Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Наверное, никто так никогда и не понял Альфрида. Один из его братьев как-то заметил автору этой книги: «Он чрезвычайно сдержан. Даже мне не всегда легко установить с ним контакт». Сам он говорил одному знакомому после войны: «Вы знаете, я не близок с кем-либо из своих братьев и сестер, за исключением Вальдграут, а она теперь живет в Аргентине». Его старейший знакомый был поражен их встрече в тот год, когда Альфрида выпустили из ландсбергской тюрьмы номер 1 для военных преступников. Мужчины в последний раз виделись в Берлине в январе 1942 года. Прошло десять знаменательных лет. Альфрид вошел в комнату и быстро кивнул, сказав: «А, привет».

К тому времени он стал в полном смысле слова Круппом, имевшим право проводить свое время как ему вздумается и делать со своим состоянием что ему вздумается. Его предпочтения поучительны. На большей части поместья «Хюгель» подстриженная трава стала подниматься, образуя даже заросли, но один угол представляли собой густо поросшие лесом лощины, и там, как можно дальше от замка, Альфрид построил дом с пятнадцатью комнатами. Частное владение было отмечено колючей проволокой и снабжено будкой с охраной. Он жил в нем спокойно с пятью слугами, часто проводя вечера в одиночестве, попивая шотландское виски «Белая лошадь» и одну за другой выкуривая сигареты «Кэмел» в рифленом золотом портсигаре, по привычке оставшейся у него с начала 1930-х годов.

Он не ходил в церковь. Он никогда не ходил на концерты. Он редко брался за книгу. Филантропия его утомляла. Однако денег тратил довольно много. Послеобеденное время и свободные дни были посвящены дорогим увлечениям: плаванию на 66-футовой яхте «Германия-V», стоящей в тихой гавани на североморском острове Силт, полетам на своем частном самолете «джетстар», записям на магнитную ленту классической музыки и фотографированию во время своих путешествий. Он по-настоящему работал над фотографиями и сам озвучивал свои кинофильмы в хорошо оборудованной домашней лаборатории; его педантично ведущийся регистрационный лабораторный журнал показывает, что он отдал 522 часа только одному фильму. Когда он возвращался из заграничной поездки, его цветные фотоснимки были собраны в виде книги и изданы тиражом 400 экземпляров. Эти тома обошлись ему в 40 долларов каждый и были разосланы в дар главам государств и кабинетов министров – то есть потенциальным клиентам – в страны, изображенные на фото. Как и его крещение в 1907 году, они благоприятствовали бизнесу.

Это нельзя назвать хорошими фотоработами. Вооруженный лучшими немецкими фотоаппаратами, обученный специалистами, как этой аппаратурой пользоваться, Альфрид запечатлевал свои объекты. Он подбирался к Тадж-Махалу, проверял экспонометр и – щелк! – делал заурядный фотоснимок, как на почтовой открытке. Можно было купить такой же в Дели за несколько индийских анн. В Египте он приблизился к сфинксу, настроил свои кнопки и диски и привез ничем не примечательную фотографию, которую можно увидеть тысячу раз. Его кинофильмы имели те же недостатки. Киноролик с сафари, снятый из автомобиля, показал льва. На звуковой дорожке скучный голос Альфрида сказал, что это лев. И все. Там нет ничего – ни его чувств, ни капельки возбуждения, ни даже скорости автомобиля. Sachlichkeit – объективность: рейхсфюрер одобрил бы.

Почти у всех фотографий есть одна общая особенность: отсутствие людей. В искусстве, как и в жизни, он сторонился толпы. Вглядываешься в его снимки японских пейзажей, таиландских храмов, водоемов Бенареса, закатов на Цейлоне – и неожиданно появляется человеческое существо. Это сам Альфрид, но вовсе не обычный автопортрет. Позируя между зеркалами, он создал потрясающую картину бесчисленных Альфридов, уходящих вдаль, половина из них смотрит в объективы, половина отвернулась. В результате получилась графическая аллегория его глобального существования и, будучи воображаемой, опрокинула все предыдущие представления о нем.

Метафора уходит глубже. У каждого образа Альфрида, обращенного к нам, есть и противоположный. Он не выразителен. И он же ярок. Его трудно разглядеть. Все же, когда британские войска собрали главных промышленников Рура в Реклингхаузене в 1945 году, заключенные тут же выбрали Альфрида главным в лагере. Он обычно выглядел колеблющимся. Но он принимал все главные решения в концерне в течение четверти века, и разногласия, возникавшие среди его уже достигших среднего возраста братьев и сестер, улаживались старшим братом, который всегда за ними присматривал. Хотя он и был погружен в себя, но жизнь его была полна приключений. На заре нацистского режима он был дерзким летчиком; через тридцать лет в своем сделанном на заказ спортивном автомобиле носился по улицам Эссена с бешеной скоростью. Он плавал в Северном море среди волн восьмибалльного шторма, пока брови не покрывались солью, а когда один капитан, летавший на авиалиниях, был уволен, обвиненный в беспечности и небрежности, Альфрид тут же нанял его пилотом своего «джетстара».

Примечательно: друзья полагали, что его мотивом было заполучить хорошего летчика. Никто не отнесся к нему с пониманием. Он был настолько невозмутим, что в некоторых отношениях его считали эмоционально неполноценным. Тем не менее у него были свои обязательства, и весьма тяжелые. Перед своим судебным процессом он откровенно сказал доктору Максу Манделлаубу, американсому следователю, что поддерживал нацизм с самого начала как «единственный шанс вновь поставить Германию на ноги», и до самой смерти не желал отречься от Гитлера. И он безраздельно принадлежал Дому Круппа. Независимо от того, как поздно он ложился спать, как мало виски оставалось в бутылке, какое количество сигаретных окурков заполнило пепельницу, – он всегда в Руре вставал рано и отправлялся в главное управление в своем бриллиантово-сером «порше» с низкими сиденьями, умело перестраиваясь в нужный ряд на каждом углу.

В Эссене ему было трудновато забыться. Десять номеров прав на вождение в городе были забронированы на его личный автомобиль – на деда, его прапрабабушку и прапрадедушку и так далее до того самого Арндта, который все это затеял, воспользовавшись бубонной чумой. Более ста городских улиц были названы в честь Круппов и его преданных служащих, не говоря уже о парках, больницах и проектах застройки. В других немецких городах улицы Вильгельмштрассе были названы в честь императора; в Эссене же имели в виду Вильгельми Терезу Крупп (1790–1850). В других местах улицы с названием Граф Шпрее славили имя германского адмирала; в Эссене они наводили на мысль о крупповских автофургонах, и их номера начинались с букв ERZ, потому что erz в Германии означает «руда». Напоминания о династическом наследии Альфрида были повсюду вокруг него. А одна улица даже носила название самого выдающегося продукта фирмы – линкора, который доблестно сражался за фюрера и рейх в первом крупном боевом столкновении Второй мировой войны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});