов. Верховное командование вермахта было серьезно озабочено безопасностью эссенских заводов. Позже, на Нюрнбергском процессе, бывший начальник Генштаба сухопутных сил Германии Франц Хальдер, назвав Рур «решающим фактором в осуществлении германских военных планов», заявил, что, если бы у французов хватило мужества прекратить «сидячую войну», вылезти из бетонированных казематов, которые построил для них Андре Мажино, и захватить сердце крупповских предприятий, пока вермахт был связан на Висле, Гитлеру пришлось бы просить о мире. Тревога Хальдера по поводу Рура поразительно напоминает такую же озабоченность молодого Мольтке в 1914 году, которая привела к опасному ослаблению правого фланга немцев. Фюрер отдавал себе отчет в этой опасности. Когда он повернул на запад, в его военных инструкциях указывалось, что это наступление необходимо для того, чтобы обеспечить Руру «защитную зону».

Напряжение, царившее в Эссене, не поддается описанию. Вторжение вражеских войск в Эссен принесло бы беды, не сравнимые с бедами 1923 года, но на вилле «Хюгель» никто не решался говорить о нем вслух. Самое близкое к этой теме, что обсуждали члены семьи, пряча томившие их опасения, это – гордые статистические отчеты Альфрида о производсте пушек, а еще – как сидит новехонькая форма, которую примеряли на себя его четверо братьев. Клаус был румяный и веселый, в синей форме люфтваффе, трое других позировали на лужайке в серой полевой форме. Согласно назначению, они были приписаны к артиллерийским войскам: Бертольд, двадцати пяти лет, и Харальд, двадцати трех лет, в качестве обер-лейтенантов, а Экберт, которому только что исполнилось семнадцать, в чине лейтенанта. Наблюдая за их шутливой возней у портика, Густав замер как вкопанный. Он в эти дни часто мочился под себя, и его личный врач доктор Герхард Виле с опасением размышлял над растущим эмоциональным напряжением старого Круппа. По-видимому, на «звездном» пациенте сказывался возраст. Офицеры разведки союзников, перехватывая передачи германского информационного бюро (DNB), официального агентства новостей Геббельса, никоим образом не могли узнать, что Густав совсем плох. Уже в 1944 году дикторы DNB передадут его выступление перед студентами Берлинского университета, опуская тот факт, что речь была за него прочитана, потому что он был не в силах выступить самостоятельно. К тому времени любой дилетант мог повторить диагноз Виле. Сам Геббельс сделал это годом ранее. В своем дневнике 10 апреля 1943 года он отметил: «Старик Болен, которому теперь семьдесят два с половиной года, уже совсем спятил».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});