Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— A эти господа, что спятъ въ этой комнатѣ, джентльмены, я полагаю? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Джентльмены съ маковки до пятокъ, — отвѣчалъ м-ръ Рокеръ. — Одинъ изъ нихъ выпиваетъ въ сутки по двѣнадцати кружекъ пива и не выпускаетъ трубки изо рта.

— Молодецъ! — замѣтилъ Самуэль.

— Первый номеръ! — подтвердилъ тюремщикъ.

Нисколько не озадаченный этимъ извѣстіемъ, м-ръ Пикквикъ съ улыбкой объявилъ о своей рѣшимости испытать на себѣ въ эту ночь снотворное вліяніе чудесной койки.

— Вы можете, сэръ, ложиться когда вамъ угодно, безъ всякой церемоніи, — сказалъ тюремщикъ и, слегка кивнувъ головою, оставилъ своего арестанта.

М-ръ Пикквикъ и слуга его остались въ галлереѣ. Было жарко, душно и темно. Двери отъ маленькихъ каморокъ по обѣимъ сторонамъ галлереи были немного пріотворены. Прогуливаясь взадъ и впередъ, м-ръ Пикквикъ заглядывалъ въ нихъ съ большимъ участіемъ и любопытствомъ. Въ одной комнатѣ, черезъ густое облако табачнаго дыма, разглядѣлъ онъ четверыхъ дюжихъ молодцовъ, игравшихъ въ засаленную колоду картъ за столомъ, уставленнымъ со всѣхъ концовъ полуопорожненными кружками пива. Въ сосѣдней каморкѣ сидѣлъ одиноко джентльменъ степенной наружности, перебирая пачки грязныхъ бумагъ, пожелтѣвшихъ отъ пыли: онъ хотѣлъ, казалось, при свѣтѣ сальнаго огарка, писать, чуть ли не въ сотый разъ, длинную исторію своихъ душевныхъ скорбей и огорченій въ назиданіе какому-нибудь великому человѣку, который, по всей вѣроятности, никогда не станетъ и читать этого литературнаго произведенія. Въ третьей комнатѣ виднѣлось цѣлое семейство: мужъ, дѣти и жена; они стлали постель на полу и на стульяхъ, гдѣ должны были провести эту ночь младшіе члены семьи. Въ четвертой, пятой, шестой, седьмой и т. д. — шумъ, толкотня, пиво и табакъ, стукъ, брань, смѣхъ и карты — тюремная жизнь во всемъ разгарѣ.

Въ самыхъ галлереяхъ, и особенно на ступеняхъ лѣстницы, виднѣлись разнообразные джентльмены съ болѣе или менѣе замѣчательными физіономіями. Одни прохаживались взадъ и впередъ, вѣроятно потому, что ихъ комнаты унылы и пусты; другіе потому, что въ комнатахъ душно и тѣсно; но большая часть этихъ господъ, томимыхъ внутреннимъ безпокойствомъ, выходили изъ своихъ убѣжищъ съ единственною цѣлью убить какъ-нибудь однообразные часы затворнической жизни. Были тутъ люди изъ всѣхъ сословій, охъ земледѣльца въ бумазейной курткѣ, до промотавшагося эсквайра въ шелковомъ халатѣ съ изодранными рукавами; но всѣ они отличались однимъ и тѣмъ-же безпечнымъ видомъ, и тою безпардонною юркостью, которая составляетъ особенность тюремной атмосферы. Всего этого невозможно изобразить словами; но тѣмъ не менѣе, вы поймете эту жизнь въ одно мгновеніе ока, лишь только перешагнете за порогъ долговой тюрьмы и потрудитесь взглянуть на пеструю группу, представлявшуюся теперь наблюдательному взору великаго мужа.

— Странно, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, облокотившись на лѣстничныя перила, — изъ всего того, что я здѣсь вижу и слышу, можно придти къ заключенію, что арестъ за долги не составляетъ, повидимому, никакого наказанія для этихъ господъ.

— Вы такъ думаете? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Какъ-же иначе? Всѣ они пьютъ, курятъ, поютъ и кричатъ, какъ въ какой-нибудь харчевнѣ,- отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ. — Они, очевидно, не думаютъ о своемъ положеніи.

— Что правда, то правда, сэръ, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ, — есть тутъ джентльмены, которые не думаютъ ни о чемъ: тюремная жизнь для нихъ — вѣчный праздникъ. Портеръ, мячи и карты — чего имъ больше? Но есть, конечно, въ этихъ стѣнахъ и такіе горемыки, которымъ не пойдетъ на умъ этотъ кутежъ. Они бы и рады заплатить своимъ заимодавцамъ, если бы могли. Здѣсь они съ тоски пропадаютъ. Дѣло вотъ въ чемъ сэръ: если, примѣромъ сказать, запропастится сюда какой-нибудь забулдыга, привыкшій таскаться по харчевнямъ, ну, дѣло извѣстное, ему все равно была бы только водка да карты, но человѣку работящему, скажу я вамъ, бѣда сидѣть въ тюрьмѣ. Такъ поэтому, оно, знаете, человѣкъ на человѣка не походитъ, и не всѣмъ тутъ масляница, какъ можно пожалуй подумать съ перваго раза, или, что называется, с_ъ б_у_х_т_а б_а_р_а_х_т_у, какъ обыкновенно говоритъ мой почтенный родитель.

— Справедливо, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — вполнѣ справедливо.

— На свѣтѣ все бываетъ, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія. — Привычка много значитъ, и я помню, мнѣ разсказывали когда-то объ одномъ грязнолицемъ человѣкѣ, которому нравилось жить въ долговой тюрьмѣ.

— Кто же это такой? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Вотъ ужъ этого я никакъ не могу сказать вамъ, — отвѣчалъ Самуэль. — Знаю только, что этотъ человѣкъ всегда ходилъ въ сѣромъ фракѣ.

— Что онъ сдѣлалъ?

— A тоже, что и многіе другіе люди почище его: покутилъ на свой пай, да и попался въ лапы констэблю.

— То есть другими словами: онъ надѣлалъ долговъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Именно такъ, сэръ, и за долги попалъ въ тюрьму, — отвѣчалъ Самуэль. Бездѣльная сумма: всего кажись девять фунтовъ, a съ судебными проторями — четырнадцать; но, какъ бы то ни было, въ тюрьмѣ просидѣлъ онъ ровно семнадцать лѣтъ. Съ теченіемъ времени появлялись уже морщины на лицѣ; но никто ихъ не видалъ, такъ какъ онѣ замазывались грязью и сливались съ нею. Въ семнадцать лѣтъ, говорятъ, онъ не умывался ни разу и никогда не снималъ сѣраго фрака съ своихъ плечъ. Былъ онъ человѣкъ характера дружелюбнаго и спокойнаго: всегда, говорятъ, забавлялся съ разными пріятелями, суетился вокругъ нихъ, игралъ въ карты, въ мячъ, но не выигрывалъ никогда. Тюремщики полюбили его какъ нельзя больше: каждый вечеръ онъ приходилъ къ нимъ въ комнату и разсказывалъ безъ умолку многія замысловатыя исторійки изъ своихъ прежнихъ похожденій. Но вотъ, однажды, калякая о разныхъ пустякахъ, онъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, и говоритъ: — "Послушайте, Вильямъ, давно я не видалъ базара передъ Флитомъ (въ ту пору былъ тутъ рынокъ на тюремной площади); вотъ ужъ, братъ, семнадцать лѣтъ прошло, какъ я не видалъ базара". — Знаю, очень знаю, говоритъ тюремщикъ, покуривая трубку. — "Вотъ что, братъ Вильямъ, говоритъ маленькій человѣкъ съ необыкновеннымъ азартомъ: — мнѣ пришла въ голову маленькая фантазія, этакая, въ нѣкоторомъ родѣ, химера: хотѣлось бы мнѣ взглянуть одинъ разокъ на городскую улицу, прежде чѣмъ я умру. И ужъ повѣрьте совѣсти, Вильямъ, если не хлопнетъ меня параличъ, я возвращусь назадъ за пять минутъ до урочнаго часа" — Ну, a что будетъ со мной, если васъ прихлопнетъ параличъ? — сказалъ тюремщикъ. — "А ничего, говоритъ грязнолицый человѣкъ:- кто-нибудь подымаетъ меня на дорогѣ, и прямо привезетъ сюда по принадлежности, потому что я распорядился хитро: адресъ y меня всегда въ карманѣ: "№ 20 въ кофейной галлереѣ Флита". — И это была сущая правда: всякій разъ какъ нужно было познакомиться съ какимъ-нибудь гостемъ, маленькій человѣкъ вынималъ изъ кармана засаленную карточку съ обозначеніемъ этихъ словъ, и по этому ужъ его звали тутъ не иначе какъ двадцатымъ номеромъ, или просто двадцатымъ. Тюремщикъ взглянулъ на него во всѣ глаза, и сказалъ на торжественный манеръ: — "Послушайте, Двадцатый, я вѣрю вамъ, честная душа: надѣюсь, вы не введете въ напасть своего стараго друга". Нѣтъ, душа моя, не введу: вотъ тутъ въ старину было y меня кое-что, сказалъ маленькій человѣкъ и, выговаривая эти послѣднія слова, онъ сильно ударилъ себя по нижней части жилета, причемъ изъ обоихъ глазъ брызнуло y него по слезинкѣ, и это вышелъ совершенно необыкновенный случай, такъ какъ до сихъ поръ никто не вѣдалъ, не гадалъ, что y него водятся подъ глазами водяныя шлюзы. Вслѣдъ затѣмъ онъ дружески пожалъ тюремщику руку, и вышелъ вонъ изъ тюрьмы.

— И, разумѣется, онъ не воротился назадъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.

— Нѣтъ, сэръ, не угадали:- воротился онъ за двѣ минуты до срока, взбѣшенный такъ, что всѣ волосы поднялись y него дыбомъ. Онъ сказалъ, что какой-то извощикъ чуть не раздавилъ его и что на другой день онъ намѣренъ подать на него просьбу лорду-мэру, потому, дескать, что онъ не намѣренъ терпѣть впередъ такого нахальнаго обращенія. Наконецъ, кое-какъ его угомонили, и съ той поры, маленькій человѣкъ цѣлыхъ пять лѣтъ не показывалъ носа изъ тюрьмы.

— И по истеченіи этого времени, онъ умеръ, конечно, — перебилъ м-ръ Пикквикъ.

— Опять вы ошиблись, сэръ, — перебилъ Саму-эль. — Онъ былъ здравъ и невредимъ, и захотѣлось ему однажды попробовать пивца въ новомъ трактирѣ, выстроенномъ противъ тюрьмы. Тамъ онъ нашелъ приличную компанію, и съ тѣхъ поръ забрала его охота ходить туда каждый вечеръ. Долго онъ путешествовалъ, какъ ни въ чемъ не бывало, и возвращался домой въ приличномъ видѣ за четверть часа до запиранія воротъ. Наконецъ, веселыя пирушки понравились ему до того, что онъ началъ ужъ забывать урочный часъ, да и совсѣмъ не думалъ, какъ идетъ время, и возвращался въ тюрьму все позже, и позже. Вотъ, наконецъ, однажды пришелъ онъ въ ту самую минуту, какъ пріятель его, тюремщикъ, собрался запирать желѣзныя ворота, и уже повернулъ ключъ. — "Постойте, братъ Вилльямъ!" — сказалъ маленькій человѣкъ. — Какъ? это вы, Двадцатый? — спрашиваетъ тюремщикъ. — "Да, говоритъ, это я", — отвѣчаетъ маленькій человѣчекъ. — Неужто вы еще не воротились, Двадцатый? — говоритъ тюремщикъ, — a я, признаться, думалъ, что вы давно на своей койкѣ. — "Нѣтъ, еще не на койкѣ", — отвѣчаетъ съ улыбкой маленькій человѣчекъ. — Ну, такъ я вотъ что скажу вамъ, любезный другъ, — говоритъ угрюмый тюремщикъ, медленно и неохотно отворяя ворота, — въ послѣднее время, думать надобно, вы попали въ дурную компанію, и это ужъ я давно съ прискорбіемъ замѣтилъ. Поэтому, Двадцатый, слушайте обоими ушами, о чемъ пойдетъ рѣчь: если вы потеряли стыдъ и совѣсть, и если для васъ мало этихъ обыкновенныхъ прогулокъ, то впередъ, какъ скоро вы опоздаете, я захлопну ворота передъ вашимъ носомъ, и оставайтесь y меня, гдѣ хотите: я вамъ не слуга. — Маленькій человѣчекъ задрожалъ, какъ осиновый листъ, словно обухомъ съѣздили ему по виску. Съ того времени онъ ужъ ни разу не выходилъ изъ тюрьмы.