Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Когда Самуэль кончилъ свой разсказъ, м-ръ Пикквикъ медленно спустился по лѣстницѣ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по галлереѣ, намекнулъ своему слугѣ, что уже время имъ обоимъ отправиться на сонъ грядущій. Онъ приказалъ ему провести эту ночь въ какомъ-нибудь ближайшемъ трактирѣ, и завтра поутру явиться опять въ тюрьму для принятія отъ своего господина окончательныхъ распоряженій относительно гардероба и вещей, оставшихся въ гостиницѣ "Коршуна и Джорджа". М-ръ Самуэль Уэллеръ выслушалъ приказаніе съ обычнымъ добродушіемъ, но не обнаруживалъ на первый разъ готовности къ повиновенію. Онъ даже составилъ въ своей головѣ планъ прикурнуть эту ночь на голыхъ доскахъ подлѣ кровати старшины; но м-ръ Пикквикъ строго запретилъ ему думать о такой глупости, и вѣрный слуга, понуривъ голову, принужденъ былъ удалиться изъ тюрьмы.

По долгу справедливости, мы обязаны замѣтить, что м-ръ Пикквикъ, по уходѣ Самуэля, почувствовалъ нѣкоторую тоску и упадокъ духа. Это не могло быть слѣдствіемъ недостатка въ обществѣ: тюрьма была наполнена народомъ, и стоило только заказать бутылку вина, чтобы безъ дальнѣйшихъ церемоній окружить себя веселою компаніей, готовою къ изліянію дружескихъ чувствъ; но онъ былъ одинокъ среди этой грубой толпы, и мысль, что его закупорили въ эту клѣтку, безъ всякой надежды ка освобожденіе, тяжелымъ бременемъ давила его душу. Онъ могъ, конечно, освободить себя, удовлетворивъ безсовѣстнымъ требованіямъ Додсона и Фогга; но объ этомъ великій человѣкъ не хотѣлъ и думать.

Въ такомъ расположеніи духа онъ повернулъ опять въ ту галлерею, гдѣ былъ буфетъ, и началъ прохаживаться взадъ и впередъ. Полъ и стѣны были тутъ необыкновенно грязны и безъ привычки можно было задохнуться отъ табачнаго дыма. Стукъ, хлопанье дверьми и смѣшанный гулъ отъ разнообразныхъ голосовъ раздавались по всей галлереѣ. Въ буфетѣ поминутно слышался смѣхъ и звонъ стакановъ. Въ пестрой толпѣ среди галлереи замѣшалась, между прочимъ, женщина съ груднымъ младенцемъ на рукахъ, слабая, больная, едва способная передвигать ноги: она стояла, потупивъ глаза, и разговаривала съ своимъ мужемъ, котораго не могла видѣть въ другомъ мѣстѣ. Проходя мимо этой четы, м-ръ Пикквикъ ясно разслышалъ рыданія несчастной женщины, сотрясавшія ея тѣло до того, что она, наконецъ, принуждена была прислониться къ стѣнѣ. Мужъ взялъ ребенка къ себѣ на руки и старался успокоить жену.

М-ръ Пикквикъ не могъ болѣе вынести этого зрѣлища и ушелъ въ свою спальню.

Хотя смотрительская комната, не представлявшая ни малѣйшихъ удобствъ въ отношеніи мебели и убранства, была въ тысячу разъ хуже какого-нибудь лазарета въ провинціальной тюрьмѣ, однакожъ, въ настоящемъ случаѣ, она имѣла по крайней мѣрѣ то неоспоримое достоинство, что въ ней не было ни одной живой души, кромѣ самого м-ра Пикквика. Онъ сѣлъ въ ногахъ своей маленькой желѣзной постели и, отъ нечего дѣлать, принялся размышлять, сколько тюремный смотритель выручаетъ въ годъ отъ сдачи въ наймы этой грязной комнаты. Разсчитавъ по пальцамъ съ математическою вѣрностью, что этотъ апартаментъ равенъ по своей годовой цѣнѣ выручкѣ квартирныхъ денегъ за цѣлую улицу въ какомъ-нибудь лондонскомъ предмѣстьѣ, м-ръ Пикквикъ углубился въ размышленіе, по какимъ побужденіямъ грязная муха, ползущая по его панталонамъ, вздумала забраться въ эту длинную тюрьму, въ то время, когда предъ ней былъ выборъ самой живописной мѣстности въ необозримомъ воздушномъ пространствѣ. Переходя отъ одного сужденія къ другому, онъ пришелъ мало-по-малу къ неотразимому заключенію, что вышеозначенная муха спятила съ ума. Остановившись на этомъ умозаключеніи, онъ началъ сознавать съ достаточною ясностью, что его сильно клонитъ ко сну. М-ръ Пикквикъ вынулъ изъ кармана свою ночную ермолку съ кисточками, надѣлъ ее на голову, раздѣлся, легъ и тотчасъ же уснулъ.

— Браво, браво! Отмахни еще колѣнцо… разъ, два, три — браво, Зефиръ, браво! Будь я проклятъ, если ты не рожденъ для сцены. Разъ, два, три. Ура!

Эти энергическія восклицанія, произнесенныя громогласно и сопровождавшіяся весьма неосторожнымъ смѣхомъ, пробудили м-ра Пиквика отъ той вереницы грезъ, которая успѣваетъ пронестись надъ спящимъ за полчаса, хотя онъ воображаетъ, что вращается въ этой фантастической сферѣ уже три или четыре недѣли.

Лишь только замолкъ этотъ голосъ, въ комнатѣ послышалась такая страшная возня, что даже стекла задребезжали въ своихъ рамахъ, и постели задрожали. М-ръ Пикквикъ вскочилъ и нѣсколько минутъ смотрѣлъ съ безмолвнымъ изумленіемъ на сцену, открывшуюся передъ его глазами.

На полу, среди комнаты, какой-то мужчина въ длинномъ зеленомъ сюртукѣ, широкихъ панталонахъ и сѣрыхъ бумажныхъ чулкахъ, выдѣлывалъ въ присядку замысловатые па національной матросской пляски, представляя карикатурные образчики граціозности и легкости въ движеніяхъ, которые были на самомъ дѣлѣ столь же нелѣпы, какъ его костюмъ. Другой мужчина, очевидно пьяный, сидѣлъ на своей койкѣ на корточкахъ между двумя простынями и употреблялъ тщетныя усилія припомнить мелодію какой-то комической пѣсни; между тѣмъ, третій молодецъ, сидѣвшій также на постели, апплодировалъ обоимъ своимъ товарищамъ съ видомъ знатока, и поощрялъ ихъ громогласными восклицаніями, пробудившими м-ра Пикквика отъ сна.

Этотъ послѣдній джентльменъ принадлежалъ къ разряду тѣхъ удивительныхъ молодцовъ, которыхъ личность вполнѣ можетъ обнаруживаться только въ этихъ странныхъ мѣстахъ. Въ несовершенномъ видѣ ихъ можно по временамъ встрѣчать въ трактирахъ и на постоялыхъ дворахъ; но полнаго и самаго роскошнаго расцвѣта они достигаютъ только въ этихъ искусственныхъ теплицахъ, устроенныхъ, повидимому, нарочно для ихъ комфорта.

Это былъ высокій и дюжій молодчина съ оливковымъ цвѣтомъ лица, длинными черными волосами и густыми косматыми бакенбардами, ниспадавшими до подбородка. Галстука на шеѣ y него не было, такъ какъ онъ игралъ весь день въ мячъ, и черезъ открытый воротникъ его рубашки виднѣлись густые волосы, которыми обросла его грудь. На головѣ онъ носилъ бумажный французскій колпакъ, одинъ изъ тѣхъ, которые продаются на толкучемъ рынкѣ по восемнадцати пенсовъ за штуку. Колпакъ украшался длинными арлекинскими кисточками, чудно гармонировавшими съ бумазейной курткой этого джентльмена. Его толстыя и длинныя ноги затягивались въ оксфордскіе панталоны. Штиблеты безъ пятокъ и грязные бѣлые чулки довершали весь туалетъ. Подтяжекъ на немъ не было, и казалось ни одна пуговица не сходилась съ петлей. Во всей этой фигурѣ чрезвычайно дерзкой и нахальной, отражался какой-то особенный родъ совершенно оригинальнаго молодечества, неподражаемаго и неуловимаго въ своихъ оттѣнкахъ.

И этотъ молодецъ первый обратилъ на себя вниманіе м-ра Пикквика. Онъ лукаво подмигнулъ Зефиру и съ комическою важностію просилъ его не разбудить почтеннаго старика.

— Да ужъ старичекъ, кажется, проснулся, Ботъ съ нимъ! — сказалъ Зефиръ, дѣлая крутой поворотъ налѣво кругомъ, — здравствуйте, сэръ! Мое вамъ глубокое почтеніе, м-ръ Шекспиръ. Здорова-ли ваша бабушка? Какъ поживаютъ Мери и Сара? Въ какомъ положеніи ваша прелестная супруга? Примите на себя трудъ завернуть къ нимъ мой поклонъ въ первый пакетъ, который вы благоизволите отправить домой. Я бы и самъ не прочь отправить къ нимъ свое наиглубочайшее, только оно знаете, сэръ, боюсь, что экипажъ мой не довезетъ… колеса изломаются, сэръ.

— Зачѣмъ ты безпокоишь маститаго старца всѣми этими учтивостями, Зефиръ? — сказалъ шутливымъ тономъ джентльменъ въ бумазейной курткѣ. — Развѣ ты не видишь, что ему хочется выпить? Спроси-ка лучше, что онъ изволитъ кушать?

— Ахъ, да, вѣдь вотъ оно, совсѣмъ изъ ума вышло, — отвѣчалъ Зефиръ. — Прошу извинить, сэръ. Чего вамъ угодно выкушать съ нами? Портвейну, сэръ, или хересу, какъ вы думаете? Элю, по моему мнѣнію, было бы всего лучше, или можетъ быть вы предпочитаете портеръ? Позвольте мнѣ удостоиться счастья повѣсить вашу ермолку, сэръ.

Съ этими словами Зефиръ быстро сорвалъ ермолку съ головы м-ра Пикквика и въ одно мгновеніе ока нахлобучилъ ее на глаза пьянаго джентльмена, который все еще продолжалъ мурлыкать комическую пѣсню на самый печальный ладъ, воображая, вѣроятно, что онъ увеселяетъ многочисленную публику.

Схватить насильнымъ образомъ ермолку съ чужой головы и нахлобучить ее на глаза неизвѣстнаго джентльмена грязной наружности — подвигъ, конечно, чрезвычайно остроумный самъ по себѣ, но тѣмъ не менѣе, въ практическомъ отношеніи, шутки этого рода крайне неудобны: такъ, по крайней мѣрѣ, смотрѣлъ на это дѣло м-ръ Пикквикъ. Не говоря дурного слова, онъ дикимъ вепремъ выскочилъ изъ постели, мгновенно поразилъ Зефира въ грудь, оттолкнулъ его къ стѣнѣ, и затѣмъ, овладѣвъ ермолкой, сталъ въ оборонительное положеніе среди комнаты.

— Ну, чортъ васъ побери! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, задыхаясь отъ досады и внутренняго волненія. — Двое на одного, ну, выходите!