Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Поющие сурьякари, получившие в каждом доме подарок за свои добрые пожелания, на рассвете возвращаются домой… Вот как символические экзотерические культы Креста и Огня древней Арьяварты идут рука об руку в христианской Болгарии.

Критика на критика

Перевод – К. Леонов

Мы рады, что профессор Макс Мюллер упомянул нас в январском номере «Нового обозрения» [за 1891 г. ], поскольку благодаря этому мы имеем повод вернуть комплимент ученому филологу, к разработкам которого в «Науке о языке» мы всегда испытывали глубокое уважение, оставаясь в то же самое время при своем собственном мнении относительно его компетенции в писаниях или в материалах по арийским религиозным или философским системам. Статья, о которой пойдет речь, называется: «Христианство и буддизм», и, хотя мы и не можем поздравить ни одну из этих религий в связи с тем, что профессор обратил на них свое внимание, все же мы искренне сочувствуем первой из них, которую такая защита знаменитого ориенталиста поставила в столь жалкое и затруднительное положение. Возможно, позднее мы еще вернемся к обсуждению этого вопроса, чтобы показать полное незнание автором даже элементарного символизма. Однако сейчас мы намерены рассмотреть лишь первый параграф и высказать слабый протест от имени большинства местных пандитов, а так же санскритских и палийских ученых Теософского общества, которые, между прочим, достаточно многочисленны в Индии и на Цейлоне.

Вот этот параграф:

Кто за последнее время не пострадал от теософии и эзотерического буддизма? Ими наводнены журналы, ими переполнены романы, и – ох! – в частных и конфиденциальных письмах спрашивают о том, что же все это означает в действительности. Это почти столь же скверно, как и повальное англо-еврейское увлечение, даже, мания поисков прародины ариев. Эзотерический буддизм весьма непопулярен среди санскритских и палийских ученых. Они стараются держаться от него в стороне и избегать любых споров с его пророками и пророчицами. Но это, по-видимому, не очень то им удается, так как их постоянно порицают за то, что они не высказывают своего мнения на эту тему, хотя, в действительности, их молчание уже говорит само за себя.

Однако Эмиль Бёрнуф сделал заявление по этому поводу, и читатели «Revue des Deux Mondes» знают, что он сказал о теософии. Другой знаменитый ориенталист также воспользовался гостеприимством страниц «Люцифера», и профессор Макс Мюллер должен теперь ответить за то, что он отказался прислушаться к Гарпократу и нарушил завет молчания.

Из этого вступительного параграфа мы узнаем тот интересный факт, что спокойствие профессора было до некоторой степени нарушено, и для того, чтобы внушить благоговейный страх вопрошающей публике, он пытается спрятать себя под мантией учености, с ее постоянно изменяющимися оттенками, и вступить на величественный пьедестал высокомерного западного ориентализма.

Современная англоязычная публика известна своей любовью к честной игре, и она исподволь осознает тот факт, что ее систематически и старательно держат в неведении о многих вещах, что мешает ей вынести справедливое суждение, и поэтому постепенно возрастает вполне правомерное негодование. Посему мы считаем своим долгом позволить публике рассмотреть картину со всех сторон, публикуя ниже критику на нашего критика. Мы делаем это на основании двух главных принципов, вытекающих из того идеала справедливости, который является краеугольным камнем теософии; к тому же одной из целей Теософского общества является предоставление возможности туземным джентльменам обучать Запад восточным системам религии, философии и науки, и таким образом устранить то неправильное представление, которое западные ученые вселяют, сознательно или бессознательно, в умы своих менее образованных соотечественников. Эта критика – поэмы, написанной профессором на санскрите, которая перепечатывается с разрешения «Sanskrit Critical Journal» – поучительна не только по вышеизложенным причинам, но также благодаря той информации, которую она содержит о Ведах и о взглядах индусов на эти древнейшие реликвии прошлого.

Вот перевод этой поэмы и последующие критические замечания:

Матсья Сукта

1. О други, воспоем хвалу сей удивительной великой рыбе, чье имя – Лакша, достойная любви мужчин и женщин.

2. Она росла и набиралась силы в море и безмятежно прозябала в реках, и вот она у нас, желанный гость.

3. Пусть эта рыба (Лакша), которую как встарь, так и поныне поэты восхвалять должны, к нам призовет сюда богиню счастья Лакшми!

4. Сойдемся вместе и воззрим, сколь плоть ее красна, сколь вид ее прекрасен, и как блестит она подобно серебру!

5. Когда же рыба та всецело погрузиться в изысканнейший царский соус, исполненный благоухания и прелести.

6. Тогда мы пожелаем, о любимая, на сем собрании вкусить тебя, о радость, рожденная стать пищей для людей.

Критические замечания

(1). «Матсья Сукта» – это поэма в шести стансах, сочиненная профессором Максом Мюллером в качестве хвалебной песни рыбе, называемой лососем, или, по-немецки, лакшей.

По прочтении данного шедевра, с первого взгляда нам показалось, что наш ученый профессор написал его как пародию на ведическую сукту, с единственным намерением развлечь своих друзей. Если наше предположение справедливо, мы поздравляем профессора с несомненным успехом, но в то же самое время выражаем сожаление, что Веды, наиболее священные из индусских книг, на которых главным образом и базируется индийская религия, были осмеяны в столь ребяческой манере таким известным и великодушным человеком, как профессор Макс Мюллер, которого повсеместно считают горячим поклонником Вед и главным поборником индуизма – ибо пародия или насмешка, подобная этой, может унизить значение Вед в глазах индусов, сохранивших высочайшее уважение к ним с древнейших времен.

(2). Индусы считают, что Веды существовали всегда наравне с самим Всемогущим, и что они не были составлены каким либо существом. Индийские философы, в свою очередь, после долгих и горячих дискуссий установили в отношении Вед ту же самую истину. Древние мудрецы, такие как Вальмики, Васишта, Вьяса и др., которые были риши в подлинном смысле этого слова и, вероятно, были намного лучше знакомы с Ведами, чем риши данного железного века, использовали новый стиль языка для общения, называемый лаукика, или человеческий язык, совершенно отличный от ведического, для того, чтобы сохранить чистоту Вед неизменной. Поступая таким образом, они строго запрещали простым людям злоупотреблять Ведами и добавлять к ним свои собственные сочинения, как то пародии и шуточные поэмы. Очевидно, что подобная пародия унижает Веды – первоисточник индийской религии, что невыносимо для индуса.

(3). С другой стороны, если профессор со всей серьезностью намеревался показать при помощи этого сочинения, сколь совершенно его владение ведическим языком, и сколь достоин он того титула (риши), который он сам себе присвоил, тогда все это является совершенно абсурдным и столь же неуместным, и вся его попытка в этом направлении – полный провал.

(4). К примеру, взять хотя бы название поэмы, «Матсья Сукта». Слово сукта – это чисто ведийский специальный термин, обозначающий собрание мантр, обычно используемых при обращении к определенному божеству, и потому совершенно недопустимо употреблять именно это слово для обозначения обыкновенной поэмы, даже если это набор станс, посвященных угощению того же самого субъекта. Стансы, написанные профессором Максом Мюллером, никоим образом не могут считаться ведийскими мантрами, ибо, как мы уже сказали, в соответствии с индийскими шастрами, ведийские мантры не являются творениями ни одного из живых существ. Профессор Макс Мюллер, безусловно, прекрасно знаком с этим фактом, но все же он называл свою поэму «Суктой». Что может быть в этой поэме более абсурдного, чем ее название?

(5). Ведийская сукта имеет, во-первых, некое божество или предмет, к которому она относится; во-вторых, размер, в котором она написана; в-третьих, риши, благодаря которому она была впервые явлена; и, в-четвертых, она имеет винийогу, или свое применение в определенных религиозных церемониях. Следуя этим правилам, наш профессор также посвящает свою поэму божеству, рыбе Лакша, берет своим размером гайатри, а в качестве риши – самого себя; но он забывает отметить последнюю и наиболее важную вещь, винийогу, что является, без сомнения, громадным недостатком, ибо без знания винийоги сукта совершенно бесполезна.

(6). В сущности, божество, размер, риши и т. д., относящиеся к сукте, – все это ведийские технические детали. Божество никогда не обозначало тот предмет, о котором говорилось в обычных поэмах, но только тот, который имел отношение к подлинной ведической сукте. Принадлежит ли рассматриваемая поэма изначально к Ригведе, Яджурведе или Самаведе? Если это не так, тогда какое право имеет автор называть свой предмет именем божества? Мы будем в высшей степени обязаны автору, если он будет столь любезен, что удовлетворит наш интерес при помощи любого авторитетного источника.